Только все реже доводилось что-нибудь о нем услышать. Так еще, краешком уха, да и то какую-нибудь сомнительную байку — раз в несколько недель. И может быть, даже не имеющую ничего общего с Каспереком.
Говорили, будто какой-то барин ездил по Сепешу и всюду объявлял по селам, даже через глашатая под барабан:
— Доводится всем до сведения, что, если у вас имеются фальшивые золотые деньги, можете явиться в сельскую управу и там их вам поменяет на настоящее золото или на серебро человек короля, который не желает, чтобы бедный люд терпел урон.
(— Глупости, — сказали на это лублойцы. — Это не наш Касперек. У этого другие повадки. Наш Касперек хоть и призрак, но не такой он дурак.)
А «человек короля» действительно ездил по селам и действительно обменивал фальшивые золотые на настоящие. (Видите, значит, добрый человек — наш король, любит свой народ!)
И когда люди приносили к этому «королевскому человеку» фальшивые монеты, он всегда спрашивал:
— Откуда взял? Где нашел?
— На дороге у старого моста, по пути к селу Литманово.
— Очень хорошо, сынок.
«Человек короля» после этого естественно отправлялся в Литманово. Там тоже находились фальшивые золотые, которые честно нашедшие их люди не могли никуда сбыть с рук, и даже чуть в беду с ними не угодили. Среди найденных денег были и такие, которые корова крестьянина Плавика по кличке Яровка подцепила случайно копытом; маленькая Аполка гнала ее домой из стада.
Так и шел по «золотому следу» «человек короля»: ехал от деревни к деревне. Дорогу ему фальшивые золотые указывали. Ехал он, ехал и вдруг очутился перед воротами Бозлачняйского монастыря. Тишина стояла вокруг, только дубы-великаны, качая своими кронами, шептались, шумели о чем-то. А в вышине, на колокольне, печально позванивал колокол, ничего, однако, не рассказывая о том, какие необычайные дела происходили тогда в монастыре. Зато игуменья монастыря, в миру — графиня Ганна Штраден, которая вела подробный дневник, наверное, всю чистую бумагу в монастыре извела, описывая события тех дней. А было все вот как.
Еще чуть свет в ворота постучали молотком, который по тогдашнему обыкновению висел на цепочке у воротной притолоки.
Тяжеловатый на подъем монастырский привратник (семидесятилетний отец Лаурентиус), приоткрыв окошечко в калитке, в образовавшуюся щелку увидел перед собою двух охотников с ружьями за плечами и охотничьими рогами на шее. Одеты они были в куртки с зелеными отворотами, короткие, до колен, толстые штаны с чулками и штирийские зеленые шляпы, украшенные глухариными перьями.
Привратник имел право впускать в обитель посторонних не иначе, как с разрешения настоятельницы. Ему полагалось лишь задать пришельцу через окошечко два вопроса и полученные ответы передать игуменье.
— Кто такие? — был первый вопрос.
Привратник приложил к окошечку ухо, а пришелец — свои губы.
— Ты что, или не узнаешь?
Лаурентиус покашлял чуток, затем снова подал голос:
— А и впрямь, сдается мне, ровно где-то я уже видел твою физиономию.
— На золотых монетах, — прошептал пришелец.
Тут святой отец в отчаянье хлопнул себя по лбу (за малым не убил себя собственным кулаком!) и дрожащими руками принялся отворять калитку.
— Милости прошу, ваше величество!
— Тсс! Веди же нас, святой отец, к матушке игуменье.
Король, который часто ездил на охоту в Бозлачняйский лес, сегодня отстал от своей охотничьей компании с Новоградским, сказав остальным:
— Нас, господа, вы до полудня не ищите. У нас своя дорога, и что добудем, с вами делить не будем.
— Ты что-то учуял, Август? — спросил участвовавший в охоте герцог Веймарский, не в силах устоять перед любопытством, свойственным каждому охотнику.
— Дикую кошку, — отвечал король с улыбкой.
Герцог удивленно пробормотал:
— Как, из-за какой-то дикой кошки столько хлопот?! Я мог бы уже целый десяток их настрелять!
Настоятельница монастыря, утонченная, неторопливая в движениях графиня Ганна (когда-то душа краковского общества в прошлом веке), обрадовалась приходу короля, который протянул ей руку, весело воскликнув:
— Я пришел, графиня, позавтракать с вами, пока остальные бьют дичь.
— Вы очень милостивы к нам, ваше величество, — ответила графиня Ганна с глубоким поклоном. — И мне, покинувшей суетный свет, приятно, что в дни моей старости солнце вновь заглянуло сюда, под землю…
Пройдоха Новоградский в этот момент по секрету шепнул настоятельнице, что король хотел бы повидать вдовушку Касперек. Но что это нужно устроить как-нибудь поделикатнее, например, чтобы смазливая молодушка подавала им завтрак.
Был жаркий день. Король пожелал обедать на свежем воздухе, в монастырском саду, под прохладой древесных крон, где игуменья могла бы приказать натянуть оливково-зеленую ткань на позолоченные колья — словом, сделать что-то вроде шатра.
