На миг у меня возникает ощущение, будто кто-то стоит за моею спиной на пороге открытой двери. Половицы скрипят, чье-то дыхание обдает мой затылок. По коже пробегают мурашки. Я резко разворачиваюсь, но ее нет. Ни на пороге, ни в коридоре. Но почему-то мне все равно кажется, будто кто-то за мной наблюдает.
Глава двадцать девятая
Дверь мне открывает не мама Форда, а какая-то незнакомая женщина. На вид она – как более молодая версия миссис Саттер. И одета в лиловый лыжный комбинезон, как будто недавно каталась на лыжах.
– Тетя Лиза? – догадываюсь я, и только потом до меня доходит, как странно мне так называть женщину, которая, скорее всего, понятия не имеет, кто я такая.
Последний раз я видела младшую сестру миссис Саттер несколько лет назад, сразу после избрания в президенты Трампа. Тогда она с рюкзаком за плечами отправилась путешествовать по свету, пообещав вернуться, «когда это позорное недоразумение покинет Белый дом». Тетя Лиза – своеобразная легенда.
Ее глаза красные и опухшие, но она все-таки выдавливает улыбку:
– Ава, ты? Ох, какая же ты стала большая!
Мы смотрим несколько секунд друг на друга. Важность только что произнесенных ею слов поражает нас обеих одновременно. Потому что Форд уже старше не станет. Ему навсегда останется семнадцать. Мы обе еле сдерживаем слезы.
А потом тетя Лиза проводит меня в гостиную. Отопление работает на полную мощность, чего никогда не бывало. Миссис Саттер сидит в своем кресле, уставившись в одну точку на диване – то место, на котором любил сидеть Форд. В элегантной блузке и спортивных брюках она выглядит так, словно, одеваясь, схватила в шкафу первые попавшиеся вещи. Я чувствую себя последней идиоткой, стоя рядом в длинном похоронном пальто. Но моя школьная куртка намокла после ползания по льду прошлой ночью. Бросив на меня один короткий взгляд, мама Форда заливается слезами.
– Пойду поставлю чайник, – говорит тетя Лиза.
А я продолжаю стоять, выслушивая стенания миссис Саттер и ее вопросы о том, кто мог желать смерти ее сыну. Ответов на них у меня нет. Но к тому моменту, как я ухожу, миссис Саттер немного успокаивается. Может быть, мое присутствие хотя бы чуть-чуть, но утешило ее?
В этом предположении меня укрепляет тетя Лиза.
– Спасибо, что зашла, – говорит она, провожая меня до двери. – Это многое значит для Глории.
– Вы надолго приехали? – с надеждой спрашиваю я.
– Пока на пару недель. А там посмотрим.
Судя по голосу, тетя Лиза совсем не в восторге от перспективы задержаться в Бурден-Фоллзе надолго. И у меня складывается впечатление, что домой ее торопят вернуться не только семейные обстоятельства.
– Я слышала, вы переехали из усадьбы? – спрашивает она, остановившись со мной на крыльце.
– Да. – Мои глаза непроизвольно устремляются в сторону поместья.
Уже середина утра, Доминик, должно быть, уже встал, но определить, дома ли он, невозможно.
– Пару недель назад.
– Значит, ты уедешь отсюда по окончании школы?
– Я еще не решила, буду ли поступать в колледж.
– Я не имела в виду колледж, – мотает головой тетя Лиза. – Я подумала, что ты захочешь уехать из этого города, потому что тебя здесь больше ничего не держит.
Не держит? Да, наверное, это так. Дафна и Карла продолжат учебу в колледжах, но я всегда думала, что после летних художественных курсов в Индианаполисе (держу пальцы скрещенными) я вернусь в Бурден-Фоллз и… Изначально я планировала работать с мамой и папой на винокурне. Но у нас ее больше нет… Так что мне остается? Найти работу в Бурден-Фоллзе? Упросить Мию взять меня на полную ставку в минимаркет? Нет уж, увольте.
Или… Я могу уехать куда угодно. Да, отправиться в эпическое путешествие я себе позволить не могу. Но и тетя Лиза не просто разъезжала по свету, я знаю. Где бы она ни оказывалась, она везде работала. В барах, кафе, магазинах. Возможно, и я так смогла бы.
На мгновение я представляю себя рисующей портреты туристов на улицах Парижа, или Милана, или в каких-то иных красивых местах. Именно этим занимался дядя Тай летом после выпуска.
Это выбило бы из меня всю дурь и позволило начать по-настоящему взрослую жизнь. Что ж, семя упало на благодатную почву. Идея выбраться из этой чертовой дыры мне по нраву. Я бы избавилась тогда от копов, смертей, воспоминаний. И от Сейди…
– Пожалуй, я поразмыслю над этим, – говорю я тете Лизе.
Едва я выхожу за ворота, как звонит мобильник. Думая, что это дядя Тай или Кэролин, я отвечаю, не посмотрев на экран.
– Я тебя увидел, – говорит без приветствия Доминик. – Не хочешь зайти в гости?
– Ох нет…
– Родителей нет, если ты переживаешь по этому поводу.
Переживаю. И еще как!
– Они что, еще не вернулись?
– Нет, приедут только завтра.
– Что-то они не торопятся назад. А ведь погиб еще один подросток…
Доминик отвечает не сразу:
– Я не сказал им о Форде.
