Впрочем, история с Орном и Хатчинсоном, если то действительно были салемские колдуны-изгнанники, имела интересное продолжение. Движимый каким-то неясным предчувствием, рожденным ужасами последнего времени, Уиллет связался с международным пресс-бюро и попросил присылать ему сообщения о всех достойных внимания преступлениях и просто странных событиях в Праге и на востоке Трансильвании; за полгода в изобилии переведенных статей, отправленных ему, удалось найти две, на взгляд доктора, весьма важные. В первой речь шла о полном разрушении особняка в старейшем квартале Праги и исчезновении тамошнего нелюдимого старожила по имени Йозеф Надек, о ком все соседи отзывались как о «человеке, который жил всегда»; во второй — о прогремевшем в горах Трансильвании, к востоку от Ракоша, взрыве, стершем с лица земли вместе со всеми обитателями древний замок Ференци. Тот пользовался настолько дурной славой у местных крестьян, что владельца собирались вызвать в Бухарест для допроса, но трагический инцидент, оборвавший феноменально долгую жизнь барона Ференци, поставил в деле жирную точку.
Уиллет осознал, что тот, кто составил записку угловатым саксонским почерком, способен и на большее, чем простое предупреждение; доверив доктору разобраться с Джозефом Карвеном, он решил собственноручно уничтожить Орна и Хатчинсона. Об участи, постигшей этих двоих, Уиллет предпочел не думать.
На следующее утро после свидания с Чарльзом доктор поспешил к Варду-старшему, чтобы присутствовать на переговорах с детективами. Уверенный в настоятельной необходимости ликвидации или как минимум помещения под стражу Аллена, он был намерен убедить в том и своего друга. В этот раз они не поднимались в библиотеку — на верхний этаж вообще старались лишний раз не заходить из-за странного тошнотворного запаха, который все никак не желал выветриться. Слуги приписывали такое зловоние порче, навлеченной на дом портретом Карвена.
В девять часов утра прибыли трое сыщиков. Они немедленно выложили перед Вардом и Уиллетом все карты — разыскать некоего Тони Гомеса, мулата-слугу, у них не вышло, да и о местонахождении самого Аллена ничего известно не было. Зато не было недостатка в свидетельствах со стороны жителей Потаксета. В их кругах Аллен почитался за настоящую ходячую аномалию — он носил, по общему мнению, крашеную либо вовсе накладную бороду (догадка подтвердилась поздними находками в хижине Варда) и обладал поистине экзотическим тембром голоса, памятным Варду-старшему даже по единичному телефонному разговору — гулким, словно отдававшимся многократным эхом. Взгляд его, по свидетельству сталкивавшихся с ним, был тяжел, и это не могли утаить и дымчатые стекла очков в роговой оправе. Один лавочник во время переговоров увидел образец почерка Аллена и заявил, что он очень странный и неряшливый; это было подтверждено карандашными пометками неясного смысла, найденными в его комнате и опознанными опрошенным. В связи со слухами о вампиризме, ходившими прошлым летом, большинство сплетников считали, что настоящим вампиром был Аллен, а вовсе не Вард-младший. Заявления были получены также от официальных лиц, посетивших потаксетскую резиденцию после неприятного инцидента с ограблением грузовика. Они не заметили в «докторе» ничего странного, но утверждали, что распоряжался там именно он, а Чарльз лишь выполнял приказания. В доме царил полумрак, и они не смогли ясно разобрать черты лица, но узнали бы их, увидя вновь. Борода Аллена выглядела фальшивой; они также вспомнили, что на лбу над правым глазом у него имелся небольшой шрам. Тщательный обыск в комнате не дал существенных результатов — разве что добыты были в изобилии карандашные заметки, набросанные угловатым почерком, идентичным, как понял Уиллет с первого взгляда, тому, что был в материалах исследований покойного Карвена и в журнальных записях, виденных доктором в канувших катакомбах ужаса.
Теперь, когда Уиллет и Вард-старший столько узнали, им открылся столь глубокий и всеохватный морок, что они внутренне содрогнулись, ибо обоим тотчас пришла в голову одна смутно-неправдоподобная догадка. Борода-фальшивка и затемненные очки, причудливый почерк Карвена, старый портрет с крошечным шрамом на лбу; и в больнице — более не похожий на самого себя Чарльз с таким же шрамом. Плюс ко всему тот глухой голос в телефонной трубке — тот, что прорезался, когда его сын на мгновение забыл о жалком шепоте, на который был якобы обречен болезнью…
Кто видел Чарльза и Аллена вместе? Полицейские — лишь единожды. А потом? Аллен якобы уехал, когда Чарльз неожиданно позабыл о своем страхе и переселился в Потаксет. Карвен — Аллен — Вард: по какому дьявольскому умыслу сплавились воедино две эпохи и два человека? Ошеломительное сходство портрета с Чарльзом… та всецело неясная причина, по которой и Аллен, и Чарльз подражали почерку Карвена даже тогда, когда за ними никто не следил… их нечестивые труды — исчезнувшие катакомбы, оголодавшие твари в зловещих колодцах, колдовская формула, чье изречение привело к неописуемым результатам, послание на латыни в кармане Уиллета, документы, письма, разговоры о могилах, «солях» и немыслимых открытиях… что из всего этого следует? И тогда мистер Вард, сам толком не зная зачем, передал детективам кое-что, попросив показать торговцам, общавшимся с Алленом. Вручил он им фотографию своего бедного сына — ей он аккуратно пририсовал чернилами очки в толстой оправе и изобильную лицевую растительность по типу той маскарадной фальшивки, что нашлась в комнате Аллена.