Сад был весьма красив и весь во вкусе графини Ганны: росли в нем исключительно экзотические травы, пальмы, тростники, орхидеи — растения, у которых тут не бывает цветков. Они больше всего подходят сюда, где поселились девственницы, не знающие любви…
Да что рассказывать… Завтрак пришелся по вкусу королю, был и в самом деле хорош. (Огромного богатства графов Штраденов хватило на создание и отменного винного погреба, и продовольственного склада.) Пожалуй, и у себя дома король не едал лучше. А как обед подавали! Пани Касперек принесла масло, фрукты, отбивные. Она же наполняла кубок короля вином.
На вдовушке был красивый белый накрахмаленный передник, блузка с закатанными по локти рукавами. Ах, что за кожу открывали они взору: будто персиковый цвет.
Король захмелел от одного вида вдовушки. А белая шейка с очаровательными углублениями, загадочными ямочками, чарующими изгибами: шея ведь тоже была обнажена из-за великого зноя, но конечно же — самую малость.
— Ах, что за шея! — негромко, но многозначительно вскричал Новоградский.
Король одним глотком осушил бокал испанского вина. Глаза его засияли (и неудивительно, ведь это был уже четвертый бокал).
Чокнувшись с настоятельницей, король, тоже шепотом, отвечал Новоградскому:
— Целую милю земли из своих владений отдал бы, доведись мне лицезреть одним вершком больше этой дивной шейки..
Но тут в ворота громко застучал молоток. Игуменья, которая уже поняла, что она здесь лишняя, деликатно попросила позволения удалиться на несколько минут, узнать, что там случилось. А Новоградский с улыбкой заметил на восторги короля:
— У вашего величества, конечно, бескрайние просторы владений, но, чтобы пересадить один полевой цветок, не нужно целой мили для этого, достаточно и маленького цветочного горшка.
Однако король не ответил ему, а поспешил воспользоваться случаем и сам обратился к красавице:
— Это вы и есть знаменитая пани Касперек?
Вдовушка покраснела, вспыхнула до корней волос, решив, что над ней шутят. Выпрямила свой тонкий, как струна, стан, горделиво вскинула голову и на крестьянский манер подбоченилась:
— Она самая, коли хочется знать. Ну и что?
Король смутился от столь непривычных речей. Куда до них вялому лепету Адриенны Лекуврер…
— Вы мне нравитесь, красавица, — сказал король.
Пани Касперек небрежно окинула его взглядом.
— Зато вы мне — нет! И как не стыдно. Пожилой человек да в святом месте, а говорите о таких вещах…
Новоградский не выдержал и гаркнул:
— Ты что? Думаешь, что говоришь? Сам король беседует с тобой, несчастная!
Пани Касперек пристально взглянула своими мечтательными, загадочными глазами на Новоградского, затем рассмеялась, прищелкнула двумя пальцами и сказала:
— Дурачьте кого-нибудь еще, только не меня!
И с совершенно равнодушным видом принялась собирать со стола блюда, тарелки.
К этому времени возвратилась графиня Ганна.
— Может быть, это к нам кто-нибудь? — спросил король.
— Не думаю, ваше величество! Какой-то человек именем короля требует впустить его в обитель.
— Моим именем?! Так ведь я же сам здесь и никаких подобных приказов не отдавал. А ну-ка, Новоградский, идите, узнайте, в чем там дело?
Начальник полиции поспешил к воротам.
— Гром и молния! вы дьявольски ловкий малый, Штранг! — воскликнул он изумленно, увидя, как маленький человечек, круглый, будто колобок, с крошечными темными глазками, вкатывается в калитку.
— Нюх мой привел меня сюда, ваше благородие.
— Но ведь я-то послал вас в Варшаву — все пронюхать о тамошнем виноторговце! Какого же черта вы здесь болтаетесь? Почему не в Варшаве?
— Сейчас все расскажу.
— Давайте, но покороче. Узнали что-нибудь?
— Ничего или чуть больше. Но Черницкий тем не менее подозрительный тип. Изучил я его прошлое. Еще с малых лет был он человеком дурным. Имел на счету множество любовных похождений и всяческих проделок…
— Как и всякий из нас, дорогой Штранг, — спокойно заметил граф.
— В шестнадцать лет влюбился в одну цирковую наездницу, мисс Ролли, бежал с ней, прихватив с собой и кошелек своего папаши, в Милан. Там он выступал в цирке клоуном, затем наездником, пока мисс Ролли не влюбилась в одного молодого маркиза и не оставила его с носом, я имею в виду Черницкого.
— Что ж, обыденная история, — зевнув, сказал Новоградский.
— Между прочим, яблочко недалеко упало от яблони, — продолжал сыщик Штранг. — Отец его тоже был порядочный пройдоха, о матушке-то вообще шла слава, что у нее связь с виноторговцем Каспереком.
— Гм, — гмыкнул начальник полиции. — Ну и что дальше, дорогой Штранг?
— Ну, подобные старые дела, может быть, отношения ко всему этому не имеют… Молодой человек возвратился из Милана и без ума влюбился в некую Марию Яблонскую.
— Черт побери! — живо воскликнул граф Новоградский.
— Продолжайте, дорогой мой Штрангик, продолжайте.
— Но жениться на ней старик ему не разрешил. Один раз даже гонялся за сыном с ножом по всему дому. Не заступись за беднягу один лакей, некий Станислав Кромов, может быть, даже и убил бы сына старик.