– Не сказал? Почему?
– Потому что тогда бы они разволновались, а им необходим этот перерыв. Им нужно отрешиться от всего. И так весь город, включая моих родителей, был потрясен тем, что случилось с сестрой. А теперь еще и Форда убили практически так же. Как бы народ не охватила паника.
– А ты считаешь, что для паники нет причин?
– Послушай! Может быть, ты все-таки зайдешь? А то мы разговариваем, как два шестилетних ребенка по игрушечному телефону, – фыркает Доминик.
Я без слов нажимаю «отбой». К тому времени, как я подхожу к воротам, они уже распахнуты настежь.
Доминик не спал. Или не принимал душ, насколько я могу судить по тому, что он все еще остается в костюме Слендермена. Нет, маску-то он снял и щупальца тоже отстегнул. Получился чисто похоронный костюм. И по-моему, он очень сочетается с моим длинным черным пальто.
– Заходи, – говорит Доминик, отступая от дверного проема в сторону.
Едва я оказываюсь в гостиной, как у меня перехватывает дыхание. Я ожидала, что она будет выглядеть по-другому. И тот омерзительный, отталкивающий зеленый цвет, в который Миллеры выкрасили фасады, предупреждал меня: изменения внутри дома тоже неизбежны. Но то, что предстает моим глазам, я и вообразить себе не могла.
Густой сливового цвета ковер и обои с орнаментом замечательного художника и дизайнера Уильяма Морриса – такие же, какие можно увидеть в некоторых замках Великобритании, – исчезли из гостиной. Теперь дощатый пол оголен и, похоже, ожидает покрытия бездушной серой плиткой. Стены выкрашены в ослепительно-белый цвет, а наши классические пейзажи и портреты маслом заменили фотографии в хромированных рамках.
Причем, подойдя к ним поближе, я замечаю, что это вовсе не фотографии Миллеров и их детей, что было бы понятно. Нет, из рамок на меня смотрят исключительно киношники, с которыми Мэдок и Люсиль Миллеры работали. Один из них даже попивает коктейль в компании режиссера фильмов ужасов, арестованного, насколько мне известно, за убийство своей жены.
Я с отвращением отступаю назад. Похоже, Миллеры начали в доме ремонт, как только переехали. Иначе они не успели бы так сильно его переделать. Такое впечатление, будто они не смогли бы прожить в наших интерьерах даже неделю.
– Пойдем в мою комнату, – говорит Доминик и начинает подниматься по лестнице, не давая мне времени чертыхнуться.
И… проклятие! Я следую за ним. То есть он, конечно, не силком и не хитростью заманил меня в дом. Но я здесь, в нашей старой усадьбе! И направляюсь в его спальню.
Доминик исчезает в конце коридора восточного крыла, но я точно знаю, куда иду. В свою бывшую комнату. Вот и знакомая до боли дверь. Собравшись с духом, я переступаю порог. Что за черт? Комната выглядит так же, как выглядела и раньше. Мебель, конечно, другая, но расставлена так же, как было при мне. Кровать – на том же месте, письменный стол – у окна. Стены такого же насыщенного темно-синего цвета – цвета штормового моря. На полу такой же ковер под серый мрамор. Даже зеркало в полный рост висит там же, где висело мое.
– Странно, – вырывается у меня, и Доминик отрывает глаза от ноутбука, лежащего на кровати.
– Снова здесь оказаться?
– Ну, типа того… Я думала… Я просто думала, что эта комната претерпела такие же существенные преобразования, как и весь остальной дом. А оказалось – нет.
– А-а… Но мне нравятся выбранные тобой цвета. Ты как будто находишься на дне водопада.
Я никогда этого раньше не замечала, но Доминик прав. Если встать в центре комнаты и позволить зрению затуманиться, то можно вообразить, будто бы вокруг тебя низвергается вниз вода, а под ногами – скальная порода.
– А кроме того, я не вижу смысла что-либо переделывать, раз я здесь не останусь.
Я чувствую в груди укол боли. И впервые осознаю: мне не по сердцу его идея уехать. Хотя, наверное, он будет в большей безопасности за пределами нашего проклятого городка.
– Когда ты планируешь уехать?
Доминик пожимает плечами:
– Через несколько недель. Мне надо быть здесь, пока копы проводят расследование. Но ты не беспокойся, у нас еще есть время, чтобы закончить твой комикс. По крайней мере, достаточно для того, чтобы ты успела представить готовый выпускной проект.
Я киваю, не желая говорить ему, что у меня и так уже предостаточно материалов. Более того, я намерена выложить их уже в следующий понедельник. На всякий случай. Чтобы мисс Шеннон или мистер Хэмиш (да кто бы ни отбирал кандидата на летние художественные курсы) не дисквалифицировали меня за опоздание. И мне реально нравятся страницы, над которыми мы с Домиником работали вместе. И то направление, которое мы задали сюжету во второй части комикса. А возможность закончить ее сейчас нам вряд ли представится.
– Что ты хотел мне показать? – спрашиваю я парня слегка натянутым голосом.
– Вот это, – взмахом руки подзывает меня к себе парень.
Я подхожу и присаживаюсь на краешек кровати рядом с ним. Все напряжение, которое я ощущала – или воображала себе, – исчезает, как только я читаю то, что высвечено на экране его ноутбука.