– Во что? – хотел он спросить, но тут увидел сам. И открыл огонь.
10
Значит, и это было предусмотрено…
Слава богу, это были люди.
За одну нано-секунду Мирон успел обрадоваться этой мысли – тому, что стрелять пришлось по целям простым и понятным, а потом – ужаснуться. Он стрелял в людей! В настоящих, из плоти и крови, а не кучку пикселей. И кровь эта разбрызгивалась самым реалистичным образом.
Один, подбежавший очень близко, остался без головы – меткая пулеметная очередь срезала её начисто. У другого кровь хлестала из обрубка руки, третий… Впрочем, считать было некогда.
Почему-то они бежали строго по-очереди, как в плохом боевике. Если б навалились всем скопом, – думал Мирон – никакой пулемет не помог бы.
Он старался стрелять короткими очередями – не представлял, сколько вообще есть патронов, и на всякий случай экономил. С теми, кто прорвался, разбиралась Мелета.
Нет, он не слышал ни влажного хруста, какой бывает, когда острый нож врезается в плоть, ни криков, ничего такого. Просто сзади, за спиной, не прекращалась какая-то шумная возня. Сопение, ворчание, будто там были вовсе не люди, а стая голодных псов.
Посмотреть, справиться как у неё дела, он не мог. Вокруг валялся десяток тел, когда нападающие наконец сменили тактику.
Что-то обрушилось на Мирона с потолка, он упал на колени, автомат отлетел в сторону и ударился о рельс. Подбородок обхватили цепкие клешни и стали выворачивать голову назад. Он напрягся, схватил руками эти клешни, попытался оторвать от себя, но в запястье вцепились еще и зубы. Кожу прокусили и он скорее услышал, чем почувствовал, всасывающий звук… Отвлёкшись на укус, нападающий ослабил хватку и Мирону удалось сбросить его с себя, перекинув через голову. Из руки был вырван здоровый кусок мяса – в свете фонаря мелькнула залитая кровью нижняя часть лица, совершенно безумные, белые без зрачков глаза и бледный, лишенный волос выпуклый череп…
Пнув по этому лицу, сладострастно, наотмашь, Мирон отбросил урода от себя, но на него уже навалились двое – вцепились в руки и совершенно лишили подвижности.
– А-а-а-а! – крик вырвался, будто его кто-то вытолкнул и Мирон, набрав еще воздуху, раскрутил этих двоих вокруг себя и по очереди шмякнул об стену.
Были они какие-то лёгкие, бесплотные, он даже подумал, что это Призраки, просто другой формы, но ведь кровь же текла? Тогда он с содроганием решил, что это дети. Но нет. Формой лысых черепов, костистыми руками и ногами они никак не походили на детей. Просто очень худые люди. Изможденные, можно сказать.
Наконец нашествие прекратилось. Тяжело дыша, Мирон подобрал автомат, проверил затвор, повёл стволом вокруг… Да нет, вроде бы, никто не шевелится.
Было их человек пятнадцать. В каких-то землистых обмотках – Мирон с трудом опознал пенороловую плёнку, с ног до головы увешанные мелкими желтоватыми предметами. Только наклонившись, он рассмотрел, что это были косточки и черепа крыс…
Мелета, стоя рядом, как ни в чём ни бывало, вытирала свой нож тряпочкой. Странный он какой-то, – подумал Мирон, искоса изучая клинок. Очень простая, выточенная из какого-то чёрного пластика рукоять, и изогнутое, фрактально иззубренное лезвие. На щеке угадывался какой-то узор, но в неверном свете фонарика не разберешь.
– Что это было? – назвать этих уродов "кто" не поворачивался язык.
– Чёрные ходоки, – спокойно ответила девушка. Будто сообщала о новой разновидности жуков.
– Они что, всё время здесь живут? – Мелета кивнула, и Мирона перекосило. В кромешной тьме. Без еды. Без нормального воздуха. – И что они здесь едят?
– Угадай.
Он еще раз посмотрел на крошечные зубастые черепа, в виде ожерелья свисавшие с шеи одного из ходоков. Наверное люди, по сравнению с крысами – царская жрачка…
– Повезло, что их было мало, – Мелета деловито перешагивала ходоков одного за другим, и Мирон потащился за нею. Сердце никак не хотело успокаиваться, лодыжки подгибались, а зубы выбивали чечетку. – Если б пришла стая – не отбились бы.
Аккуратно вытащив из онемевших пальцев Мирона автомат и наскоро его осмотрев, она сунула оружие за капюшон рюкзака. Прятать не стала, – отметил он. – Значит, не всё еще кончилось.
– Почему ты отдала мне автомат? – спросил он. Мелета смотрела на него, ничего не говоря. – Ну, я имею в виду… Он же эффективнее ножа. Ты могла оставить его себе.
– Ты важнее, чем я. Значит, у тебя должно быть лучшее оружие.
– Важнее? – Мирон опешил. – Да кто тебе это сказал?
– Ты разговаривал с Уммоном. Он возложил на тебя миссию, а значит, ты должен остаться жив.
– Миссию-шмиссию… – пробормотал Мирон. – Да что ты об этом знаешь? Может, я отказался?
– Ты идешь со мной. Значит, ты не отказался.
– А куда мне еще деваться? – он разозлился. – Я что, должен был плюнуть на всё и выбираться сам?
– Платон выбрал тебя, – упрямо сказала Мелета. – Ты нужен ему.
Отвернувшись, она пошла по шпалам. Автомат под капюшоном чуть заметно подпрыгивал.
