Жужика смущенно спросила тетушку Панку:
— Вы давно здесь?
— Давно.
— Уже привыкли?
— Пока привыкну, уходить надо…
Она добродушно взглянула поверх очков в лицо девушке, отчего та пришла в замешательство и спрятала в платок свое красивое, загорелое лицо.
Тетушка Панка улыбнулась.
— Когда будет твоя свадьба, Жужика?
Жужика покраснела.
— Долго еще ждать.
Тетушка Панка еще мгновение приглядывалась к ней, затем снова принялась за материю.
— Нет жениха?
— Есть, не жалуюсь.
Она совсем смутилась: неужели по ней сразу видно, что она влюблена?
В комнате царила глубокая тишина, на стене, мягко тикая, часы отсчитывали минуты. Здесь все было на диво изысканно и благородно! Жужика углубилась в разметку стежков, и в комнате снова наступила тишина, было слышно даже, как дышит тетушка Панка, пропуская воздух через оттопыренные старческие губы. Как будет хорошо, когда они поженятся с Йошкой: он будет рубить во дворе дрова, а она здесь шить… Сколько они будут зарабатывать?
Какое хорошее жалованье, наверное, у этой тетушки Панки, и какая добрая госпожа, — вот уже две блузки подарила ей в этом году, и эти туфли, что сейчас у нее на ногах, тоже она дала.
Входит прислуга, дебелая девица с повязанной косынкой головой.
— Собака-то окривела на один глаз, — говорит она, громко смеясь. Голос ее заставляет вздрогнуть погруженных в глубокое молчание Жужику и тетушку Панку.
Тетушка Панка поднимает голову и фамильярно, немного свысока, будто она и сама какая-нибудь барыня, спрашивает служанку:
— Что это у тебя голова повязана, Мари?
— А что?
— Разве ты не причесывалась сегодня?
Девица смеется:
— Сегодня еще нет.
— Я готова была бы поклясться в том.
«Ой, как же хорошо здесь сейчас!» — блаженствует Жужика. Ей вдруг кажется, будто все прочно, прочно в этом мире. Как хорошо, что господа так богаты; здесь все извечно и нерушимо, не то, что дома, где никогда нельзя сказать, что придется есть завтра. Здесь все приготовлено на всю жизнь. Тот, кто попадает в подобное место, может быть спокоен за свою судьбу, уж господа не дадут бедняге попасть в беду! Может быть, сам господин главный инженер лучше других сумел бы помочь Йошке получить хороший заработок.
Жужика даже покраснела при мысли, что думает об Йошке так, будто он уже ее муж. Как далеко еще до этого!
Но в таком месте невольно думаешь, что жизнь — это тебе не забава!
Казалось, будто и тетушка Панка думала о чем-то подобном, ибо в ее вздохе чувствовалась откровенная зависть:
— Какое же хорошее у тебя здесь место, Мари!
— Я уже привыкла, тетушка Панка.
— К хорошему легко привыкнуть.
— Да.
— Сидеть себе на мягком в натопленной комнате.
Главное только, чтобы было действительно тепло в комнате. Да еще музыка чтоб играла. Как же хорошо веселились они ночью, боже правый!
— Вы небось и спать не могли, тетушка.
— А шут с ним! По крайней мере хоть наслушалась хороших песен. Страсть как люблю их. И хорошо, что у меня нет богатства, а то бы все спустила. Я ведь тоже люблю петь.
— Ой, ну и разошлись же вы на старости лет! — рассмеялась прислуга.
Старая портниха вздохнула:
— Ах, чтоб ей пусто было, старости-то! До чего же она гадка!
— Совсем и не гадка!
— Где уж там! Нет, никому она не мила, только горе да хлопоты несет и себе самому и другим тоже…
— Все-таки не надо было бы стареть по-настоящему, лучше уж умереть молодой.
— В сорокалетнем возрасте.
— Ой, я бы только радовалась, если бы по мне звонили так красиво! — проговорила в этот момент Мари, так как все услышали доносившийся издалека звон погребального колокола.
Тетушка Панка взглянула на нее поверх очков.
— Значит, влюблена.
— Я даже не знаю, что такое эта самая любовь, а вы говорите «влюблена», — запротестовала служанка и вышла с корзиной, в которой приносила дрова.
— Симпатичная девушка, — кивнула ей вслед тетушка. — Правда, бойка слишком.
Жужика вдруг подняла на нее глаза.
— Тетушка Панка, а что такое любовь?
Старушка умолкла. Наступила продолжительная тишина. В печке потрескивали сырые дрова.
— А бес ее знает… Беда это… Уж такая беда… Сходит от нее человек с ума… — Она тяжело вздохнула. — Молодым она подходит… им она очень подходит… но старикам уже не подобает о ней думать.
И снова вздохнула.
— Она вечна? — не без хитрецы спросила притихшая Жужика.
— Куда там вечна!
— Нет? — испуганно воскликнула девушка.
— Конечно, нет. Всего два года длится.
— Только?
— Ну, у хороших людей и до двадцати лет.
— Он хороший человек…
— Кто это он, а?
Девушка густо покраснела и не ответила.
Старуха нагнулась к ней поближе.
— Среди мужчин, доченька, хороших людей нет; одни злодеи да дураки. — И шепотом продолжала: — Злодей гоняется за каждой юбкой, а дурак усядется на одну и сторожит, караулит, как собака кость.
