Сорт «БРАМЛЕЙ» 5 п. фунт
Сорт «УОРСТЕР» 6 п. фунт
Падалица 3 п. фунт
А ниже было написано:
КОЛДОВСТВО
АСТРОЛОГIЯ
ГЕОМАНЕIЯ
АЛХИМIЯ
ОБРѢТЕНIЕ УТЕРЯННЫХЪ ПРЕДМЕТОВЪ
ВРАЧЕВАНIЕ
Миссис Харрисон поставила наземь корзинку и все внимательно прочла.
— Забавно, — сказала она. — Очень остроумно. Правда, орфография несколько устарела. Вероятно, мне только этого не хватало, когда я выставила доску. А теперь прошу, еще до чая, все стереть.
Она пошла по дорожке к дому. Оттуда слышалось что-то нудное. Это Эллен, конечно, с кем-то из подруг.
Джеймс стал разглядывать доску. Уж конечно написала не Эллен. Папа? Но когда он утром уходил, приписки на доске еще не было. Так кто же? «Кому-то хочется мне напакостить, — подумал Джеймс, ощетинясь. — Может, мальчишка с нашей улицы, Саймон Как-его-там? Или кто-то еще из класса? Но откуда им знать такие слова? Тут не обойтись без словаря. Придется разобраться, — решил он. — Позже».
Вслед за Тимом он обошел дом сзади, вспомнив, что они еще не закончили работу над ямой между корнями одной из яблонь. Надо было попытаться прорыть ход прямо под одним из деревьев и выйти с другой стороны. Тим, при всех своих недостатках, на подобные дела всегда шел охотно и даже, насколько это возможно для собаки, сам вносил предложения.
Они еще немного потрудились над ямой, но наткнулись на очень толстый корень и решили идти домой, к чаю. За столом уже сидела Эллен с подругой, бледной девчонкой с косичками, наверняка из тех, у кого современная кухня и ковры на лестнице. Они встретили его неодобрительными взглядами.
— Мой брат, — сказала Эллен. Подруга сочувственно кивнула.
К чаю были пшеничные лепешки и швейцарский кекс. Джеймс сел за стол веселый и голодный.
— Мамочка, — сказала громко Эллен, — по-моему, Джеймс мог бы вымыть руки перед едой. Особенно когда у меня гостья…
Называть маму «мамочкой» было новой выдумкой Эллен. Она думала, что это звучит изысканно. Джеймс бросил на нее свирепый взгляд.
— Принято, — сказала миссис Харрисон. — Пойди вымой руки, Джеймс.
Он пошел в ванную и вымыл тыльные стороны рук, оставив ладони в неприкосновенности. Пусть Эллен не думает, что она одержала полную победу. В зеркало ему усмехнулась его веснушчатая физиономия, увенчанная копной светло-желтых волос. Он попробовал некоторые свои выражения: зловещую ухмылку злодея из вестерна; ликующую улыбку капитана команды, выигравшей кубок финала (в вытянутой руке — кубок, вернее, кружка для полоскания зубов); грозный оскал чемпиона по боксу (последний получился особенно хорошо: с полотенцем на плече и влажным зачесом). В его комнате слышались какие-то постукивания. Конечно, Тим. Ему запрещалось входить в спальни, потому что он вскакивал на кровати и рыл там себе неопрятные гнезда. Но бороться с этим было невозможно. Он, видимо, научился открывать двери.
Снизу послышался голос матери:
— Джеймс! Тебе было предложено вымыть руки, а не принимать ванну. Мы тебя ждем.
Он поспешно снял с плеча полотенце, уместил его наверху полуоткрытой двери, чтобы оно свалилось на Эллен, и сбежал вниз, повторяя:
— Иду, мамочка. Извини, мамочка.
— Достаточно! — сказала миссис Харрисон. — Я уже стала чувствовать себя дамой из романа прошлого столетия. Еще немного такого поведения, и я надену на тебя рубашку с оборками и атласные панталоны до колен.
Эллен и подруга захихикали. Об ногу Джеймса потерлось нечто похожее на жесткую щетку. Это Тим проявлял интерес к швейцарскому кексу. Джеймс взглянул на него с изумлением. Неужели он и летать научился?
— Кому еще кекса? — спросила миссис Харрисон. — Джулия? Эллен? Нет? Джеймс, ломтик кекса, а не весь, если не возражаешь. А что вы, девочки, собираетесь делать после чая?
Они переглянулись и опять захихикали.
— Мы скажем после, — сказала Эллен таинственным шепотом.
Джеймс придал своему лицу, как он надеялся, выражение глубокого, уничтожающего презрения. Сколько же глупостей водится за девчонками. Вот и это тоже: секретничают, точно и впрямь задумано что-то очень важное, а ума у них хватает разве только на какую-нибудь дурацкую затею на кухне.
Джеймс глубоко вздохнул и стал смотреть в окно с озабоченным видом человека, у которого действительно есть серьезные дела.
— А ты, Джеймс? Впрочем, тебе есть чем заняться. Грифельной доской.
— Мы знали, что это ты, — сказала Эллен. — И очень глупо.
Джеймс закрыл глаза, давая понять, что устал и смирился.
— Глупо. Наверное, потому и в школу опоздал.
Джеймс открыл один глаз и свирепо посмотрел на нее.
— Чтобы больше этого не было, Джеймс, — сказала миссис Харрисон.
— Да и написано с ошибками, — продолжала Эллен.
— Ладно, — сказал Джеймс, выведенный из терпения. — Спорю, что ты не знаешь, что такое астрология.
— А вот и знаю.
— Ну что?
