Дрезина имела четыре колеса, снабженных ребордами. Над каждой парой колес по бокам возвышались свои велосипедные устройства: сварные рамы, руль, седло. Дрезина приводилась в движение усилием ножных мышц. Педали связывались с цепью специальной системой передач. Цепь крепилась к приварным шестерням на переднем и заднем колесах. Устройством мог управлять и один человек, но тогда бы возрастало сопротивление рельсов. У двоих, при условии синхронной работы ногами, получалось веселее.
И все равно усилия прикладывали не маленькие. Котов и Окулинич пыхтели, работая ногами. К этому занятию следовало привыкнуть, приспособиться к «работе в коллективе». Устройство перед эксплуатацией вроде бы смазали, и все равно оно противно скрежетало, стучали разболтанные подшипники, лязгали и провисали ржавые цепи. Посреди платформы, между «велосипедами», была приварена небольшая лавка для «отдыхающей смены». На ней развалились Верест со Звягиным, таращились по сторонам, наслаждались необычным путешествием. Все четверо были одеты в засаленные комбинезоны, утепленные робы путевых рабочих, на ногах — кирзовые сапоги. У каждого под робой — готовый к бою пистолет «ТТ». Вещи лежали на платформе перед лавкой, укрытые брезентом. Собрали все, что можно: автоматы «ППШ» и Судаева с приличным запасом магазинов, несколько гранат, ножи. Вода во фляжках, сухой паек, аптечка, компас, фонари, мотки прочных веревок, оснащенных крюками. Сверху, поверх брезента, набросали шанцевый инструмент для отвода глаз, ящик с костылями и накладками на рельсы.
— Не утомился еще, Рома? — зевнув, поинтересовался Звягин. — Не наигрался?
— Нет, — отдуваясь, отозвался Окулинич, — не наигрался еще… Велосипеда не было в детстве… Жизнь такая — трудное детство, деревянные игрушки…
— В гробу я видал такое детство… — буркнул Котов. — Это не игрушка, а каторжная галера какая-то… Вот куда я точно не пойду после демобилизации — так это в путевое хозяйство… Рома, твою дивизию! Ты как крутишь? Мы синхронно должны крутить, а ты то в лес, то по дрова…
— Ну, да, товарищи офицеры, — сказал Верест, устраиваясь поудобнее, — не очень у вас сегодня получается. Будем тренироваться, иначе никак.
— Кашу плохо ели, — усмехнулся Звягин. — И спали плохо.
— А что они вообще умеют делать хорошо? — фыркнул Павел и потянулся за куревом. Курить сегодня рекомендовалось только немецкие сигареты, что вызвало недовольство в коллективе. И разговаривать при посторонних — только по-польски.
Дрезина со скрежетом проехала стрелку, и здесь уже начинался ровный участок. За насыпью зеленели волнистые луга. Справа осталась разнесенная в щепки деревушка, остовы сгоревших «тигров», среди которых красовался один «королевский». До ближайших скал, за которыми возвышался горный район, скрипеть еще предстояло пару верст. Показалось стадо овец — десятка полтора тощих животных. Жавшись друг к дружке, они направлялись к насыпи. За овцами ковылял, махая плеткой, пожилой пастух, в драном кителе без знаков различия, в сплющенной польской «конфедератке». «Передовые» овцы и бараны уже взбирались на полотно. Звягин залихватски засвистел. Старик спохватился, увидел подходящую дрезину, которая не собиралась останавливаться, полез на насыпь, опережая своих подопечных, и принялся плеткой сгонять их обратно. Животные не отличались глубоким интеллектом, норовили обогнуть старика, карабкались дальше. Старик энергичнее заработал кнутом.
— А что, бараны, они и есть бараны, — хохотнул Звягин. — Смотри, как рвутся, командир, как Суворов через Альпы!
— Сейчас мы их всех передавим, к той-то матери… — проворчал Окулинич, крутя педали. — А что, товарищ капитан, окончательное решение вопроса стада овец!
«Детский сад какой-то на колесах, — подумал Верест. — Вроде взрослые люди…»
И сам засвистел разбойничьим свистом, сунув два пальца в рот. Овца-«флагман» пустилась наутек вниз по насыпи, остальные тоже попятились. Дрезина прокатила мимо, грохоча ржавыми сочленениями.
— Придурок, следи за своими баранами! — прокричал по-польски таращившемуся на них пастуху Окулинич. — Раздавим же и съедим!
Стадо осталось за спиной. А впереди приближались горы — вырастала из утренней дымки неровная кайма скал, в разрыв между которыми устремлялась ветка железной дороги. Потянулись валуны, разбросанные по равнине, первые причудливые останцы, вырастающие из высокой травы. Скалы становились выше, мрачнее. Не успели оглянуться, как оказались в плотном окружении мрачноватых каменных исполинов. Насыпь прорезала горную местность, извиваясь плавными змейками, но сохраняя западное направление. Поездам на этих участках приходилось сбрасывать скорость. Показался встречный состав, ведомый паровозом, который тащил полтора десятка воинских теплушек и несколько закрытых багажных вагонов. На тормозных площадках скучали часовые. Кто-то хохотал, показывая пальцем на спаренный «велосипед».
