— Не по этому делу мы здесь у тебя сейчас, — возразил Павловский.
— Знаю, сынок. Эх, если бы по этому делу! А вы-то наведались ко мне по касперекову делу.
— Ну, если ты все наперед знаешь, что ж нам и рассказывать?
— Это ты и впрямь угадал. И хотите вы, чтобы Касперек не приходил больше на этот свет. Потому как вот и сожжение его ну нисколечки вам не пособило.
— Хотим, матушка, да нет у нас против него больше никакого средства.
— Э, милый, порой и малый камень большую телегу переворачивает.
— Это уж точно. Так все ж таки, что нам делать? Коли дашь добрый совет, не останемся и мы в долгу.
— Ладно. За добрый совет подарите моей внучке сто талеров и двух самых лучших коров из городского стада, когда она замуж будет выходить.
— Согласны.
— Только коров она сама выберет. Это мое условие.
— Может хоть трех выбрать.
Тут старая Панна плеснула на железную сковородку что-то вроде спирта, и тот занялся синим пламенем. Пошептала что-то над огнем, потом пересела к столу к гостям и так сказала:
— Послушайте же меня, детки мои! (Деткам каждому уже было за шестьдесят.) Если не желаете, чтобы Касперек наведывался к вам с того света, нужно прежде всего удалить причину, ради которой он является. Птичка не станет прилетать под кровлю, если разорите ее гнездышко. Это мне шепчет на ухо дьявол по имени Либиал, а он доводится мне крестным отцом и покровителем. Его-то я сейчас и вызывала сюда, на эту вот сковородку. Так к кому же является с того света Касперек? К женщине, к жене своей. Ее-то и нужно извести.
— Такую красивую женщину извести?! — изумился пан Гертей.
По лицу старушки все ее тысячи морщинок принялись бегать да хохотать. Одна туда, другая сюда, будто в салочки играли одна с другой. Даже зубы засверкали у старушки: так широко, во весь рот она заулыбалась.
— А откуда тебе известно, сынок, красива ли она? На любую бабу нужно поутру смотреть, когда она еще только просыпается.
— Но эта женщина ни в чем не повинна, — возразил сенатор.
— Как знать, сынок? У собаки нет ножа, но зубы-то у нее есть. Вот я вам и говорю: первым делом вам нужно избавиться от бабы. А уж самого Касперека я беру на себя. Потому что против него у меня имеется средство. Понятно? Ну, ступайте с богом!
Пан Павловский понятливо закивал головой.
— Ладно, что-нибудь придумаем, — сказал он негромко и положил руку на костлявое старушкино плечо.
— Хочешь и ты что-нибудь сказать, капитан Криштоф?
— Дала бы ты нам еще какое-нибудь средство, бабушка. Против сглазу да против злого духа.
Панна Пирита задумалась:
— Знаю я такое средство. Да только тогда оно будет иметь волшебную силу, ежели вы сами догадались, что это такое. Пусть это в каждом доме главе семейства под кровать положат и булавку в него воткнут. После этого все злые духи в таком доме сделаются бессильны.
— А есть у нас это?
— Растет в каждом огороде, — загадочно отвечала старушка. — «Весь в заплатах, а с иголкой не знаком».
Всю дорогу домой господа сенаторы ломали голову (по крайней мере было чем заняться). А как приехали домой, там пани Гертей быстрехонько сообразила: это же не иначе, как кочан капусты.
Стояла середина мая, а в такую пору кочан капусты не легко достать: привозят их из города Лёче, за большие деньги. Видите, оказывается, и среди растений бывают счастливчики. Ведь вот как капусте повезло: талисманом вдруг сделалась!
И о другом, более важном деле доложили панове сенаторы своему губернатору: о чем им поведала колдунья генерала Берчени. (Этот титул был для нее прямо-таки дипломатическим иммунитетом: старуху не только не обижали, но даже почитали.) А старуха велела передать лублойцам так: не станет птичка прилетать под кровлю, если разорите ее гнездышко. Уберите женщину с дороги.
Козанович не знал, что и ответить:
— Гм, есть что-то в этом. Но увидим, подумаем после того, как я назад ворочусь.
А собирался он в Краков. Дела у него были в правительственном кабинете. Но попутно решил губернатор заглянуть и в королевский дворец: ведь он был любимчиком короля, тот знал его еще с тех пор, когда Козанович служил при дворе пажем.
В королевских покоях губернатор встретился с начальником полиции Новоградским.
— День добрый, дружочек, — весело закричал ему навстречу Новоградский. — Ну, как дела в Лубло с фальшивыми денежками, дружочек? Нашел что-нибудь, дружочек?
Козанович покачал головой:
— Фальшивые деньги чеканят не в Лубло. Сепешский край кристально чист в этом смысле.
— Да? — недовольно заметил начальник полиции — тогда это меняет дело. В неприятную для тебя сторону. Потому что фальшивые деньги есть, а следов, откуда они берутся, нету.
— Вот именно…
— Знаю, знаю, призрак, конечно, во всем виноват, призрак, — продолжал начальник полиции, иронически улыбаясь и уже не приговаривая: «мой дружочек».
