Холден ощетинивается. Детективу явно не нравится, что пара подростков указывает ему, как надо работать. Я уже высказала ему свои подозрения, хотя должна признать: моя версия с Хэмишем прозвучала менее убедительно, когда я излагала ее копу. А Доминик, похоже, считает, что мы правильно себя ведем и аргументы наши достаточно веские.
– Я видела Хэмиша и его подругу… то есть невесту… в ту ночь, когда умер Форд, – выпаливаю я. – И они все еще оставались с Фордом, когда я зашла в минимаркет. А что, если Хэмиш пытался задавить Форда? Или Форд сказал ему что-то о Фрейе после моего ухода? Мог Хэмиш последовать за парнем к реке?
С невестой в машине? Это маловероятно. Если только она тоже замешана… Нет! Не сходится. Но во всем этом деле ничего не сходится.
– Я проверю ваши показания, – встает Холден. – Спасибо, что пришли и все рассказали. Но, может быть, вам следует вернуться в школу?
– А вы нашли что-нибудь в телефоне? – спрашиваю я, прежде чем детектив выпроваживает нас за дверь. – Я уверена – если вы проверите номер мистера Хэмиша…
– Мобильник в работе, мисс Тёрн, – цедит сквозь зубы Холден.
– Пошли, Ава, – говорит Доминик. – Не будем мешать детективу делать его работу.
Проходя по коридору мимо другой допросной, я замечаю знакомое лицо. С поблекшим синяком под глазом и жалким выражением на лице, присущим человеку, ожидающему кучу неприятностей, в комнате сидит Лиам Уолш.
Вернувшись из школы домой, я не застаю там ни Кэролин, ни дядю Тая. Они еще на работе. Так что мне не приходится решать, говорить им или нет о чеке Мэдока Миллера. Хотя по логике вещей дядя Тай должен о нем знать. Только почему он не предупредил меня? Вот что странно. Хотел, чтобы этот чек стал приятным сюрпризом? Или ему стыдно за то, что он согласился принять деньги от Мэдока Миллера? В любом случае мне нужно определиться, что делать с чеком, до того, как я скажу о нем Кэролин и дяде.
Чуть позже приезжают подруги – с пиццами и подарками. И хотя я не хотела отмечать свой день рождения, я рада возможности поболтать с ними.
– Отец не говорил тебе, что делал Лиам в полицейском участке? – спрашиваю я Дафну.
Мы растянулись на моей кровати, как кошки. Ноутбук лежит в изголовье, но никто из нас не обращает никакого внимания на идущий фильм.
Дафна надувает губы:
– Он в последнее время почти не делится со мной инфой. Говорит – раз это дело, в котором фигурируют мои знакомые, он не может раскрывать мне все детали следствия.
Доминику тоже ничего не известно. По-видимому, с его родителями копы еще меньше склонны откровенничать. Кто у них в числе главных подозреваемых, нам остается только гадать.
Взяв с прикроватной тумбочки поздравительную открытку, Карла читает ее и морщится:
– Мама Форда прислала тебе поздравление?
– Да. Мне было приятно, что она помнит.
– Как она? – интересуется Дафна.
Я пожимаю плечами. Миссис Саттер выглядит изможденной, в глазах пустота, словно все искры, светившиеся в них прежде, разом потухли. И я впервые задумываюсь: может, и Доминик наблюдает такие же перемены в родителях? Он так убедительно делает вид, будто все в порядке, что я, как форменная эгоистка, забыла – он ведь переживает сейчас худший период в своей жизни. А уж кому, как не мне, не следовало об этом забывать…
– Я очень скучаю по Форду, – признаюсь я. – И мне невыносимо думать, что его уже никогда не будет рядом. Но, странное дело, я все еще злюсь на него…
До гибели родителей мне было бы стыдно признаться в этом. Но доктор Эренфельд помогла мне понять: испытывать смешанные чувства по отношению к умершему человеку – совершенно нормально. Я тогда жутко злилась на Мэдока Миллера, но иногда этот гнев перекидывался на маму, и я начинала злиться на нее за то, что она не заметила вовремя машины Миллера. Злиться на папу за то, что у него именно в тот момент случился приступ, хотя моя злость была лишена всякой логики. Я злилась даже на ту чертову сову за то, что она пролетела перед лобовым стеклом и отвлекла внимание мамы на ту пару секунд, в которые она в иных условиях наверняка бы увидела «Хаммер», несущийся нам навстречу.
Со временем гнев улегся. И я уже знаю: я не буду всю жизнь злиться на Форда. Возможно, мое отношение к нему, к нашей дружбе никогда не станет определенным и однозначным (хорошим или плохим), но мне всегда будет недоставать этого парня.
Карла кивает:
– Я не питала к нему особых чувств, но мне тоже хреново оттого, что его больше нет.
– Тебе еще снятся кошмары? – спрашивает Дафна.
Я прикусываю губу – стоит ли мне откровенничать? Но мы ведь подруги! Значит, я ничего не должна от них скрывать.
– Да, почти каждую ночь. Только это уже не просто кошмарные сны… Похоже, я вижу то, чего на самом деле нет…
– А что ты ви… – пытается уточнить Дафна.
Но Карла перебивает ее на полуслове:
– Ты опять видела Сейди?
– Да. Я видела ее сегодня в кабинете Хэмиша, а накануне ночью – в своем окне.
Подруги синхронно поворачиваются к маленькому круглому окну. И меня бы позабавила эта сцена, не сходи я тихо с ума.