И, пригладив ладонями на своей белой голове слегка желтоватые волосы, зашептала еще тише:
— Такой вот дурак и этот главный инженер. И чего он так оберегает свою жену, эту добрую женщину? В гроб вгонит он ее своей ревностью. Боится, чтобы муха на нее не села. Такая уж несчастная у него натура. А между тем она добрая женщина, домоседка, но он ее сделает несчастной, недаром она говорит: «Чего он меня сторожит, разве я плохая?»
— А что можно поделать, тетушка Панка?
— Ничего, дочь моя, потому что человек — скотина. А ты вот думаешь, что с другим уж и жить нельзя. Но женщина, дочь моя, такой замок, который всяким ключом откроешь, а мужчина — такой ключ, который подходит к любому замку. Так к чему же тогда весь этот страх?..
Неслышно, как сомнамбула, вошла госпожа, на лице ее играла кроткая улыбка.
12
Жужика решила, что раз уж она здесь, надо хоть пообедать: ведь дома мать непременно разругает ее, если она вернется голодная.
Она вошла в комнату и, как обычно, начала накрывать на стол. Но в это время возвратился домой инженер, который раньше разговаривал с ней всегда шутливо, заигрывая, как с маленькой девочкой.
На сей раз он ничего не сказал, только улыбнулся и посмотрел на нее таким странным взглядом, что Жужике захотелось побыстрее накрыть стол и выйти из комнаты.
Она нервно гремела посудой и вдруг почувствовала, что ее обнимают.
Инженер — этот лысый человек, пропитанный запахом дорогих сигар, был крупным, сильным мужчиной. Он обхватил Жужику сзади и довольно сильно сдавил ей руками грудь.
Жужика не могла даже слова сказать, у нее перехватило дыхание, кричать же она не смела, а кроме того, боялась упустить тарелку. Ее охватил ужас.
Но его благородие вел себя все более непристойно, так что девушка не выдержала и вскрикнула:
— Отойдите от меня, а то я так закричу, что стены рухнут!
— Ты что, с ума спятила? — проговорил господин инженер.
— Уйдите прочь!
— Ах ты, балаболка!
И этим все кончилось. Хозяин продолжал курить и расхаживать по комнате, а девушка дрожала всем телом.
— Жужика! — разорвал наступившую тишину зов тетушки Панки из соседней комнаты.
Жужика была счастлива, что могла убежать.
— Или ты занята? — спросила тетушка Панка.
— Нет, — откликнулась Жужи.
— Тогда поди вдень мне нитку.
Жужи прикрыла за собой дверь столовой, затем с шальной поспешностью подбежала к швейной машине.
Она только смотрела и суетилась: подобного с ней еще не случалось; в этом доме она до сих пор считалась маленькой девочкой, с которой даже не разговаривали, а теперь, боже правый, его благородие…
Она взяла иголку и нитку, но руки у нее так плясали, что она никак не могла вдеть нитку в ушко.
Неожиданно она беззвучно рассмеялась своим мыслям.
Шут его знает как, но что-то похожее на гордость шевельнулось в ее душе. Хм! Его благородие… Ишь чего выдумал!.. И тут же в Жужике заговорил девичий гонорок: ей до смерти захотелось похвастать своим успехом.
— Ну и пальцы у меня сейчас! — проговорила она тоном капризного ребенка, — нитку вдеть не могу…
— Почему же?
— Да так, кое с кем поссорилась.
— Ну?
Но Жужи ничего больше не сказала. Однако тетушка Панка обладала тонким слухом совы и проницательностью королевского советника. И не случайно она окликнула Жужику: боже мой, в любую минуту могла войти госпожа, а эти мужчины, эти мужчины!..
Она ничего не сказала Жужике, так как завидовала ей: ведь тетушка Панка, слава богу, тоже была молодой…
Позднее она основательно разглядела Жужику и подумала: «Что ж, есть мужчины, которым нравятся и такие».
После обеда, когда они остались вдвоем, старушка сказала:
— Ревнует, дочь моя, тот, кто по себе судит.
Девушка опустила глаза и сделала вид, будто не поняла.
— Потому как, видишь ли, дурной человек, даже если у него только мысли дурные, обязательно ревнивый. Так-то! Ведь раз он в себе не может увидеть ничего хорошего, стало быть, и о другом он так же судит… Видишь, эта бедная женщина не ревнива… потому что ей даже невдомек, что означает баловство… А муж ее уж такой ревнивец! Ого, какой ревнивец!.. А все, слышь, потому, что знает: стоит ему минутку побыть наедине с кем-нибудь, как беды не миновать… если, конечно, та позволит… Понимаешь?..
Старуха многозначительно умолкла. Жужи тут же покраснела: стало быть, это не ее успех… Наверное, он каждую девушку обнимает…
— Его кармана хватит на много шелковых блузок, — с откровенной прямотой сказала тетушка Панка.
Жужика в сердцах отрезала:
— На меня пусть не тратится.
Тетушка Панка задумалась.
— Хорошо, когда у человека есть кто-нибудь. Тогда о другом думки нет. Оно, конечно, большая глупость. Но что поделаешь… Ну-ну, полно, я ничего не сказала… И все же ты хорошенько присмотрись к тому, за кого собираешься замуж, — не ревнив ли?
Жужика опустила голову и принялась усердно работать. Она не могла думать, а между тем было над чем поразмыслить. Тетушка Панка тоже молчала — она боялась этой сердитой девушки, которая, чего доброго, еще осадит ее или выдаст себя.