— А вот и не скажу, — сказала Эллен.
Джеймс только фыркнул. Он взял из раковины тряпку, смочил ее под краном и вышел к калитке. Стирая с доски нежелательную надпись, он подумал, что сделавший ее неизвестный очень здорово нарисовал все эти «ѣ» и «i». Вышло похоже на надписи на могильных плитах и на мемориальных досках в церкви. Но надо все же выяснить, кто это. Прийти и без спросу такое написать, какая наглость! Начну с этого Саймона. Спорю, что он. Джеймс смутно помнил его: коротышка в круглых очках с очень толстыми стеклами.
Джеймс опять смочил тряпку, на этот раз в луже, и положил ее на седло велосипеда Эллен. Затем направился к дому Саймона, на другом конце улицы, ближе к Главной.
Найти Саймона оказалось нетрудно. Он лежал растянувшись на каменной стенке. Его очкастое лицо смотрело сверху на Джеймса, как смотрел бы добродушный совенок.
— Привет, — сказал он дружелюбно и совсем непохоже на человека, который только что сыграл такую шутку. Разве лишь он очень искусный актер.
Джеймс растерялся. Некоторое время он с сомнением разглядывал Саймона, потом сказал, менее уверенно, чем собирался:
— Очень смешно. Ха-ха!
— Что? — спросил Саймон.
— Очень смешно. То, что ты написал на доске моей мамы. Очень остроумно.
— Погоди-ка, — сказал Саймон. Он снял очки, которые были облеплены грязью, и протер их о рукав рубашки. Чтобы лучше понять, ему надо было яснее видеть. Снова надев очки, он спросил: — На какой доске?
— Сам знаешь.
— Нет, не знаю.
— На той, что выставлена у нашей калитки.
— Да в чем дело? — спросил Саймон, слезая с ограды.
— Сейчас я уже стер. Карандаш у тебя есть?
Саймон порылся в кармане и достал этикетку от шоколада и слегка обгрызенный фломастер. Джеймс приложил этикетку к кирпичу и постарался вспомнить, что было написано на доске.
— Вот что!
Саймон внимательно вгляделся.
— Это не я, — сказал он. — Честно. Во-первых, я даже не знаю, что это значит. Разве только «колдовство». «Врачеванiе» — так в старину называли лечение. Ну, а «обретенiе» — это, кажется: что-то найти. Но все равно, — продолжал он с обезоруживающей прямотой, — я бы не знал, как они пишутся.
— А они написаны неправильно, — сказал Джеймс.
— В самом деле?
Джеймс разглядывал Саймона. Одним людям веришь, что бы они ни сказали, другим нет. Он чувствовал, что Саймон принадлежит к первым.
— Честно? — спросил Джеймс. — Можешь поклясться?
— Клянусь.
— Кто же, как ты думаешь? Кто-нибудь из ребят?
— Не знаю, — сказал нерешительно Саймон. — Может, и они. — Он явно терял интерес к этой теме. — А на ваши яблони я лазил. Когда вы еще не приехали. Никто не видел. Случалось и яблоко съесть. Самые лучшие на крайнем дереве.
— Знаю, — сказал Джеймс. — А хочешь покажу, какую я вырыл яму? Пошли!
Они вместе пошли по улице. У калитки Джеймс подозрительно взглянул на доску, но там все было в порядке. За калиткой сидел Тим; он глядел на окно комнаты Джеймса и злобно ворчал.
— Что ты там видишь, Тим? — спросил Джеймс.
— Он говорит, что там кто-то есть, кто ему не нравится.
— Там моя комната. Наверное, дуры-девчонки забрались. Эллен всюду сует свой нос. Вот я сейчас!.. Нет, не сейчас, а то мы не успеем с ямой.
Над ямой они приятно провели около часа и придумали, как обойти корень. Потом лазили на деревья и открыли новый путь для восхождения по северному склону самой большой из яблонь. Наконец они улеглись в высокой траве и съели столько яблок, сколько сумели, а огрызки бросали Тиму, который съедал их не потому, что находил вкусными, а потому, что эта собака научилась никогда не упускать случая, чтобы потом не жалеть.
— Мне пора, — сказал наконец Саймон.
— Пока. Бывай.
— Бывай.
На ужин была цветная капуста с сыром, которую, Джеймс не очень-то любил. Он попытался украдкой поделиться ею с Тимом, сидевшим под столом. Но Тим, должно быть, объелся яблочными огрызками. Он отверг угощение и стал беспокойно кружить по кухне, чем-то озабоченный. Потом, ворча, выбежал в сад.
— Закрой кухонную дверь, Джеймс, — сказала миссис Харрисон. — Очень сквозит. В этом доме, к сожалению, всюду сквозняки. Мне все время дует в ноги.
— Вот у Джулии всегда тепло, — сказала Эллен. — У них центральное отопление.
— А мне пусть лучше тараканы, чем центральное отопление, — сказал Джеймс. — Или даже мыши, — добавил он, но про себя. О них лучше молчать, а то еще вздумают поставить мышеловку.
— На тебя похоже, — сказала Эллен. — Знаешь, мам, он себе нашел такого же. Даже еще грязнее, если это возможно. Они вместе лазили на яблоню.
— Вот и отлично, — сказала миссис Харрисон. — Теперь оба вы обзавелись друзьями.
Джеймс вспомнил, что еще не рассчитался с Эллен, и обвинил ее в том, что она вторгалась в его комнату. Эллен, громко и возмущенно отрицая это, заявила, что ее и мертвую туда не затащить. Джеймс сказал, что она все-таки там была, он это знает ТОЧНО. Нечестно! Оба воззвали к матери.