Девушка громко вздохнула.
— До чего же вы странные, чудные люди!
Парню это даже немного польстило.
— Она святая женщина, в самом деле святая, другой такой в мире и не сыскать. Но, видишь, из-за тебя я не могу больше оставаться возле нее, — нет, нет, не могу! Ты одна живешь теперь в моих мыслях, днем и ночью я непрестанно беседую с тобой, только тебе поверяю все свои думы. Смотри, вот сейчас я говорю с тобой громко, но если я и замолчу, то и тогда беседе нашей не конец: я только и делаю, что разговариваю, разговариваю с тобой…
Жужи остановилась возле кафедрального собора. Это был Дебрецен, подлинный Дебрецен! Нигде в мире нет такой красивой большой площади, как здесь; высокие дома вокруг, тонущие в снежной вечерней дымке, кажутся далекими и маленькими; на их фоне кафедральный собор со своими огромными колокольнями, величественным фасадом, массивными дверьми и напоминающими башни колокольнями выглядит столь серьезным и торжественным, что у истого дебреценца так и распирает сердце. Это не гордость, не надменность, а настоящая спесь! В этом городе у него ничего нет, ничего на свете, кроме двух подушек, да и то не пуховых, перины и кое-какого бельишка; но того, что он дебреценец, он не променял бы ни на какое сокровище в мире…
Йошка и Жужи смешались с гулявшими по главной улице.
От гостиницы «Золотой бык» до Вокзальной улицы катилась сплошная людская волна — все, кто только мог ходить, вся молодежь, вышла погулять. Все толкали друг друга, и все, буквально все говорили о любви!
Что же это такое — любовь, если о ней столько разговоров? Жужи не знала этого, но сейчас снова чувствовала себя такой счастливой, что даже слезы навернулись на ее маленькие голубенькие глазки. Она склонила набок свою круглую головку и шла, шла, как голубка. А Йошка был рядом с ней! Он достал из кармана леденцы в шелковистой бумажной обертке и угостил ее. Она взяла в рот, леденец показался ей таким сладким, вкусным и приятным, словно то был ангельский дар.
— Купил для Мароти, — сказал слегка захмелевший от счастья Йошка, желая подразнить Жужику.
Девушка в тот же миг энергично выплюнула леденец.
— Глупая, — сказал парень, — но принес-то я тебе!
Она немного смягчилась, но уже не взяла другого леденца. Как можно играть святыми вещами?!
Наконец вместе с толпой они добрались до «вшивого кафе». Большими группами люди валили в кино; прошло немало времени, пока, наконец, Йошке удалось купить билеты. Оба были настолько рассеянны, что пошли прямо на зеркало; оно было во всю стену, и его только тогда замечаешь, когда уже дальше идти некуда и ты стукаешься об него носом. Несколько подростков как раз наблюдали за промахами влюбленных, — ведь влюбленный ничего не видит и не слышит, может даже в огонь ступить. Они засмеялись, но тотчас же умолкли, потому что Йошка сжал кулаки, а Жужике было приятно, что он сильный парень и вместе с ним бояться нечего…
Наконец они уселись рядышком на свои места, слева в конце ряда, в середине зала.
— Хорошие места? — спросил Йошка.
— Хорошие.
Когда стало темно, руки молодых людей встретились в крепком пожатии; они сжимали их насколько хватало сил.
И глаза их затуманились слезами. Тут начался сеанс, показывали какую-то киношутку, нагромождение всякой чепухи, можно было бы вволю посмеяться, но они только смотрели, чуть улыбаясь. Им было не до смеха.
Только тогда и пришли в себя, когда началась настоящая картина.
Не все было им понятно. На экране мелькали могущественные господа, богатые американцы. Но одно они поняли: молодой красивый барич должен был жениться на своей двоюродной сестре из-за приданого, и еще потому, что этого желал дядя, священник, да и девушка тоже любила его. Беда только в том, что он любит другую, другую женщину, хотя она не так красива и молода, к тому же еще — вдова, а все-таки он ее любит, любит Лукрецию…
О, эти прелестные рукопожатия, нежные и ласковые рукопожатия, эти незабываемые взоры; молодые люди смотрят, словно погружаясь один в другого, глаза увлажняются, пересохшие губы улыбаются. Ой, как бы им уже хотелось поцеловаться — это желание пронизывало каждую клеточку их существа… А все нельзя, все нельзя: целый час горит этот огонь, который подогревает зрителя, печет его, так что он заливается румянцем и кипит, как жаркое на вертеле, когда его вращают на огне.
Так на какой же из двух он женится? Затаив дыхание, все следили за развертыванием событий…
— Ой, уже признались! Вот целуются… Но как красиво!
Женщина наклонила голову набок и подставила губы, как голубка, а мужчина медленно, медленно прильнул к ним…
Нет, нехорошо смотреть такое.
И все же на ком он женится?
Дядю-священника постигает несчастье; случайным выстрелом девушка убивает его, и он, умирая, благословляет ее брак с молодым героем — перечить нельзя. Лукреция должна смотреть, как юноша целует Мари (ради дяди-священника, а через голову Мари смотрит на нее).
Так на которой же он женится?