— Над кем смеются, кретины? — буркнул Котов, когда состав пронесся мимо. — Над собой же смеются, недоразвитые…
Верест спохватился, вскинул руку с часами. «Вы мне только крушение поездов не устройте, — вспомнил он слова вокзального коменданта, вручавшего ему график движения. — Не забывайте убирать дрезину с путей. А то однажды не убрали — паровоз протаранил, хорошо, что с рельсов не сошел».
— Стоп, машина! — гаркнул Павел. — Все наружу, убираем эту хрень с дороги.
Оперативники спрыгнули на насыпь. 650 кг — не подарок на день рождения, поднять трудно, но переставить, меняя точки опоры, можно. Навалились на один конец, приподняли, перенесли за рельсы. Всем гуртом переместились на другой угол. «Раз, два, взяли!» — и его перетащили за пределы шпальной коробки. Снова то же самое, чтобы сдвинуть еще дальше. На всю операцию — четыре минуты. График движения поездов с горем пополам, но выдерживался. Поезд опоздал всего лишь на восемь минут — шумный багажно-пассажирский состав. Прогремели две открытые платформы в хвосте состава. Раньше в таких на запад переправляли дальнобойные гаубицы, а теперь приспособили для перевозки контейнеров с трофейным барахлом…
— Ставим обратно это несчастье, — скомандовал Верест. — Нам повезло, товарищи офицеры, попадаем в «окно». Целых три часа можно не вслушиваться и не нервничать.
Это была хорошая новость. Дрезину установили обратно на рельсы, отдышались.
— А как обратно-то поедем? — выдохнул Окулинич. — Заднего хода у этой хреновины вроде нет.
— Ворочать будем, — ответил Котов. — Переворачивать на триста шестьдесят. Или не мужики мы?
— На сто восемьдесят, — поправил Павел. — На триста шестьдесят перевернешь — так и будет. Не рано ли, товарищи офицеры, собрались в места постоянной дислокации?
— Да нам-то некуда спешить, — пожал плечами Звягин, — а вот тебя в славном городе Креслау помнят и ждут.
— Поговорить больше не о чем? — разозлился Верест. — Все дела уже переделали, 300 тонн золота уже нашли?
— Скока-скока? — оторопел Котов.
— Даже не представляй, — махнул рукой Звягин. — Мозг сломаешь, и воображения не хватит.
Теперь вели дрезину Верест со Звягиным. Начинался горный участок трассы, большая скорость здесь не требовалась. Места были безлюдные. Скалы уплотнялись, высились монолитами вдоль насыпи. Кое-где наблюдались последствия осыпей, но дорогу проектировали грамотно — колее последствия камнепадов не угрожали. Скорость снизилась до десяти километров в час. Бойцы разобрали автоматическое оружие, кончилась необходимость изображать железнодорожников. Павел разделил обязанности — «велосипедистам» теперь вменялось осматривать окрестности на предмет засад, остальным — высматривать что-то необычное рядом с полотном. Несколько раз Котов или Ромка спрыгивали на шпалы, пропахивали носом подозрительные, с их точки зрения, участки, потом бегом догоняли. Скорость дрезины снизилась до скорости пешехода — шесть километров. Время пока терпело — светлый день сохранялся до девяти вечера.
На отдельных участках скалы отступали, образуя поляны и пустыри с проплешинами. За знаком «269 км» по правой стороне пришлось остановиться. В существующий путь по дуге втекала дополнительная колея. Возвышалась покосившаяся рукоятка стрелочного перевода. Оперативники рассыпались, чуть не ползком исследовали местность. Колея втекала в горы. Сохранились вкопанные в землю проржавевшие информационные щиты. Надписи на них почти не читались. Здесь был карьер или шахта. Но пришлось отказаться от этой идеи. Стрелочный перевод не функционировал много лет, полотно продавилось, рельсы проржавели и вспучились. Врезанная ветка благополучно пропадала под сорняками. За скалой колею перегородила куча ржавых вагонеток, за ней высилась гора — что-то вроде отвала. Колея терялась во внутренностях возвышенности — проход туда завалило «бесполезными» ископаемыми. Оперативники внимательно осматривали каждый метр. Присутствие человека никуда не скроешь, если люди тут недавно были, то даже самые опытные оставят следы. Но ничто не указывало на недавнее посещение. Оперативники выбрались из скал и вернулись к дрезине.
Осматривать приходилось оба откоса. На участках, где не было ничего интересного, дрезина разгонялась, на других плелась черепахой. «Хвоста» не было: дважды Верест уходил назад, ждал за поворотом, приготовив оружие. Это было странно. Другой дороги в данной местности быть не могло. Но не почудилась же слежка прошедшим утром!
Встречный поезд чуть не привел в замешательство. Прогрохотал, как «Летучий Голландец», скрылся за поворотом. Окулинич передернул плечами, спустился с насыпи, подобрал пустую водочную бутылку, уставился на нее с каким-то туговатым интересом и, пожав плечами, произнес:
— Водка была. А сейчас пусто.
— Подумаешь, водка, — фыркнул Звягин. — Водка водится везде, где водятся русские. Русские в Нижней Силезии есть? Есть. Значит, и водке быть. С поезда выбросили, выпили и выбросили. Не смотреть же на нее.
Следующую остановку сделали у километрового знака на другой стороне. «338 км» — извещала табличка со стороны Зальденбурга. Павел задумчиво ее разглядывал. Шесть километров еще пройти, а потом ползком, осматривая каждый клочок местности…