Глубокая тишина наступила после его рассказа; каждый снова как бы мысленно повторял его про себя. Свежий ветерок заколебал пламя свечи, и его голубоватый, как цветок гиацинта, язычок нервно затрепетал. Что-то из мебели таинственно затрещало, и снова стало все тихо, только часы громко тикали.
Лицо старого Купойи засветилось каким-то озарением. Он сложил на груди руки, как для молитвы, поднял глаза кверху и набожно залепетал:
— Точно, это была она! Она пришла, чтобы спасти его.
— Кто? — недоуменно спросила госпожа Купойи.
— Та девушка, которую я похоронил, — повторил старик с суеверным восхищением.
Его супруга в третий раз переглянулась с внуком. В их глазах можно было прочесть: «От великой радости он лишился ума».
Но Винце, мудрый маловер Винце, задвигался на своем стульчике.
— Да, это была она! — подтвердил он дрожащим голосом и перекрестился. — Да восславься Иисус Христос!
В это мгновение на дворе закричал петух. Может быть, это был петух госпожи Купойи, возвещавший, что уже полночь. А может быть, пришел тот, другой, таинственный петух, пришел, чтобы подтвердить: «Кукареку! Это мы были, мы были!»
Жигмонд МОРИЦМОТЫЛЕКИдиллия
Перевод: О. Громов, И. Салимон
1
Маленькая желтая бабочка пролетела мимо них, желтая бабочка с длинным хвостиком. Жужика бросила грабли, оставила охапку соломы и побежала за мотыльком. На голове у нее был тоже желтый платок, повязанный вокруг косы, чтобы пыль от машины не забивалась в волосы; и вот сейчас она стремительно неслась за крохотной желтой бабочкой — сама как красивая желтая птичка-невеличка, летящая над широкой необозримой равниной Алфёльда.
— Где девчонка?
— Жужика, эй!
— Глянь-ка, бежит себе за мотыльком! А полову-то бросила…
Пышущая жаром молотилка гудела и скрежетала; поглощающий барабан машины то и дело взвывал, словно причитая всякий раз, как в него закладывали сноп; из отбойника непрестанно падала солома, а полова скапливалась у колес.
Йошка, работавший с напарником, готовил вязки соломы, которые три пары девушек шестами откидывали дальше в скирду; он не мог допустить, чтобы девушка, занятая на уборке половы, увиливала от работы, и, воткнув виты в землю, крикнул ей вслед:
— А ну, иди сюда, эй!
— С ласточкиным хвостом! — радостно крикнула Жужика в ответ.
Парень смотрел на девушку с яркой маленькой бабочкой в руке; Жужика придерживала ее двумя пальцами, она билась, хлопая крылышками, у девушки на ладони.
— Что ты хочешь с нею делать?
Девушка рассматривала это очаровательное крохотное существо. Трудно даже сказать, что это — и не животное и не цветок, — но оно красиво.
— Отпущу ее.
Она положила бабочку на маленькую, но сильно загорелую ладонь и подняла руку кверху; мотылек робко взмахнул крылышками.
— Не выпускай, — крикнул Йошка.
— А что?
— Оторви ей головку.
Девушка зажала ладонь и рассмеялась.
— Но тогда она не сможет лететь.
— И не надо! Если что поймаешь, не выпускай больше из своих рук.
Жужика разжала пальцы, и бабочка улетела.
Они поглядели немного ей вслед; но, стоя вот так рядом, друг подле друга, они испытывали смущение: какая-то теплота, не похожая на солнечную, согревала обоих.
— Ну, пошли, а то заругаются, — проговорил парень.
— На то у них и глотки.
Они вернулись. Девушка схватила свои грабли и принялась выгребать полову из-под машины, а парень, вооружившись деревянными вилами, занялся соломой.
Все были веселые и потные; где-то кричали, пели, горланили; легкие у людей наполнились пылью от соломенной трухи, которая, словно пар, окутала стучащие среди высоких стогов два механических чудища. То ли эту пыль нужно было «прочихать», то ли летний зной душил, то ли молодость играла, только никто не закрывал рта.
Однако Йошка стал вдруг очень молчалив. До сего времени он, по сути дела, и не смотрел на эту девушку, но сейчас что-то словно опалило его. Жужика не выходила у него из головы: она так и стояла перед его глазами, такой, какой была там, у стога, — в своем желтом платочке и свободной кофточке, округлая, миловидная — когда, разжав маленькие пальцы, она выпустила на волю бабочку.
С наступлением вечера машина остановилась и работа закончилась, все по очереди помылись — женщины отдельно, мужчины отдельно; вот тогда-то ему удалось улучить момент и заговорить с девушкой:
— Эй, постой-ка!
Девушка остановилась, всем своим видом напоминая тростинку на ветру.
— Я хочу сказать тебе кое-что.
— Что-нибудь хорошее? — осведомилась Жужика с невинным видом, отчего у Йошки вся кровь прилила к голове.
— Тебе не жалко? — спросил он пересохшими губами.
— Чего?
— Бабочку.
— А что мне ее жалеть?
— Ну, что улетела.
— А вы бы не пожалели?
— О чем?
— Если бы я оторвала ей головку?
— Э, нет.
— Почему?
— Потому что тогда у мотылька уже не болело бы сердце.