– Ты не устала? – спросил Мирон минут через пять. Молчать было невмоготу. Хотелось выплеснуть накопившееся напряжение, поговорить хоть о чем-нибудь, лишь бы хоть немного отдалить от себя вспышки выстрелов, белые безумные глаза и поблескивающие в свете фонарика голые черепа… Оставить между собой и ними ветхий заборчик из слов. – Может, я понесу рюкзак?
– Ничего, – как всегда коротко ответила она. – Всё нормально.
– Кто эти ходоки? – опять спросил он, прошагав в тишине минуты две. – На выродков похожи. Ошибка селекции…
– При позапрошлом мэре был приказ: очистить Москву от бомжей, – сказала Мелета. – Ловить, и куда-то вывозить их было слишком хлопотно, вот их и загнали под землю.
– Ясно, – ответил, не разжимая зубов, Мирон. – Всё с ними понятно…
Сначала они пытались жить, как все. Строили посёлки из коробок, добывали еду и воду… Потом начала сказываться нехватка витаминов. Элементарного солнечного света. Антибиотиков и антисептиков… Они умирали сотнями, но те, кто выживали – превращались в чёрных ходоков.
Через часа полтора быстрой ходьбы Мирон стал замечать, что из-за стены доносится равномерный воющий гул. Словно там работал высокоскоростной бур или двигалось что-то быстрое…
– Мы приближаемся к суперметро?
– Да, – кивнула девушка. – Ты только заметил?
Новые, скоростные поезда не могли ходить по старым, изогнутым веткам. Им требовались ровные, с очень плавными изгибами, туннели.
– Выйдем через одну из станций наружу? – вновь спросил он.
Навалилось облегчение. Скоро. Скоро эта муть закончится. Перестанет давить темнота, удасться глотнуть свежего воздуха… Удивительно. Раньше он никогда не испытывал бешеной тяги к свежему воздуху. Наоборот: открытые пространства пугали, заставляли чувствовать себя неуютно. Но теперь, после нескольких часов, проведенных под толщей земли, в совершенно другом мире, населённом диковинными и опасными существами, Мирон чувствовал потребность оказаться на улице. Под открытым небом, среди нормальных людей, которые не собираются его есть.
Гул приближался. Он походил на звук взлетающего гиперзвуковика, но был гуще, насыщеннее. Мирон решил, что это из-за стенок туннеля. Звук в них не распространяется во все стороны, а концентрированно уходит всего в двух направлениях.
В животе зародился нетерпеливый трепет, предчувствие перемен. Он пошел быстрее, почти побежал за девушкой – она тоже ускорила шаг. А потом остановилась.
– Ты что? – Мирон ткнулся ей в спину. – Опасность? Опять ходоки?
– Нужно переждать, – она кивнула на ржавую дверь, утопленную в бетонную стену и почти незаметную под слоем пыли.
– Чего ждать-то? – было жалко, что хорошее предчувствие растворяется в волне раздражения. Уходит, протекает сквозь пальцы, как вода в песок. – Мы же почти выбрались! Давай сделаем последний рывок…
– Нельзя, дурачок, – она вновь вернулась к снисходительному тону. – Там день, мы оба в розыске. Нам нельзя выходить.
– И что? – про то, что его ищет полиция, Мирон как-то забыл. – Вечно теперь будем сидеть под землей? Пока не станем чёрными ходоками?
Закатив глаза и отвернувшись, Мелета стала ковырять в двери железной загогулиной, которую достала из рюкзака.
Значит, и это было предусмотрено… – рассеянно подумал Мирон. – Мене, текел, упарсин. Весь его путь, начиная с материнского звонка, был измерен, взвешен и просчитан до последнего шага. А значит, бесполезно сопротивляться. Платон не позволит сойти с дистанции. Ведь он – старший брат. И отлично знает, как этого не допустить.
– Мы побудем здесь до темноты. Подождем одного человека. А потом выйдем на поверхность.
В том, как она произнесла слово "поверхность" угадывался чуть ли не священный трепет.
– Какого человека? Зачем его ждать? – от любого незнакомца Мирон ожидал только неприятностей. По-другому как-то не выходило.
– Затем, зачем надо, – дверь скрипнула и Мелета, навалившись плечом, толкнула её внутрь. – Чего смотришь? – спросила она. – Помогай. Заржавела в хлам…
Он вздохнул и пристроился рядом с девушкой. Несмотря на долгий путь, от её волос всё еще слабо пахло земляничным мылом.
Дверь отошла рывками сантиметров на двадцать пять, а затем застряла окончательно. Мелета, сняв рюкзак, протиснулась внутрь. Затем протянула руку.
– Давай, – приказала она. – Пролазь боком.
– Может, не надо?
Он боялся что дверь, если они её захлопнут за собой, уже никогда не откроется. Так и подохнут они в этом склепе, всеми забытые, никому не нужные…
– Лезь, сказала. Хочешь, чтобы ходоки тебя почуяли?
Это был аргумент.
Стиснув зубы, пыхтя, как паровоз, Мирон протиснулся в щель и замер, щурясь от яркого света. Яркого – по меркам подземелья…
Под потолком вполнакала светила желтая лампочка, провод от неё тянулся к небольшому аккумулятору на полу.
Комнатка была крошечная, три на три. Стены – всё тот же бетон, украшенный старинными бумажными постерами. В углу – топчан, застеленный синим войлочным одеялом, под ним даже угадывалась подушка в серой от времени наволочке. Пол был голым, чисто выметенным, справа от топчана – колченогий столик и два обгрызенных табурета. На столе, прикрытые плёнкой, стояли жестяные кружки и медный, тусклый от старости чайник.