Дядю-священника мужчины относят в больницу, обе женщины остаются одни в лесном замке, в гневе друг на друга. Ложатся спать отдельно, в разных комнатах. Но ночью внезапно загорается лес, пламя охватывает и дворец, нужно спасаться бегством, и тогда они, обнявшись, бегут среди бушующего пожара. Вниз по горящей лестнице, через пылающие ворота; им на пути встречаются волк, медведь, на пути встает горящий лес; вся гора объята пламенем, горят огромные деревья, уходящие в небо сосны; когда Мари и Лукреция пробегают под ними, деревья обрушиваются. Ой! У всех кровь застывает в жилах… Нужно добраться до моста через ужасно быструю реку; мчится автомашина — успеет она или же не успеет, да или нет, ведь рядом пороховой склад; но вот они всходят на мост, по нему пробегает и олень, они садятся в ожидании машины — она близко. Ой, пороховой склад взрывается, все вокруг рушится, половина моста проваливается, они остаются на уцелевшей половине, но, о ужас, машина не может въехать на мост, обрушиваются остатки моста, женщины — в воде, они плывут, хватаются за доски, цепляются за большой камень; руки все время соскальзывают, вдова Лукреция хорошо плавает, она поддерживает Мари, но рука ее мало-помалу слабеет и сползает с камня; стремительное течение с ревом уносит их; молодой человек в машине снимает пальто, поднимает вверх руки и красивым движением бросается в реку; вот он настигает их. «Только Мари, она совсем ослабела!» — кричит Лукреция. Он извлекает из воды девушку, но с каким трудом! Выносит на берег, потом снова в воду — за Лукрецией, но та лишь обнимает его одной рукой за плечо и плывет рядом с ним; однако как тяжело поднять ее из воды; семидесятикилограммовая женщина, плотная, крепкого телосложения, какие у нее руки, грудь, бедра, великолепная женщина!.
Ну, на ком же он женится?
Мари прощает его, благословляет их: «Вы созданы друг для друга», — и умирает.
И могучий красивый юноша женится на Лукреции.
Зрители встают и толпой направляются к выходу, все молчат, будто одурманенные, но свежий воздух действует отрезвляюще.
На улице уже зажжены все фонари, снег падает все сильнее и сильнее. Медленно они бредут назад. Йошке хотелось бы взять Жужику под руку, но он не осмеливается. Тот молодой господин из кинокартины на его месте был бы смелее.
Так идут они молча, их сердца спаяны любовью; идут назад по главной улице, ноги так и подкашиваются в коленях. Наконец Йошка отваживается и большими руками неуклюже берет маленькую пухлую руку Жужики.
— Любишь? — спрашивает парень.
Жужика опускает глаза и шепчет:
— Ненавижу.
Йошка восхищенно смотрит на нее.
— Прикажешь понимать так, как ты думаешь?
Она не отвечает, но на лице у нее предательское выражение страсти.
И он крепче сжимает дорогую ему ручку.
Жужика не противится; боже мой, человек только раз в жизни бывает молод, о чем же ему вспомнить под старость!
Она не противится, — она такая же кроткая, покорная и нежная, как Лукреция в фильме. Неплохо было бы, если бы девица Мароти взяла да и умерла, как Мари… или чтобы по крайней мере с ней случился бы удар…
Вот они уже на улице короля Кароя. Приближался час расставания.
— Ты за этим меня звал? — тихо спросила Жужика.
— Нет.
— А зачем же?
Йошка всю дорогу только и думал, как бы ему рассказать, зачем он ее позвал, но так и не решился… Какие хорошие подобрал он слова, а все-таки не мог приступить, да и только.
Внезапно он наклонился и выхватил из-за голенища длинный нож.
— На вот, возьми…
Жужика изумленно посмотрела на него.
— Возьми… возьми в руки…
Жужика нерешительно взяла нож.
— Жужика моя, если я не сделаю того, что сейчас скажу, или не выполню обещания, — убей меня этим ножом!
Жужика, как от холода, плотнее закуталась в пальто, неприязненно глядя на парня, который стоял перед ней и пристально смотрел на нее, хотя казался немного смущенным.
— Жужика! Из нас никогда не получится пара, если ты не захочешь делом доказать, что любишь меня… и тогда, если у нас будет ребенок, никто на свете, ни бог, ни мать, не смогут нас больше разлучить!..
У Жужики кровь остановилась в жилах, ее охватил озноб. Она все смотрела, смотрела на него, даже рот у нее приоткрылся от изумления. Воцарилась долгая, мучительная пауза.
Затем она сделала шаг вперед и глубоко вздохнула.
— Только это ты и собирался сказать?
— Только это.
Тогда Жужика подняла свою сильную руку и так ударила парня по лицу маленькой, но жесткой ладонью, что у того на шее сразу лопнуло множество нарывов.
Другую же руку она вскинула вверх и с силой бросила через всю улицу нож, который улетел неизвестно куда.
Затем она повернулась и ушла, твердо ступая туфельками.
— Да благословит вас бог!
Йошку пронизала страшная боль, голова и шея его, казалось, разваливались, но сердце его болело во сто крат сильнее.
Итак, он никогда больше не увидит девушку: всему конец!..