– Мало того, иногда я смотрю на людей – и мне кажется, что они безглазые… А сегодня утром случилось и вовсе странное: мне померещилось, будто шрамы на ладонях разошлись и превратились в пустые глазницы…
Подруги смотрят на меня с неподдельным ужасом.
– Забудьте… Кто будет торт?
Пожалуй, я сболтнула лишнего… В смущении и смятении я бросаюсь к двери, чтобы скрыться на кухне. Но путь мне преграждает Карла:
– Эй, ты чего, именинница? Мы пришли не из-за торта. Тебя это реально так тревожит?
– Меня это сводит с ума!
– Тогда сходи к этой своей старой мозгоправке, – предлагает Карла. – Как там ее? Доктор Эренфельд?
– Да, не повредит, – встревает Дафна, – хотя…
– Что?
Я думаю, Дафна укажет мне на ту же проблему, с которой я столкнулась раньше: мои видения лишь усугубят подозрительное отношение ко мне копов. Но слышу от подруги другое.
– Мне кажется, в том, что с тобой происходит, есть что-то странное. Что-то сверхъестественное… Ты так не думаешь?
Я молчу, потому что мне тоже так кажется.
– А я думаю, что все это чушь… Извини, Дафна, – заявляет Карла, надкусывая кусочек пиццы.
– Но, может, тебе стоит обратиться к обычному врачу, а не к психотерапевту?
– Почему?
– Потому что у твоих галлюцинаций могут быть другие причины.
– Например? – допытываюсь я.
Если есть какие-то другие объяснения моим видениям, помимо вмешательства духов или моего сумасшествия, я готова рассмотреть их все.
– Галлюцинации у людей случаются по разным причинам. Травма головы, кислородное голодание, отравление, побочки от лекарств, злоупотребление наркотиками, утечка газа, заболевания…
– Черт, Карла, остановись, – толкает подругу Дафна.
– А что такого? Я просто говорю, что Аве не следует зацикливаться на одном помешательстве, – поводит плечами Карла. – Ладно… Может быть, мы все-таки досмотрим этот дурацкий фильм о вампирах?
Глава тридцать третья
В четверг в школе проходит вечер памяти, посвященный сразу двум ученикам – Фрейе и Форду. Наверное, потому, что похороны сейчас можно устраивать только в очень узком кругу.
Организован вечер отвратительно, как я и предполагала. Актовый зал набит битком. И кто бы ни расставлял в нем раскладные стулья, он явно не ожидал такого наплыва народа. Людям приходится стоять в несколько рядов вдоль стен зала, а некоторые сидят, скрестив ноги, на полу у сцены. Вечер больше смахивает на фольклорный фестиваль, нежели на памятное мероприятие. Из-за такого скопления народа – притом что из-за ужасного холода на улице все одеты по-зимнему – в зале скоро становится душно.
Мама Форда сидит в первом ряду. Мэдок – через стул. Доминик – буфером между ними. Матери Доминика и Фрейи я нигде не вижу.
Миссис Саттер из тех людей, что пышут энергией, даже если ничего не делают. Хотя такого не бывает. Она всегда чем-то занята, и ей это нравится, понимаете? Когда она идет, она не просто шагает, а словно подпрыгивает над землей, готовая в любой миг взмыть; ее ногам некогда прикасаться к земле. Если бы я взялась нарисовать миссис Саттер, я бы изобразила ее в сверкающем пузыре, парящем над самой землей. Всегда в движении! Но сегодня она выглядит изнуренной: щеки ввалились, под глазами темные круги. Горе словно придавило ее, ссутулило спину.
Обернувшись через плечо, миссис Саттер обводит взглядом собравшихся. Ее глаза скользят с одного лица на другое. Она кого-то ищет? Кого? Того, кто убил ее сына? Или она просто пытается вычислить, кто пришел на этот вечер ради Фрейи, а кто – ради Форда? На мне миссис Саттер задерживает взгляд. И на какую-то долю секунды ее губы трогает слабая улыбка.
Внезапный ливень, забарабанивший по рифленому железу крыши, заставляет меня вздрогнуть. Я почти не слышу того, что директриса Говер говорит в микрофон. Я напрягаю слух, пытаясь разобрать хоть какие-то слова, и наконец осознаю, что она читает выдержку из последнего сочинения Форда.
– Боже! – бормочу я.
Ладно бы сочинение было хорошим… Я не знаю, плакать или смеяться. Кэролин сжимает мою руку, хотя она настолько потная, что влага не могла не просочиться сквозь перчатку. Судя по виду дяди Тая, духота одолевает и его – щеки покраснели и пошли пятнами. Я рада, что они оба пришли на вечер, хотя последнюю пару дней я старательно их избегала. Я не знаю, как сказать им о чеке Мэдока Миллера. И еще не решила, оставить его или вернуть.
– Форду бы это не понравилось, – шепчет Кэролин.
И я представляю, как он сидит рядом, изучает лица собравшихся и кидает на меня говорящий взгляд: «Прикинь, эти придурки действительно пришли!»
Большинство из них – учащиеся школы. Но взрослых тоже много. Наверное, это друзья мамы Форда и родителей Фрейи. Или их знакомые.
Я сижу между Кэролин и Дафной. Сбоку от Дафны сидит ее отец, дядя Тай – рядом с Кэролин. Офицер Чавез явился на вечер в униформе, но не как представитель органов правопорядка, а чтобы отдать дань уважения, как сказал он нам при встрече. Но в зале помимо него много копов при исполнении. Они стоят в задней части актового зала, у входов-выходов и возле сцены. На секунду мне кажется, будто я вижу девушку с длинными темными волосами, стоящую между двумя полицейскими в форме. Но стоит мне моргнуть, и она исчезает.