Пушкин прав: все мило.
Все хорошим заросло,
Что на службе было.
Может, кто-то и меня
Добрым словом вспомнит.
Я ж бегу, в судьбе храня
Молодость, как орден…
* * *
Пахнет армией зима.
Строевых занятий топот,
Песен свист (куда твой Сопот!),
Снега скрип и кутерьма
Сводят вновь меня с ума.
Пахнет армией зима.
Сапогами из сушилки,
Пирогами из посылки,
И не ведает сама
Как на ту она похожа,
Ту, что строже и моложе,
Что растаяла в руке
В том военном городке…
* * *
Мне еще до увольненья далеко.
Покупаю я в буфете молоко.
Мой карман не тяготят рубли,
И в погоны еще плечи не вросли.
До казармы и обратно я – бегом
За сержантом, за бывалым “стариком”.
“Разрешите обратиться”, – говорю,
Обучаюсь уставному словарю.
По утрам на турнике вишу
И веселое письмо домой пишу.
Вспоминаю вкус парного молока…
И длинна, как путь домой, моя строка.
* * *
Майор Агапов – ветеран войны.
Отец солдатам и слуга страны.
Он вспоминает 43-й год
И говорит нам: “Дети”. А мы взвод.
Такой у нас сегодня политчас.
Ведет майор Агапов свой рассказ
Про день войны у берегов Днепра,
Когда “Вперед!” За Сталина! Ура!” –
Кричал майор, тогда еще солдат.
Он постарел. А тридцать лет назад
Такой же был пацан, как мы сейчас.
Ведет майор Агапов политчас,
Как будто в бой за Родину ведет,
Забыв который час, который год,
Не по уставу называя нас: “Сыны…”
Майор Агапов. Ветеран войны.
* * *
В полковой библиотеке благодать.
Я шагаю вдоль родной литературы.
Далеко. Сержанта не видать.
Рядом Пушкин и Белинский хмурый.
Марширует с песней батальон.
Вместе с песней в небесах летаю.
В русскую поэзию влюблен,
Шагом строевым овладеваю.
Я читаю, и мечтаю, и брожу.
Возвращаюсь на вечернюю прогулку.
И стихов как будто не пишу,
Только сердце бьется слишком гулко.
* * *
Ребята, что лежат в земле под Брестом,
Вот ваши внучки выросли в невесты.
А сыновья и дочки поседели.
Уже и внуки в армию успели
И встали в строй, где было ваше место…
Цветет земля, горевшая под Брестом.
И не завянет никогда цветок,
В письме с войны лежащий между строк.
* * *
Два сапога отдал я старшине
В последний день моей армейской службы,
И прапорщик, всем сантиментам чуждый,
Швырнул привычно их к стене.
Еще и буркнул недовольно мне
В своей каптерке, вымытой до блеска,
Что нерадивость, мол, имела место,
А бережливости – в помине нет.
Протер до дыр я оба сапога:
Все этот бег по местности неровной,
Все этот шаг, то строевой, то вольный,
Да марш-бросок на мнимого врага.
В солдатских мозолях моя нога.
А я-то думал сапогам нет сносу…
Но прапорщик все курит папиросу,
А я сдаю ему два сапога.
* * *
Май. На площади Героев
Блеск погон и блеск наград.
Старики солдатским строем,
Словно юноши, стоят.
Тишина на белом свете.
Только в памяти – война…
А с балконов смотрят дети
И считают ордена.
* * *
На вокзале жизнь другая.
Там уборщица, ругая
всех и все,
в жару, в морозы
Выметает смех и слезы.
Там на лавке ожиданья
Время, скорость, расстоянье,
как в задачке школьных лет,
не дают найти ответ.
Там другого нет пути – чемодан
в вагон внести
И за рокотом движенья ощутить вдруг
напряженье
Дня и ночи,
сердца,
крови,
Гул забросив в изголовье…
9 мая
Ветер играет шелком знамен.
Блеском Победы день озарен.
“Синий платочек”… Оркестр духовой.
Синее небо над головой.
Майская радость. А слезы видны.
Снова идут ветераны войны.
Всмотримся в лица. Увидим на миг
Тени погибших среди живых.
* * *
Есть у прощанья
Трудный миг.
Среди ненужных слов
и спешки
Внезапно вспомнишь
о своих
Мечтах,
тревогах и надеждах…
Казалось важным
все вчера,
А вышло на поверку
вздором.
И день, что у себя украл,
Тебе вдвойне
сегодня дорог.
И колебания души:
“Брось все. Останься.
Переделай!..”
А друг кричит:
“Бывай! Пиши!”
И бьют часы
на стенке белой.
* * *
Мы на практике в Коломне.
Мы студенты. Пятый курс.
В полугоде от диплома,
Вдалеке от брачных уз.
В голове у нас столица,
До которой два часа.
Свищет в форточке синица,
Пахнет домом колбаса.
Дни за днями мы считаем.
