с прошлым!
* * *
Саше
Не хочется спешить,
куда-то торопиться.
А просто жить и жить,
И чтоб родные лица
не ведали тоски,
завистливой печали.
Чтоб не в конце строки
Рука была –
В начале…
* * *
В. Музыке
Понять друг друга и простить –
вот в чем надежда.
Поскольку “быть или не быть”
страшит, как прежде.
Они живут не так, как мы –
они другие.
Из ночи в ночь, во тьму из тьмы,
благие
Деянья неизвестны им, и, все же,
Терпеньем, мужеством своим
Спаси их, Боже.
* * *
Я чувствую – придется полететь.
Я ощущаю крылья за спиною.
И мой аэродром уже на треть
Готов к полетам,
как журавль зимою.
А надо мной – открытый небосвод,
Разрешены полеты
и посадки…
Когда-то было все наоборот,
И, кажется, запреты были сладки…
* * *
Откуда-то издалека
Доносятся странные звуки…
Привет!..
До свиданья…
Пока!..
Ты слышишь? – Наука разлуки
Спрягает звенящую даль:
Я еду,
ты едешь,
мы едем…
Но в голосе плавится сталь,
И капают слезы из меди.
* * *
Давление падает. Осень…
И бесится ветер в саду,
Гудит,
как король мотокросса,
Влюбленный в лихую езду.
И, все-таки, белый халат
Земле одевать рановато.
И астры прощально горят
В просторах вишневого сада.
* * *
Увидь меня летящим,
но только не в аду.
Увидь меня летящим
в том городском саду,
Где нету карусели, где только тьма и свет…
Увидь меня летящим
Там, где полетов нет.
* * *
Вечер похож на цветное кино.
Ах, эти лица,
улыбки,
наряды…
Осень неслышно идет за спиной
Как режиссер-постановщик парада.
Улица, праздник, осенний салют…
Лист тополиный, летящий, шуршащий.
Воздух,
который без устали пьют,
Он с каждой осенью слаще и слаще.
Из книги
“История любви забытой”
Ночной ветер
И лист, дрожащий в темноте,
Ночного ветра отраженье,
И я, в трамвайной тесноте,
Влекомый жизнью на сраженье,
Неведомо за что, куда,
Едины в том, что есть беда,
И есть вина, и есть волненье,
Но все исчезнет без следа,
А ветер гонит прочь сомненья
И кружит листья в вышине…
И мне тревожно, друг, и мне.
* * *
Мои друзья меня не понимают.
Мы говорим на разных языках.
И между нами бывшая прямая
Вдруг превращается в зигзаг.
А раньше был язык мой
всем понятен,
Как дровосек из сказок
братьев Гримм.
Зато теперь как много белых пятен,
Когда мы слушаем и говорим.
Мы говорим: “Куда же нам
деваться?”
А слышим канонады дальний гул.
И, заменив “Товарищи”
на “Братцы”,
Пугает нас все тот же караул.
* * *
Не подсказываю никому,
Потому что и сам не знаю…
Не пойму ничего. Не пойму.
Начинается жизнь другая.
Может время стихов ушло,
Время прозы суровой настало?
Жизнь, как птица с одним крылом,
Бьется в каменной клетке квартала…
* * *
Я не хочу быть чемпионом,
И не хочу – самоубийцей.
Но все ж знаком я с марафоном.
Мы все – немного олимпийцы,
Вот только лишнего – не надо.
Мне быть, как все, – и то утеха.
Писал ведь “Жизнь – уже награда!”
Не кто-нибудь –
Великий Чехов.
* * *
А в море под названием “война”
Есть остров под названием “любовь”.
Там ночью канонада не слышна
И там под крик “Ура!”
не льется кровь.
Там смерть невероятна, как вчера.
Там жизнь любви равна лишь
и верна.
И, если слышится там изредка
“Ура!”
То лишь от поцелуев и вина.
Но волны все опасней и страшней.
И тает остров в утреннем дыму.
Я знаю – “на войне, как на войне…”
Но сердцем эту мудрость не пойму.
* * *
Вновь жизнь пульсирует, как рана.
И, дернув за рычаг стоп-крана,
Не знаешь – что там впереди.
Какие брезжут перспективы –
Убьют нас или будем живы
И веселы, как Саади.
Глаза пугают, как двустволка,
Язык – колючий, как иголка, –
И это наш с тобой портрет.
А мы себя и не узнали,
Мы просто жали на педали,
Но скорости все нет и нет.
Зато бывают перестрелки,
И это, право, не безделки –
Поникнуть со свинцом в груди,
Где жизнь пульсирует, как рана…
О, боже, помирать нам рано,
Когда еще – все впереди.
* * *
Ружье висит и не стреляет,
Хоть пьеса близится к концу.
По площади сквозняк гуляет,
Как будто тени по лицу,
Вопросы, слышатся, советы –
Куда, зачем, откуда, как…
Как тополиный пух, билеты
По площади несет сквозняк.
