Однако Саймон настроился удить рыбу. Он сказал:
— Спасибо, пожалуй, нет, — и ушел, а Джеймс еще раз почувствовал, что Саймон все-таки не принимает колдуна всерьез. Но теперь у Джеймса был Арнольд, и уж тот-то принимал его всерьез. Поневоле приходилось.
Когда Джеймс подошел к дому, Берт Эллисон уже ставил у ограды свой велосипед. Он насвистывал мотив из популярного фильма, а под мышкой держал небольшой раздвоенный прут.
— Ну как поживает твой тип? — спросил он. — Затевает что-нибудь новенькое?
— Пока нет, — сказал Джеймс. И, понизив голос, добавил: — Я, кажется, знаю, отчего у нас в тот раз не получилось.
— Вот как? — сказал Берт. — Пошли наверх, и ты мне все расскажешь.
Они поднялись наверх.
— А где твоя мама?
— Ушла. Вернется только к ужину.
— Оно и лучше, — сказал Берт. — Надо, чтобы нам не помешали. А мама твоя знает, что к чему. Или думает, что знает. Не в обиду ей будет сказано.
Как только они вошли в комнату Джеймса и плотно закрыли дверь (Эллен была где-то поблизости), Джеймс достал дневник и стал объяснять. Он прочел вслух последнюю запись, об изгнании призрака (Берт забыл дома очки). Берт слушал внимательно, но больше с интересом, чей с удивлением.
— Я знал, что нам попался как раз один из таких, — сказал он. — Из упрямых. Надо сказать, что они набираются опыта. Так что в бутылку мы его снова не заманили бы. Зря бы только время тратили. — Говоря это, он свертывал ковер и отодвигал стол.
— Что вы делаете? — спросил с тревогой Джеймс.
— Надо же освободить место для круга. Что скажет твоя мама, если увидит, что пол разрисован мелом?
— Наверное, будет недовольна.
— Ну вот, а мы не хотим никого сердить. Придется обойтись бумагой и карандашом, хотя если по всем правилам, то нужен мел.
Из кармана своего комбинезона Берт достал карандаш, потом конверт и уже готовился порвать его вместе с содержимым, но, вглядевшись, сказал:
— Э, нет, это нужное, это мои футбольные талоны.
— У меня есть бумага, — сказал Джеймс.
— Давай ее сюда.
Лист бумаги Берт разорвал на восемь кусков и присел к столу. На каждом куске он начертал, тяжело сопя, какие-то непонятные знаки.
— Что они означают? — спросил Джеймс.
— По правде говоря, — сказал Берт, — они перешли ко мне от отца. Он иной раз тоже кое-что делал по этой части. Что они означают, точно не скажу. Но действие оказывают. Это проверено.
Он разложил восемь кусков бумаги по кругу, посреди пола, и каждый из них прижал гвоздем из своей сумки с инструментами. В центре круга он поместил раздвоенную рябиновую ветку, подперев ее стулом. Потом подошел к окну, взглянул на занавеску и сказал:
— Эх, черт, она у тебя подвешена по-модному. А нам бы надо по-старому.
— Что по-старому? — спросил удивленно Джеймс.
— На кольцах, сынок. Требуется медное кольцо. Можешь его добыть?
— Кажется, могу, — сказал Джеймс.
Он бегом спустился вниз, вбежал в гостиную, порылся в рабочем ящике матери, нашел то, что искал, и был уже снова наверху, а Эллен все еще жалобно повторяла:
— Закрой же дверь, ужасный сквозняк!
— Берт надел медное кольцо на старый конец ветки, и она скользнула вниз, до развилки. Потом Берт вышел из круга, знаком отодвинул и Джеймса, громко откашлялся и сказал:
— Томас Кемпе! Ты здесь?
Джеймс, не ожидавший такого прямого обращения, удивился. Это было совсем непохоже на сложную церемонию, которую провели тетушка Фанни и Арнольд, а впрочем, и на первую попытку самого Берта привлечь к себе внимание колдуна.
Полная тишина. Берт снова откашлялся, поправил один из клочков бумаги и сказал:
— Вступи в круг, мы хотим говорить с тобой.
— Что будет, если он вступит в круг? — шепотом спросил Джеймс.
— Тут ему и конец. Все дело в рябине. Для таких, как он, хуже рябины ничего нет. Но сперва надо заманить его в круг.
Внизу хлопнула дверь, и где-то снаружи залаял Тим.
— Томас Кемпе! Я призываю тебя! — строго сказал Берт.
Один из бумажных клочков приподнялся, точно в него заглянул любопытствующий ветерок. Что-то скрипнуло, хотя это мог быть просто скрип старой балки. Берт сказал шепотом:
— Клюет! Ясно, что клюет. Вот тут и нужна осторожность. Все равно как на рыбалке…
Джеймс, весь напрягаясь, мысленно позвал Арнольда поскорее прийти, и Арнольд явился — то ли с речки Ивенлод, то ли с яблони, то ли с поля, где охотился с Пальмерстоном на кроликов, то ли еще откуда-то — явился, встал возле Джеймса и разделил с ним все его чувства и мысли, а также успокаивающее присутствие Берта Эллисона и, наверное, тревожное присутствие Томаса Кемпе.
Внизу звякнула задвижка калитки и кто-то прошел по дорожке.
— Твоя мама? — спросил Берт.
— Нет, — сказал Джеймс. По шагам, как и по голосам, людей узнают сразу. — Верно, кто-нибудь насчет сбора или еще что. Эллен откроет. — Он смотрел на рябиновую ветку, и та как будто дрогнула, шевельнулась.
— Заговори с ним, — сказал Берт. — Ведь это, кажется, ты его выпустил на свободу.