Что-то чертим, что-то знаем.
Дарим Людочке цветы.
В полугоде от диплома…
Ничего не помню, кроме
Ощущенья высоты.
* * *
Сзади – Киев, впереди – Херсон.
Сухогруз щебенкою гружен.
Капитану 28 лет,
А меня моложе в экипаже нет.
Только я не экипаж. Я гость.
Рядом штурман, парень – гвоздь.
Я на практике – подручный моторист.
Драю теплоход, чтоб был он чист.
Загораю на корме и на носу,
И мечтаю, будто вахту я несу.
И шагаю на стоянках на базар,
Закупаю с поварихою товар.
И считаю дни
и тороплюсь,
Будто опоздать куда боюсь.
Белый свет зовет со всех сторон.
Сзади – Киев.
Впереди – Херсон.
Июль
Абрикосы плавятся от зноя.
Абрикосы нежный сок пускают.
Солнце абрикосою степною
Растекается над всем Донбассом,
тает.
А вдоль улицы,
по-деревенски щедрой,
Абрикосовая россыпь золотая…
Кто в Донбассе знает только недра,
Тот, считай, совсем не знает края.
* * *
Уже совхозным загаром
Плечи обожжены.
И над кипящим базаром
Густой аромат весны.
Уже на пороге лето.
Сбриваю пушок над губой.
Из зеркала, как из портрета,
Смотрю на себя, молодой…
* * *
Из седой земли, из родной земли
Вырос горький лук, где цветы цвели.
Он не сеян был, он не полот был.
Горькой горечью всю траву забил.
Злыми пиками он помахивает,
Злыми стрелами он потряхивает…
Соберу я лук, урожай земной,
Встрепенется луг: “Приходи весной”.
Чтоб цвела земля для хороших дел.
Лук в моих руках, да без горьких стрел.
* * *
Арсению Тарковскому
Ничего не изменилось,
Только время растворилось
и теперь течет во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
меж лопаток на спине,
И лечу я, как во сне.
Как цыганка нагадала:
Все, что будет, – будет мало.
Быть мне нищим и святым.
Где-то в сумраке вокзала
мне дорогу указала.
Оглянулся – только дым.
Где огонь был – все дымится.
Крыльев нет. Но есть страница,
Вся в слезах. Или мечтах.
На странице чьи-то лица.
Небо, дым,
а в небе птицы,
Лица с песней на устах.
Ветер времени играет.
Ветер кровь
мою смущает
Наяву или во сне.
Мальчик с узкими плечами,
парень с хмурыми очами –
Я не в вас. Но вы во мне.
Мы с лопатой на ремне
маршируем на ученье,
Все слышнее наше пенье.
Мы шагаем и поем.
О красавице – дивчине,
о судьбе и о калине,
И о времени своем.
* * *
Хочется верить словам и призывам.
Хочется верить. Но если бы живы
были бы те
миллионы замученных,
Не было б, может, бедою наученных,
Правду и ложь равнодушно внимающих,
жрущих и пьющих
и «всё понимающих».
Все понимающих. Только не верящих,
Жить по-другому уже не умеющих.
И заколочены души, как двери…
Но хочется верить.
Хочется верить!
* * *
Виктору Филимонову
Снова старые долги не дают покоя.
По воде идут круги.
Даже под водою
За кормою пенный след тает постепенно.
Но обиды прежних лет
Вновь видны сквозь пену.
Справедливости волна
лишь бы не спадала.
Снова старая вина сердце болью сжала.
Побеждает совесть страх.
И судьба – не скрипка.
Исправлять пришла пора старые ошибки.
* * *
А мы – как детали машин
Средь связей то жестких,
то гибких.
И, кажется, вот-вот решим,
И преодолеем ошибки.
Решим уравненье свое,
Где звенья, шарниры и своды
Металл свой, как люди житье,
Ломают за степень свободы.
* * *
Хотел попасть в “десятку”
а попал впросак.
Что в жизни так,
а что не так?
Не все учебникам покорно,
И истина бывает спорна.
Как отыскать
тот верный шаг?
И отворить какие двери,
Чтобы сознание потери
Напрасно прожитого дня
Не жгло, не мучило меня?
* * *
От вечных вопросов
до вечных ответов
Дороги длинней
и опаснее нету.
От чести – до мести,
от правды – до лести
Петляет дорога,
и мы с нею вместе.
Меж самообманом
и искренней ложью.
А к правде обычно
ведет бездорожье,
Хоть место ей
в нашей груди, а не где-то.
Но в этом и трудность
всех вечных ответов.
* * *
Вот думу думает философ,
И что-то чертит инженер.
Куда деваться от вопросов,
И где найти себе пример?
Сидит ошибка на ошибке,
Сам черт им сватает меня.
Судьба играет не на скрипке –
Напоминает мне родня.
Судьба, судьба… Смотрю на деда.
Так что же там, в конце пути?
Узнал ли он свои ответы?