Но, заглянув в библиотеку после последнего урока, Доминика я там не застаю. Я заскочила сюда только для того, чтобы сказать парню: работать над комиксом сегодня я не способна. Но, похоже, он уже сам отказался от этой затеи. Проклятие! Какая же я все-таки идиотка! Поверить Миллеру даже на секунду…
Моя машина последней выезжает со школьной стоянки. Колеса пробуксовывают – в своем прескверном настроении я позабыла о свежем снеге. Через минуту окна запотевают, и, включив поворотники, я съезжаю на обочину – обождать, когда стекла снова станут прозрачными. Когда «Бесси» с недовольным урчанием останавливается, передние фары высвечивают фигуру человека, сидящего на пне. Вдоль этого участка дороги тянутся высокие ели, а ясный день уже сменили расплывчатые серые сумерки. И этот человек на пне рискует замерзнуть. Похож на убийцу с топором, бурчу я себе под нос, распахивая дверцу машины. Как бы благие намерения не привели меня к погибели!
А что он может мне сделать? «Зарубить», – фыркает мой внутренний голос. Но из машины я все-таки выхожу. И, приближаясь к пню, вижу сгорбившегося человека, зарывшего голову в руки.
– Эй… вы в порядке?
Затвердевший снежный наст напряженно похрустывает под моими ногами, пока я подхожу к незнакомцу вплотную. Он что-то бормочет, но слишком тихо, чтобы я могла разобрать.
– Что?
– ВЫКЛЮЧИ ФАРЫ!!!
От дикого вопля я вздрагиваю. И уже готова помчаться обратно к машине. Но затем я узнаю этот голос.
– Доминик? Какого черта ты здесь делаешь?
Он не отвечает, но до меня наконец доходит: свет фар его мучит. Поспешив к машине, я их выключаю. Доминик медленно поднимает голову – лицо серое, глаза странные. Как у обкуренного.
– Что с тобой? И почему ты тут сидишь?
– Мигрень, – слышу я в ответ всего одно слово.
Зубы Доминика стучат, голос хриплый. Как раз такой, чтобы наорать на меня.
– Садись в машину, – говорю я. – Я отвезу тебя домой.
К тому моменту как мы садимся в салон, окна уже отпотевают. Трясущимися руками Доминик пристегивается. Я включаю печку на максимум.
– Как долго ты там просидел? – спрашиваю я, выезжая на дорогу.
Едва какой-то автомобиль приближается к нам по соседней полосе, парень зажмуривается, словно свет фар причиняет ему нестерпимую физическую боль.
– Не знаю, – признается он через несколько секунд.
Мое лицо кривится в гримасе, но я воздерживаюсь от комментариев. На улице реальная холодрыга. Он мог умереть.
– Почему ты никому не позвонил, чтобы приехали за тобой?
– Я не вижу телефон.
– Почему ты никому ничего не сказал, уходя из школы? Почему ты…
– Помолчи, – говорит (точнее, стонет) Доминик. – Пожалуйста…
Единственная причина, по которой я делаю как он просит, – это боль. Невыносимая, ненаигранная боль, доставляющая парню неподдельные страдания. Я должна бы с наслаждением взирать на одного из Миллеров в подобном состоянии. Но, похоже, я не такая жестокая и кровожадная, как хотелось бы моим предкам.
К тому времени как мы подъезжаем к воротам поместья, небо становится темно-серым. Заложившие его низкие, тяжелые тучи сулят ночью еще более обильный снегопад. Какие же вруны эти метеорологи!
– Ну вот, приехали…
Я жду, когда Доминик вылезет из машины. Но вместо этого он достает из рюкзака пульт дистанционного управления, и ворота открываются сами. На них все еще красуется фамилия моей семьи. Неужели Мэдок не нашел времени, чтобы установить новые ворота? Гм… как бы он и вправду не переименовал поместье Тёрнов в поместье Миллеров…
Заметив, что Доминик не двигается с места, я понимаю: мне снова придется первой прервать молчание.
– Мне влом подвозить тебя к дому. Твои родители будут в шоке. Или вообще взбесятся…
– Их нет в городе, – говорит Доминик, и, по-моему, его голос звучит уже чуть лучше, хотя кожа еще сохраняет грязно-серый оттенок. – Фрейи тоже. Дома никого нет.
Это объясняет, почему его никто из них не хватился. Я медленно сворачиваю на подъездную аллею. Шины неуверенно приминают гравий. Внезапно на меня накатывает острое желание развернуть машину и надавить на газ. Мне больше здесь не место. Это все равно что отыскать в шкафу любимый свитер только для того, чтобы обнаружить: он уже тебе не подходит.
И все усугубляется тем, что Миллеры покрасили усадьбу в грязно-фисташковый цвет.
– Офигеть! – бормочу я.
– Что-что?
– Ничего… Слушай, а почему ты не приехал в школу на своей тачке? – спрашиваю я. Не потому, что действительно хочу это знать. Скорее для того, чтобы отвлечься.
– Ее взяла Фрейя. Ее пригласили сняться для каталога одного модельного агентства. – Речь Доминика прерывается.
Сначала я думаю, что отвратительный зеленый цвет усадьбы снова обострил его мигрень. Но парень хмурится, глядя вперед. Проследив за его взглядом, я тоже хмурюсь. Роскошный черный «Порше» Доминика стоит перед домом, словно никуда и не уезжал.
– Похоже, она выбрала другое средство передвижения… – бормочет Доминик.
