В тот же вечер в доме гауляйтера зазвонил телефон. Леманн выбрался из кровати, оставив любовницу в полном одиночестве, и отправился ответить на звонок. Луизе стало скучно, она пошла в ванную комнату и по пути услышала, как Леманн говорит в трубку: «Молодец, Отто, это хорошая работа. Вы уверены, что речь идет о 31-м километре?» — Выслушав ответ, он произнес: «Хорошо, Отто, пусть будет 31-й. Организуйте рабочих Тодта и всю нужную технику. Я распоряжусь, чтобы оцепили район». При этом баронесса была уверена, что речь идет о 31-м километре! Он дважды повторил. Спустя минуту она забыла об этом разговоре, а сегодня он возник в голове…
И это было все, что удалось выжать из баронессы. Павел терялся в догадках. Как-то все не складывалось. Речь в разговоре наверняка шла о врезке ответвления в существующий железнодорожный путь (структура Тодта, путевая техника, оцепление), но не было на этом участке 31-го километра! Километраж отсчитывался от Варшавы. Креслау (Фрайбургский вокзал) стоял на 253-м километре, Зальденбург — на 315-м. Все, что до того и после — в зоне абсурда. Существует ли альтернативная версия, способная объяснить данный феномен? Голова пока не работала, слишком много нужной и ненужной информации на нее сегодня свалилось…
Он спрыгнул с крыльца и устремился к машине. Красноармейцы скучали, сидя за колодцем. Репницкий прокурился, коротая время со скульптурными ангелочками.
— Ну, наконец-то, — проворчал он, отклеиваясь от облепленного изваяния. — Чем вы там занимались с этой «плоскодонкой»?
Павел не заметил в баронессе ничего «плоского». Все на месте. Но, видно, Репницкий предпочитал барышень с картин Кустодиева.
— Чем надо, тем и занимался, — отрезал он. — И не надо делать губы «уточкой», баронесса не в моем вкусе.
— А кто в твоем вкусе? Кухарки из столовой Главжиртреста? Вы там больше часа уединялись, о чем можно болтать? Забыл, что сказано в Писании: не возлюби любовницы врага своего? — брюзжал капитан.
— Все, хватит глумиться! — бросил Павел. — Все тихо в баронских угодьях?
— Все тихо, — подтвердил Репницкий. — Давлаев и Павленко дважды обходили периметр. Иногда шныряют эти бабы… ну, ты их видел, одна страшная, как призрак, другая на пельмень похожа. Давлаева испугали, представляешь? Он, бедный, даже креститься начал…
— По коням, бойцы! — приказал Верест. — Отдохнуть пора, весь день как каторжные вкалываем.
— Ты хоть полезное что-то выяснил? — поинтересовался капитан.
— Не знаю, — искренне признался Павел и в двух словах описал проблему.
Репницкий погрузился в задумчивость. «Козлик» резво прыгал по «угодьям», выбрасывая гравий из-под колес. До Креслау, учитывая состояние дороги, ехать было не больше пятнадцати минут. Довольно быстро внедорожник освоил открытое пространство, пробежала дубрава. Снова знакомое местечко: справа — обрыв, увитый корнями, слева — каменная гряда протяженностью не менее полукилометра. Павленко прибавил скорость — местечко неуютное. Да и домой уже хотелось — ужин, личное время, можно письмо на родину написать, можно в город выйти и развлечься…
— Знаешь, Павел Сергеевич, глупая мысль в голову пришла, — как-то неуверенно заговорил Репницкий. — Ну, хорошо, Креслау расположено на 253-м километре, если от Варшавы… А Зальденбург — на 315-м… Но дорога-то в два конца ведет, километровые указатели имеются и на другой стороне полотна, причем с первыми не совпадают. Откуда там счет — от Берлина, Кельна, Брюсселя? Надо посмотреть, какие там цифры… Представь себе такое: строительно-ремонтная бригада вызывается не из Креслау, а из Зальденбурга — почему нет? Десятого февраля там еще вовсю хозяйничали немцы, работали все службы. И эта бригада, и ее начальство, разумеется, будут считать столбы на своей стороне дороги. Или, поправь, я что-то неправильно понимаю?
Павел задумался. Вот ведь черт, элементарное решение, а голова уже отказывается воспринимать простые решения, ей подавай запутанное и заковыристое… Он может навести эти чертовы справки уже сегодня!
Пулеметная очередь прогремела как гром среди ясного неба! «Косторез», «MG-42»! Пули пробуравили темнеющий воздух, несколько штук ударили по корпусу.
— Фашисты, матерь их, товарищ капитан! — взвыл Давлаев.
Павленко резко утопил педаль тормоза. Не самое взвешенное решение, но оно, ей-богу, спасло кому-то жизнь! Пулеметчик стрелял на упреждение, по его расчетам, вторая очередь должна была прошить сидящих в джипе, а экстренное торможение смешало планы. Очередь ударила перед колесами, взметнула пыль, выбивала комки глины из дорожного покрытия. Хлынула осыпь с обрыва, до которого было рукой подать. Павленко с воплем передернул рычаг, «козлик» послушно рванулся вперед, и в этот момент пули продырявили заднее левое колесо! Машина покатила юзом, ткнулась носом в правую обочину и едва не перевернулась, подбросив зад.
— Из машины! — дурным голосом заорал Павел. — Все наружу!