Два часа господин Вард вместе с доктором провели словно в остановившемся отрезке времени, пропитавшемся донельзя гнетущей атмосферой старого дома, то и дело поглядывая на опустевшую панель над камином, откуда некогда бросал в мир свой надменный взор старый алхимик Карвен. Наконец детективы вернулись — и подтвердили, что «украшенная» Вардом-старшим фотокарточка, согласно свидетелям, подозрительно напоминает доктора Аллена.
Аллен… Вард… Карвен… все это становилось слишком невероятным для любой логической связи. Уиллет обтер носовым платком испарину со лба. Что молодой историк вызволил из небытия и что оно с ним сделало? Какова правда за всеми этими туманами? Кем был Аллен, намеревавшийся убить Чарльза за «Непослушание и Строптивость», и почему перепуганный юноша в своем последнем отчаянном воззвании настаивал на растворении тела Аллена в кислоте? Почему в записке-предупреждении на архаичной диалектической латыни, о чьем происхождении никто не осмеливался и слова сказать, также говорилось о кислотной эрадикации — но уже в отношении «Карвена»? Кто кого подменил, когда так вышло? В день, когда Уиллет получил от младшего Варда паническое письмо, юноша все утро проявлял крайнюю нервозность, но впоследствии поведение его резко и необъяснимо изменилось. Он украдкой покинул дом, но обратно вернулся не таясь, прошествовав мимо охранявших его людей. Очевидно, что-то произошло, когда он покинул свое убежище. Но нет — ведь потом, войдя в библиотеку, Чарльз вскрикнул в страхе! Он что-то нашел там… или же что-то нашло там его? Тот симулякр, что бесстрашно проскользнул внутрь, не замеченный уходящим, — не это ли чужак, выдавший себя за раздавленную ужасом личность, никуда на самом деле не выходившую? И разве же дворецкий не припоминал странные звуки?
Уиллет разыскал слугу и задал тому на ухо пару вопросов. Что-то неладное тогда и впрямь имело место — прозвучал вскрик, перешедший в придушенный хрип, а затем не то грохот от падения, не то треск чего-то под подошвой, не то все это вместе. И мистер Чарльз как будто стал совсем другим, когда молча вышел из дома. Рассказывая об этом, дворецкий то и дело покачивал головой и морщился от вони, шедшей от распахнутого окна наверху.
В доме поселился неодолимый страх, и только деловитые детективы будто не желали ничего замечать. Правда, и они пребывали в некоторой еле заметной оторопи — в ходе дела они явно обнаружили нечто неприглядное. Доктор Уиллет лихорадочно осмысливал новые сведения и время от времени начинал бормотать что-то себе под нос, вновь и вновь смыкая и размыкая в уме звенья ужасающей событийной цепи.
В конце концов мистер Вард подал знак, что беседа закончена, и все, кроме него и доктора, удалились. Полдень пребывал в самом разгаре, однако в комнате царили сумерки, словно проклятье вечной ночи коснулось дома Вардов. Уиллет с холодной серьезностью обратился к хозяину с требованием дальнейшее следствие препоручить ему одному; вот-вот вскроются обстоятельства такого рода, каковые проще вынести другу семьи, нежели любящему родителю. Как домашний врач он испросил определенной свободы действий — и, прежде всего, велел оставить его одного наверху, в библиотеке Чарльза, до тех пор, пока он сам не сочтет нужным покинуть ее пределы.
Господин Вард, совсем потерявшийся в потоке обрушивавшихся на него со всех сторон — одно страшнее другого — известий, не стал возражать. На полчаса доктор Уиллет заперся в помещении со старинной деревянной панелью, спасенной из дома на Олни-корте, и его друг ловил всякий идущий оттуда звук. Скрипела сдвигаемая мебель, и вот тугие петли издали раздраженно-жалобный звук… потом доктор, как и Чарльз до него, приглушенно вскрикнул. То был, впрочем, вскрик скорее горести, нежели испуга, — и после него плотно прилегающую дверцу стенного шкафа над камином, к которой доктор, очевидно, освобождал доступ, с силой захлопнули.
Повернув ключ в замке, Уиллет вышел из библиотеки бледнее бледного, с обращенным в себя взглядом, и потребовал принести ему… вязанку дров для камина: что-то в комнате холодновато, а от электрического отопления толку — чуть. Господин Вард, не посмев задать ему ни одного вопроса, немедленно послал за поленьями, и дворецкий, складывая их в библиотеке, заметно вжимал голову в плечи в опаске. Тем временем Уиллет успел побывать в находившейся по соседству бывшей лаборатории Чарльза и забрать оттуда кое-что оставшееся после июльского переезда. Взятое он сложил в корзину с крышкой — господин Вард так и не увидел, что же это было.