«Да она уехала со своим тайным бойфрендом, о котором ты даже не подозреваешь», – мысленно подкалываю его я. Разве не на сегодня Фрейя запланировала сомнительную свиданку с тем парнем, с которым болтала по телефону в саду? Только это не мое дело. И я не собираюсь объяснять ее брату, как об этом узнала.
Я опасливо поглядываю на дом. Как бы не увидеть в окне противное лицо Фрейи! Но дом погружен в темноту. Не похоже, что там кто-то есть.
– Тебе полегчало? Сам справишься? – обращаюсь я к Доминику.
Тот, быстро кивнув, распахивает дверцу. В салон врывается волна зябкого воздуха.
– Худшее позади. Теперь мне просто надо выспаться. Спасибо, Тёрн. – Доминик вылезает из машины, но дверцу не захлопывает. – Извини, что не предупредил, что не смогу подождать тебя в библиотеке после уроков. Я хотел послать тебе эсэмэску, но потом сообразил, что у меня нет твоего номера телефона. А он может пригодиться, если мы будем вместе работать над твоим графическим романом. И над моим сценарием о Сейди, конечно.
– Я еще не дала своего согласия ни на то ни на другое, – подчеркиваю я, но Доминик только ухмыляется.
– В тот раз в библиотеке я нашел кучу статей о Сейди. И мне кажется, что две твои пращурицы… Не хотела бы взглянуть?
– Хотела бы, – вздыхаю я.
– Вбей свой номер, – протягивает мне свой мобильник Доминик.
«Интересно, есть ли в нем видео с моей идиотской выходкой на мосту?» – проносится у меня в голове. Мне жутко хочется проверить, а заодно посмотреть, не поделился ли им Доминик с кем-то еще. Но я перебарываю себя и, быстро вбив номер, возвращаю парню мобильник.
– Привет, Помона, – фыркает Доминик.
– Это мое второе имя. Авалон Помона.
Оба имени означают «яблоко». Мои родители решили дать мне «яблочное» имя из-за яблочной кислятины Тёрнов, но не смогли выбрать, какое лучше – Авалон или Помона. В итоге дали мне оба. (И последующие семнадцать лет отец постоянно отпускал шуточки о плоде своих чресл.)
– Я подумала – вдруг тебе не захочется, чтобы кто-то увидел, как на экране твоего мобильника высвечивается «Ава».
– Может быть, мои родители и сочли бы это странным, но вряд ли бы рассердились. – При виде сомнения на моем лице брови Доминика опять сходятся к переносице. – После всего, что случилось, они хотят лишь одного – жить как-то дальше. Хотя Фрейя… – фыркает Доминик, и мне совсем не хочется, чтобы он закончил свою мысль.
Но я абсолютно уверена в том, что он заблуждается насчет реакции родителей. Если бы Мэдок пожелал зарыть топор войны, у него был целый год, чтобы достучаться до меня и дяди Тая.
Доминик присылает мне по WhatsApp кучу переснятых статей из старых газет.
– Теперь и у тебя есть мой номер. Правда, у меня нет второго имени. Под каким ником ты меня сохранишь?
– Уверена, что подберу тебе подходящий эпитет.
Доминик направляется к дому. Но я уезжаю не сразу. Окна в машине опять запотели, и мне надо как-то убить время, пока они медленно – ох как медленно! – очищаются от конденсата.
Мои глаза устремляются к саду. Расплывчатые, неясные формы деревьев проступают черными контурами на фоне потемневшего неба, уже готового обрушить на землю новый снегопад.
Доминик сказал, что закрасил мои росписи в павильоне, и я склонна ему верить. Но не мешало бы самой в этом убедиться… И, не успев себя отговорить, я уже шагаю по гравийной дорожке.
Деревья с кровавыми яблоками уже мертвы и не могут проявлять ко мне дружелюбия. Однако меня не покидает ощущение, будто они своими перевитыми, как переплетенные пальцы, ветвями пытаются сковать мои движения, преградить путь в сад, мне уже не принадлежащий. Упрямо стиснув зубы, я продираюсь сквозь них к павильону. Кое-где на земле видны блеклые бурые пятна – следы, оставшиеся на месте сгнившей падалицы. От них исходит душок как от разложившихся трупов. Запах тлена.
Проверив время в телефоне, я убираю его в карман. Я вернусь домой с опозданием, но небольшим. Зато у дяди Тая и Кэролин не останется времени на приставание ко мне с расспросами. И мы сразу же поедем на кладбище, как запланировали.
Что-то проносится по веткам над моей головой, сердце екает. Я оглядываю деревья в поисках птицы или белки. Но ничего такого не вижу. И все-таки я что-то чувствую. Теперь мне кажется, будто кто-то стоит за следующим деревом, наблюдая за мной из темноты. Это незримое присутствие я не раз ощущала в усадьбе. Но сейчас я ощущаю его острее. Словно… она… знает, что теперь я здесь чужая. Нет. Я просто смешна в своих домыслах… Я же из рода проклятых (или, как еще поговаривают, кровавых) Тёрнов. И здесь нет никаких призраков, следящих за мной.
Я иду медленно. Стараясь ступать как можно тише и озираясь против воли по сторонам. Нет! Я никого не вижу. Кроме меня, в саду никого больше нет, пытаюсь я внушить себе в надежде, что так и окажется.
Когда до павильона остается всего несколько шагов, какая-то птица издает пронзительный, резкий звук. Споткнувшись о корень дерева, я грузно падаю на четвереньки в проеме распахнутой двери. Правая рука в перчатке вязнет в куче опавшей листвы, надутой, вероятно, ветром. Стряхивая листья, я замечаю свой мобильник, лежащий на каменном полу. Весь экран оплетает паутина трещин.