Он видел, как Репницкий, распрямившись пружиной, кубарем перелетает через борт. Катился по проезжей части Павленко, успев схватить за ремень «ППШ». Что-то невразумительное хрипел Давлаев. Павел схватил его за шиворот, но тот не слушался, из головы хлестало, как из пробитого топливного бака! Снова очередь, и пули прошили безжизненное тело, которое невольно его прикрыло. В голове метались искрящиеся вихри. Он вывалился в правый вырез кузова — возможно, отсутствие двери и спасло его — и покатился под откос. Вот оно! Ведь не почудилось же, когда ехали в замок! Кто-то наблюдал за ними, но стрелять не стали. А на обратном пути решили восполнить пробел! Знали, что рано или поздно поедут назад! Что это было? Случайная засада? Кто-то наблюдает за баронессой и отваживает от нее посторонних?
Павел, закусив губу, пополз по откосу. Пристроился на спину, чтобы передернуть затвор. Руки болели, словно не родные! Он распластался за обочиной, раскинув ноги, глянул через плечо — влево, вправо. На обрыве не было никого. Стрелки расположились за грядой, метрах в пятидесяти от проезжей части. Их было как минимум трое, и они продолжали стрелять. Надрывался «косторез», отрывисто гавкали «МР-40». А потом наступила тишина. Верест вытянул шею. И, видно, зря — простучала очередь, с головы сбило чудом удержавшуюся там фуражку. Как мило, черт возьми! Он не стал ее ловить, откатился, снова высунулся. Ситуация не очень-то располагала к оптимизму. Джип застрял в кювете метрах в двадцати от него. Задний бампер раскурочен, шина порвана в клочья. С заднего сиденья через борт свешивался младший сержант Давлаев, с головы еще стекала кровь. Павел заскрипел зубами. С гряды продолжали стрелять — в темнеющем воздухе отлично различались вспышки. Людей, устроивших засаду, было трое. Пулеметчик — по центру. Похоже, Павел изрядно высунулся — кучка пуль неслабого калибра вспахала косогор в нескольких сантиметрах от подбородка, он скатился вниз, надрываясь от кашля, и, сменив позицию, снова пополз к джипу.
Участники засады били короткими очередями, видно, нехватки боеприпасов не испытывали. Самоуверенные, наглые, даже не считали нужным прятаться. Пару раз мелькнули каски, затянутые маскировочными сетками, явно не солдаты победоносной, но такой беспечной Красной армии! Павел пристроил «ППШ», выстрелил в пулеметчика. Пули сбили с косогора несколько камней, они со стуком покатились вниз. Пулеметчик и все остальные не остались в долгу, пули перепахали край обочины, подняли пыльные завихрения. Но Павла там уже не было, он полз, закусив губу, к машине. Оттуда раздавались одиночные выстрелы из автоматического оружия.
— Репницкий, ты? — прокричал Верест.
— Нет, дух святой! — огрызнулся капитан. — Что делать будем, Павел Сергеевич? У меня один магазин остался…
— У меня и того меньше… В рукопашную пойдем, Антон, с голыми зубами на пулемет…
— Надеюсь, ты шутишь… — злобно сплюнул Репницкий. Судя по возне, перекатывался на другую позицию. Вылупился из травы — злой, как дьявол, измазанный глиноземом и местной флорой, оскаленный, словно чудище из сказки. — Красиво нас подловили, да, Павел Сергеевич? Давлаева потеряли, мать их за ногу…
— Подожди, а где Павленко? — встрепенулся Верест. — Ты видел его?
Хотелось верить, что ефрейтор не удрал. Хотя куда тут можно удрать, не получив пулей по заднице?
— Слушай, тут такое дело… — захрипел Репницкий и сделался каким-то загадочным, что в данной ситуации смотрелось вершиной абсурда. — Мне кажется, он в другую сторону рванул, когда все началось, — через дорогу перекатился, и в траву… Там канав хватает — поляна такая с природными подлянками… Может, спрятался на ней, под носом у фрицев? Поближе к противнику, подальше от кухни, а? — нескладно пошутил он.
Павленко мог реально укрыться за дальним кюветом, если не подстрелили в начале боя.
Над полем установилось затишье. Темнело не стремительно, видимость пока сохранялась. Мешал соленый пот, струящийся по лицу, — зубчатая гряда прыгала перед глазами. Что-то шевельнулось между камнями, немец повернул голову. Ветер донес отрывистые слова — вот ублюдки, беседуют, как ни в чем не бывало!
— Эй, рус, сдавайся! — на ломаном русском прокричали с холма. — Сдаться — будет жизнь!
Павел промолчал бы на этот «перл», но Репницкий разразился площадной руганью. Заговорил пулемет. Снова полетели клочья глины, обрывки травы. Стрельба вдруг оборвалась, и немцы продолжали переговариваться, как будто сидели с удочками у реки!
— Антон, ты как? — прохрипел Павел.
— Ну, не очень, чтобы очень… — витиевато выразился тот, выплюнув землю. — Но и не так, чтобы так… — И нервно засмеялся.
В этот момент Павел и заметил, как на другой стороне дороги шевельнулась трава! Он насторожился, застыл. Там кто-то был — метрах в трех от обочины. Действительно у противника под носом! Ефрейтор Павленко, больше некому! Видно, пыль висела завесой, когда он покидал машину, вот фрицы его и проворонили. Скрючился в канаве, ждал, не выдавая своей позиции… Жива еще смекалка в русском народе! Со своей позиции он вполне мог попасть в пулеметчика!