Ружье молчит. Молчит зловеще.
Лишь гром грохочет, как в аду.
И как носильщик тащит вещи,
Тащу себя я сквозь беду.
* * *
Утеряна или нет?
Куда ни взгляни – связь.
Куда ни пойди – билет,
Куда ни ступи – грязь.
Может быть, это сон?
Может быть, зря я вплавь?
Но темный как сто ворон,
Вечер мне шепчет: “Явь…”.
* * *
Вот Алитет стремится в горы,
Вот Ихтиандр спешит на дно.
Герой уже оставил споры,
Алкаш допил свое вино.
Все пишет письма Ванька Жуков,
Зовет на баррикады Мать…
Нас всех отдали на поруки,
Да только некому забрать.
* * *
И жизнь – как рекламная пауза
Средь вечного поля чудес.
Спроси у двуликого Януса,
Где лик его добрый? Исчез.
А мы-то с тобою – столикие,
И что нам – добро или зло.
Рекламная пауза дикая –
А все же и нам повезло.
Что длится и длится смятение,
Что вьется и вьется строка,
Что так бесконечно мгновение,
Что пауза так коротка.
* * *
Р. Рыбникову
Останавливаются часы.
Идут еще по инерции.
И стрелок казачьи усы
Унылы на фоне коммерции.
Завести – не хватает сил,
Или, быть может, умения.
Не везет – значит, жизнь,
как такси.
Пора менять направление.
А стрелки часов, словно компас, –
на юг,
Сложившись, как знак
восклицательный,
Зовут и меня, и тебя,
мой друг.
По радиусу и
по касательной.
* * *
Кто постучится нынче в этот дом?
Струится вечность, не подозревая
О том, что есть распятие, о том,
Что жизнь проходит с грохотом трамвая.
А дом стоит, от грохота ничуть
Не поколеблясь, не дрожа основой.
И тот, кто одолеет этот путь,
Когда-нибудь воскреснет снова.
* * *
То ли порознь, то ли вместе –
Все равно попадем туда.
То ли с песнями, то ли без песен,
Поезда, как герои труда,
Отдуваясь, кряхтя и вздыхая,
Довезут до платформы “Конец”
Всех, кто мнил о себе: “Летаю…”
Стук колес, или стук сердец,
Заглушив то ли плач, то ли песню,
Успокоит. А, может быть, нет.
То ли порознь, то ли вместе…
Здесь важнее вопрос. Не ответ.
* * *
От неудач до неудач –
Дорога иль строка.
И даже выигранный матч
Таит наверняка
И горечь будущих утрат,
И поражений боль.
Поэтому, наверно, рад
Победе над собой
Я более, чем над другим.
Преодолев себя.
Душа поет победный гимн,
Себя и мир любя.
* * *
У доброты – всегда в запасе
доброта,
Ее количество – неиссякаемо.
Но эта истина, хоть и проста,
Увы, так трудно познаваема.
Кулак, наган, ложь или грош –
Вот аргументы нашей злости…
А мир вокруг – по-прежнему хорош,
А мы – по-прежнему
безжалостные гости…
* * *
От тишины до тишины,
От слова “Да” до слова “Нет”
Живем, а, мнится, рождены
Лишь для побед. Лишь для побед.
Но, победителем не став,
И, ад не отличив от рая,
Я понял: только Пушкин прав,
Что “строк печальных не смываю…”
* * *
Пусть сказано много. Но тайна жива,
Еще не разгаданы наши загадки.
И манят еще и дела, и слова,
Хоть сроки, увы, нам отпущены кратки.
Еще недосказан, еще недопет
Наш главный рассказ,
И, хоть сказочник болен,
Все манит и манит чарующий свет,
И выбор, как прежде, – неволен.
* * *
Бронзовое небо за спиной,
Тучи грозовые надо мною,
Дождь прошел. Но, видно,
не грибной.
Дождь прошел. Но небо грозовое.
Ждать ли, торопиться, –
милый мой,
Все уже предрешено не нами.
Бронзовеет небо за спиной,
И пятак сверкает под ногами.
* * *
Невзначай, ненароком, случайно –
Что такое, за что – не пойму.
Загляну в переулок,
как в тайну,
что живет в обветшалом дому.
Там старуха сидит молчаливо,
Там старик смотрит хмуро в окно.
Во дворе осыпаются сливы –
их зимою не есть все равно.
Ощутишь вдруг такое томленье
Дней прошедших и тех, что идут.
Будто годы,
сжимая в мгновенья,
Призывает к себе страшный суд.
* * *
Бабье лето в конце сентября
Дарит душам добро и надежду.
Может, осень ругали мы зря.
Не за гранью еще мы, а между.
Между гранями зла и добра,
Между старым и новым заветом.
Бабье лето. И солнце с утра,
Словно вестник грядущего лета.
* * *
Неторопливость выходного дня –
В ней роскошь делать то и это…
Пусть за окном – зима иль лето,
Будильнику нет дела до меня.