— Да нет, призрак — пятая спица в колеснице, — серьезным тоном возразил Козанович. — Касперек еще при жизни украл бочонок, полный золота, у одного виноторговца из Варшавы по имени Черницкий. Все признаки говорят за то, что в бочонке-то и находились фальшивые денежки. Об этом своем подозрении я сегодня и доложу его величеству. Не мешало бы взять под наблюдение полиции этого Черницкого.
Тут уж Новоградский даже и «ты» перестал говорить губернатору, а небрежно загнусавил:
— О-го! Да вы, как посмотрю, наивный человек, мой милый губернатор! Я прежде и сам думал, мол, знаю я это дело. Мол, и у меня есть нос, чтобы нюхать. (Нос у него был преогромный и отменно красный — от частых выпивок.) Да только едва я услышал звон фальшивого талера из Лубло, как этот звон выбил у меня все другие звуки из головы, потому что и на это у меня есть уши. (Уши у него действительно тоже были, и даже с сережками в них.) Однако присмотримся к этому случаю попристальнее, потому что, поверьте мне, глаз у меня тоже наметанный. Касперек согласно обвинению украл только один бочонок, и в этом бочонке были только золотые. Однако откуда вдруг появились фальшивые серебряные талеры? Ну-ка, скажите мне, мой маленький губернатор?
— Да, этот момент неясный. Хотя без него все остальное ясно как божий день. И все равно, именно здесь надо искать. Здесь собака зарыта, — повторил губернатор убежденно.
— Ладно, ладно, — сухо засмеялся начальник полиции, величественно покачал головой и подергал плечами. — Предприму я необходимые шаги, поищу, где она зарыта, ваша собака. Сегодня же пошлю в Варшаву моего лучшего тайного агента, знаменитого Якоба Штранга. Штранг — это настоящий дьявол! Штранг все вынюхает. Говорят, у Аргуса было сто глаз, так вот, у Штранга их — двести! Он еще посмеется над нами. Честное слово, посмеется. Потому что Штранг — нахал, бессовестный нахал. Ну да ладно, все равно, доставлю я самому себе удовольствие, перешлю вам доклад о результатах расследования…
На этом их разговор прервался, потому что офицер из королевской гвардии передал Козановичу, что король приказал провести его к себе в приемную.
Козанович и на словах доложил королю обо всем: о сожжении Касперека и последнем плане сенаторов города Лубло.
— В самом деле, удивительная эта история, — сказал король задумчиво. А затем прежним задушевным тоном спросил: — И что же ты собираешься теперь предпринять?
— Хочу просить разрешения вашего величества отрубить голову вдове Касперека.
— Молодая женщина-то?
— Да так, лет двадцать шесть.
— И хороша собой? — почти непроизвольно вырвалось у короля. Он не пренебрегал красивыми женщинами. О его сердечных делах, особенно о любви к некой Адриенне Лекуврер, много рассказывали в те времена, собравшись возле камина да за ужином, тогдашние старухи.
— Очень! Очень даже красивая женщина, ваше величество!
— Тогда жаль, — грустно заметил король.
— Покой целого города, ваше величество…
— Ах, оставь меня в покое, Козанович! — порывисто вскочил король. Козанович почтительно умолк. Король тоже некоторое время молчал, а затем спросил: — Чего же ты еще ждешь?
— Приказа, ваше величество.
Король взволнованно поднялся и хлопнул губернатора по плечу.
— Чудак ты, Козанович. Когда ты являешься ко мне и предлагаешь: «Нужно отрубить голову красивой женщине», — тебе наперед следует знать, что я ее не казню. Но если ты приходишь и говоришь: «Я казнил красивую женщину», — можешь быть уверен, что воскресить ее я тоже не смогу.
И король сделал знак губернатору: можешь идти.
Сепешский губернатор понял все и, преклонив колено, удалился за парчовую гардину.
Но не успел он еще спуститься вниз по мраморным ступеням, как его догнал королевский паж:
— Его величество просят вас вернуться.
Король сам вышел ему навстречу к дверям, и, не успел губернатор произнести ни слова, как он увлек его в комнату, за гардину.
— Смотри, не наделай глупостей, Козанович. Отправь бабочку в какой-нибудь монастырь, там привидение ее, возможно, и не найдет… А король, возможно, найдет… — со смехом добавил он.
Так и случилось. Далеко, прямо у самого королевского трона, родились причины того, что служанка госпожи Касперек, Анна, на которую до сих пор и комар не позарился бы (слишком уж тощая она была для этого), вдруг вошла в моду. Два бравых кавалергарда принялись ухлестывать за нею не на шутку. Вся улица просто диву давалась: и что только они в ней нашли? И конопатая, и кривая, и ходит неуклюже! Ох уж эти глупые солдаты, и куда они подевали свой умишко?! Но что поделаешь, любовь зла. Ее ничем не объяснишь.
И улица примирилась, а у Анчурки с самого начала не было против ухажеров никаких возражений. Она только никак не могла решить: какого из них выбрать. И потому позволяла, чтобы в субботу вечером оба ее поклонника вместе приходили к ней (не дай бог, они еще убьют друг друга). Она впускала их в калиточку, и до полуночи так все вместе они и сидели на скамейке подле ее дверей, слушая, как в соседнем озере всевозможного рода лягушки напевали вечную и единственную песню, переходившую в любовное воркование.