Девушка рассмеялась.
— А вот у меня болит, — тихо промолвил парень.
— Что? Сердце?
— Ага.
— Из-за чего же оно болит?
И парень совсем было выпалил: «Из-за тебя!» — но почему-то не мог выговорить этих слов.
— Болит, и все тут! — только и пробормотал он.
Жужика убежала. Йошка проводил девушку взглядом и долго смотрел ей вслед, даже когда она скрылась уже за стогом. Потом покрутил головой и стал причесываться.
Он начал насвистывать — так просто, от скуки. Он знал, что эта девушка живет где-то неподалеку от них. Не помнил только, в каком дворе, — пожалуй, не иначе, как у маленького подвижного и вечно веселого Пала Хитвеша.
Месяц — теперь уж немного осталось и до полнолуния — поднимался все выше и выше; сильный яркий свет его, заливая все вокруг, гасил чудесное огненное сияние закатного неба.
Йошка сел на сноп и все смотрел, смотрел прямо перед собой. Он не отдавал себе отчета, куда и на что смотрит, и лишь много времени спустя понял, что взгляд его устремлен в ту сторону, куда исчезла девушка.
— Ну, дружище, — заговорил с ним один из его приятелей, — сегодня работа шла на славу, машина не остановилась ни разу и поломок никаких не было.
Йошка молчал. Опершись локтями о колени, он смотрел прямо перед собой.
— Машина-то ведь очень уже изношена, приятель: то здесь лопнет что-нибудь, то там, вечно какие-нибудь неполадки, — продолжал парень. — Да хоть бы и новая была, все одно: такая машина, которой тягло нужно, ничего не стоит. Куда лучше — самоходная. Ведь эта, дружище, намолачивает за день шестьдесят — семьдесят центнеров, а самоходка-то — сто, сто двадцать! В прошлом году я работал на машине в семь атмосфер, а теперь вот на этой приходится мучиться. Глядеть на нее тошно…
Йошка перевел взгляд на приятеля: и о чем он говорит?
— Господин механик купил ее по дешевке, как железный лом, сам отремонтировал — и зря, поверь мне: как была ржавая железяка, такой и осталась. Сейчас он купил грузовик; но знаю только, что будет с ним делать.
Тут Йошка вдруг вскочил и, оставив своего приятеля, быстрыми шагами пошел прочь. Тот недолго сокрушался по этому поводу; повернувшись на другой бок, он заговорил с сидевшим позади человеком:
— Вы, дядя Габриш, тоже не отдали бы за эту машину добрую трубку. Ни легкие ее, ни печенка никуда не годятся, — слышали, как сопит у нее клапан? Если и автомашина будет такая же, то мое почтеньице!
А Йошка, тут же забыв о них, исчез в неверном свете луны, как тень, как призрак. Он заметил, что Жужика пошла к колодцу, и устремился за ней.
Девушка только что подвесила ведро. Но колодец был настоящим степным колодцем, так что, стоя у сруба, не так-то легко вытянуть из него ведро; нужно было стать прямо над колодцем, на доску, а это не девичье занятие.
Жужика как раз раздумывала: ведь сейчас ночь, никто ее не увидит, а потом ее всегда занимало, каково это — набирать воду, находясь в самом колодце. Опасность подзадоривала ее, и она уже подняла было ножку, чтобы перешагнуть через низкий сруб колодца, когда подоспел Йошка.
— Ты чего хочешь?
— Воды набрать.
— Уж не думаешь ли ты стать в колодец?
— А почему бы и нет?
— Погоди, а я для чего же?
И он уже спрыгнул в колодец, веселый и очень довольный. Жужика только смеялась; она знала, чему смеется. Маленькая пташка заливалась на степной акации, она тоже смеялась.
— Ты чья дочка?
— Я?
— Да, ты.
— А зачем вам?
— Да так, хотелось бы знать.
— Зачем же вам знать это?
— Не Пала Хитвеша?
Девушка отвернулась и снова засмеялась.
— Ага, значит, верно?
— Если знаете, зачем спрашиваете?
— Но я не знаю, как тебя зовут.
И он медленно наполнил из ведра кувшин девушки.
— И знать не надо, — сказала Жужика, повернулась и пошла.
Парень бросился за ней. Несколько шагов — и он настиг ее.
— Да ты языкастая.
— А вы больно уж тонкая штучка!
Йошка обнял девушку — она не противилась. У него захватило дыхание. Девушка была довольно пухленькая, а какие славные крепкие были у нее руки — до чего приятно пожимать их!
Но тут она вырвалась и убежала со своим кувшином.
Мгновение Йошка не мог пошевелиться. Никогда он не испытывал ничего подобного: все тело у него горело, словно охваченное пламенем.
— Эй, проказница, постой! — воскликнул Йошка, но слова застревали у него в горле. Тогда он бросился за нею следом.
Впереди бежала девушка, за ней — парень, двое в таинственной ночной степи. Казалось, будто золотая пыль искрилась вокруг них, а они мчались по жнивью, словно молодой сатир преследовал маленькую нимфу или маленькая нимфа завлекала молодого сатира.
2
Радостная, счастливая Жужика нырнула в шуршащую ароматную солому и натянула на голову верхнюю юбку.
Она вся сжалась, словно маленький ежик, и все смеялась и смеялась.