В прошлый раз, подумал Джеймс, это у меня вышло, не слишком удачно. Может быть, в сегодняшней обстановке их отношения наладятся? Не отрывая глаз от ветки (в этот миг медное кольцо заметно повернулось), Джеймс застенчиво спросил:
— Ты здесь?
Ветка затряслась. Один из гвоздей скатился с бумажного клочка.
— Ого! — сказал Берт. — Давай, говори!
— Можно мне говорить с тобой? — спросил Джеймс уже более уверенно. Ток воздуха, плотный словно кулак, прошел у него по спине. Ветка опять задрожала, толкаясь о стул. Внизу открыли и закрыли входную дверь. Из прихожей послышались голоса — Эллен и еще чей-то, но Джеймсу некогда было прислушиваться.
— Отлично! — сказал Берт. — Так держать! Глядишь, я останусь без работы.
— Я хочу просить… — настойчиво сказал Джеймс, и ветка снова стала дергаться вверх и вниз, а кольцо сверкнуло, поймав на себя узкий лучик солнца. Голоса стали слышнее. — Мне только надо…
Голоса вдруг оказались уже внизу лестницы; по ней стали подниматься. Это были Эллен и миссис Верити, и миссис Верити говорила:
— …если можно, милочка, я загляну и скажу ему два слова, пока он здесь…
Ветка с шумом упала. Занавеска вздулась под сильным порывом ветра, распахнувшим окно. Миссис Верити и Эллен вошли в комнату; Берт едва успел ногой затолкнуть прут под кровать, а рукой собрать с пола бумажные клочки.
— Я не хотела бы мешать, но я уверена, что миссис Харрисон извинит меня, — говорила миссис Верити. — А я увидела ваш велосипед, Берт, и хочу попросить… Не выберетесь ли ко мне в конце недели? Окно у меня разбито в задней стене. Думаете, можно починить? Очень буду благодарна.
— Посмотрим, что можно сделать, — сказал Берт. Он вынул из кармана стальной метр и с задумчивым видом приложил его к стене. Джеймс стоял неподвижно, стараясь подавить бурю чувств, потому что они грозили толкнуть его к действиям, о которых он позднее мог пожалеть. Миссис Верити с интересом оглядывала комнату.
— Какая у тебя хорошенькая комнатка, милый.
— Угу, — пробормотал. Джеймс, обращаясь к полу.
Миссис Верити, видимо, обиделась:
— Надеюсь, я не помешала. Ни за что не хотела бы мешать.
— Да ничуть. Мы не прочь, если кто нас навестит, — сказал весело Берт, а Джеймс сделал глубокий вдох и тоже сказал:
— Ничуть.
Миссис Верити просияла. Она села на стул Джеймса и минут пять говорила. Берт тем временем прилаживал полки, вставляя, где требовалось: «Да, да», или: «Подумать только!» Джеймс горестно глядел в окно. Вдруг миссис Верити сказала:
— Помнится, милый, мы с тобой на днях как раз говорили о Берте.
— Разве? — сказал Джеймс. — Не помню.
— А может, о ком-то другом. Стареешь и становишься забывчивой. Ну, мне пора. Так вы не забудете, Берт?
— Можете на меня положиться, — сказал Берт.
Когда она ушла, Джеймс сказал с тоской:
— Ведь мы его почти поймали, верно?
— Может, да. А может, и нет. Сказать трудно.
— А может, попробовать еще?
— Ту же самую штуку? Нет, не выйдет. Я уже говорил, что эти типы набираются опыта.
— Черт бы побрал миссис Верити! Он ее не выносит, понимаете. Уверяет, что она ведьма.
— Ну, это уж слишком, — сказал Берт.
— Да, конечно.
Берт ладил полки, а Джеймс подавал ему гвозди и старался ни о чем не думать. Бесполезно винить кого-то, если тот даже не знает, что он натворил. Правда, Берт сказал, что могло и не получиться. Но Джеймс все равно был мрачен и тяжело переживал неудачу.
Наконец Берт покончил с полками, и они сошли вниз. У калитки Берт сказал:
— Жаль, конечно, что опять ничего не вышло. О плате мы забудем, раз я не сумел с ним сладить.
— Да, — сказал Джеймс. — Большое спасибо, что попробовали.
— Не унывай! Может, мы еще что-нибудь придумаем. Я буду это дело держать в уме, а ты меня извещай, если что новое. Чем больше об этом типе будем знать, тем лучше. У меня сейчас работа в церкви, недели на две. Так что где меня найти, ты знаешь.
— Спасибо.
— Ну, бывай!
— До свидания, — сказал Джеймс.
Вечер выдался ужасный. Отчасти можно было винить в этом. Томаса Кемпе, который до ночи бродил по дому, хлопал дверьми, опрокинул в прихожей стол и опять испортил телевизор. Все это сделало мистера и миссис Харрисон очень раздражительными. Но часть вины лежала на Джеймсе, который был слишком расстроен, чтобы вести себя прилично, и дождался наконец того, что был отправлен спать раньше обычного и вдобавок предупрежден, что в зимние каникулы не поедет на экскурсию.
У себя наверху он пожаловался на свои беды Арнольду, который согласился, что все это чертовски несправедливо (он и сам кое-что знал о таких вещах; тетя Фанни, та все понимала, это самый лучший на свете человек и, кажется, никогда ни на что не сердится, а вот отец у Арнольда совсем не таков). Они переговаривались, пока Джеймс наконец не заснул. Во сне он увидел долгий и жаркий летний день, речку, ивы, пикники с корзинками самых вкусных вещей и, конечно, Арнольда. Тетушка Фанни тоже была поблизости и добродушно им улыбалась.