Однако шанс перейти в придворные художники был ничтожно мал. Всего в мастерской числилось тридцать человек, сама же профессия была далека от идеала. В основном она приносила лишь статус, а официальную зарплату получали всего пятеро, но и на эти деньги было не прожить. Остальные художники перебивались вознаграждениями от заказов и получали деньги разве что на еду в рабочие дни.
Однако все они мечтали о должности придворного художника. Несмотря на невысокий ранг, звание гарантировало славу одного из лучших мастеров в стране. И хозяин Сокки, Хо Иль, ловко пользовался своим положением.
Все живописцы зарабатывали на жизнь продажей картин, но начальная цена на произведения придворных художников заметно отличалась от прочих, что было вполне естественно. Увы, не всем удавалось выгодно продать свои картины, и никто еще не сколотил состояния, подобно Хо Илю.
Мужчина владел небольшой, но известной мастерской и страстно желал разбогатеть, дабы утереть нос знати. Хо Иль также понимал, что без денег ни за что не сделает свою семью первой в мире искусства.
Он подарил продолжавшему плакать от радости Сокки новый тубус, кисти, а также печать и штемпельную подушечку.
– В честь твоего официального становления художником я создал для тебя именную печать. Тут написано «Чаха», что означает «багряный закат». Нравится?
Сокки вспомнил, как Хо Иль недавно интересовался, что юноша любит больше всего на свете, и теперь понял причину. Сокки поклонился и прижал тубус к груди.
Хванхи не пришел на два экзамена, однако получил оценки выше ожидаемых: он прилично написал промежуточные тесты, а итоговый был сложным, поэтому многие сдали его плохо. Если с иероглификой у остальных учеников дела обстояли более-менее, то естествознание для большинства оказалось непосильным.
Мама пыталась добиться, чтобы ему поставили хотя бы восемьдесят процентов по пропущенным экзаменам, но на руках не имелось ни справки от врача, ни другого оправдательного документа. Хванхи был категорически против подобных махинаций и уговорил мать оставить затею. Женщина смирилась и, следуя обещанию, записалась к психиатру.
По четвергам в Сеул стал приезжать отец и отвозить маму к врачу. Хванхи знал, что таким образом он пытался извиниться перед семьей. Сын с матерью тоже работали над тем, чтобы лучше понять друг друга. Теперь юноша окончательно осознал: терпеть – ужасная затея.
Не тот тубус
Наступили каникулы. Летняя жара давала о себе знать. После дополнительных занятий Танби сразу побежала в магазин.
– Погода сводит меня с ума, – простонала она, плюхнувшись на стул. – Хён, пойдем поедим ледяной десерт со сладкими бобами. Пхатпинсу называется.
– Пхатпинсу? Даже звучит вкусно! – воскликнул Хён.
Зайдя в кафе, они сразу почувствовали прохладу кондиционера. Танби выбрала десерт с манго, а для Хёна заказала классический с бобовой пастой и клейким рисом. Идеальный выбор: молодой человек уплетал десерт за обе щеки.
– Тебе нормально? Как ты можешь есть так быстро? – удивилась Танби. – У меня вот зубы от холода болят.
– И как я раньше жил без льда? Ваш мир – просто рай.
– Да ладно тебе. Поживешь подольше и поймешь, что идеалом и не пахнет.
– По сравнению с моим миром – рай, – мрачно произнес Хён.
– Почему? Ты что-то вспомнил?
– Да нет, не бери в голову.
Танби попыталась подсчитать оставшиеся дни. Теперь понятно, почему Хён такой хмурый. Оставалось меньше десяти дней, но он так и не завершил картину.
– Танби, можешь взять меня за руку? – осторожно спросил он после небольшой паузы.
Танби показалось, что сердце ушло в пятки. Неужели Хён влюбился в нее? Она ничего к нему не чувствовала и не знала, как надо реагировать в такой ситуации. Тем временем Хён сам взял ее за руку, несмотря на возражения.
– Да что с тобой? – изумленно пробормотала Танби.
– Подожди немного, так надо.
Танби обернулась, чтобы проверить, нет ли в кафе никого из знакомых. Она не понимала, как поступить: сидеть дальше, встать или сжать ему руку в ответ. Хён выглядел намного серьезнее обычного.
Наконец он отпустил девушку и сказал:
– Как и думал. Я вспомнил еще больше.
– Правда?
– Не был уверен, но теперь знаю точно: недостаточно просто прикоснуться к человеку, есть еще одно важное условие.
– Какое?
– Уловить эмоции. Воспоминания возвращаются, только если мне удается почувствовать самые сильные чувства собеседника. Поэтому очень важно прислушаться к своему сердцу.
– Поэтому ты взял меня за руку?
– А ты решила, что предложу встречаться?
– Ах ты!.. – Танби гневно стрельнула взглядом в его сторону.
– Да брось, я все понимаю. Сложно не влюбиться в такого красавчика.
– Как же бесишь. Не прикасайся больше ко мне.
Хён улыбнулся и продолжил рассказ:
– Все началось с Чан Учжу. Я не касался его, но зависть парня к тебе была настолько сильной, что оставила след на многих товарах в магазине, особенно на канцелярских принадлежностях, которыми ты обычно пользуешься. Первое воспоминание было нечетким, и я не придал ему значения. Затем я держался за Хаын в парке аттракционов, потом поздоровался за руку с твоим папой, с Хванхи, пришедшим ко мне вместо экзамена. Теперь ты. Я вспомнил почти все.
Танби представила Хаын, Хванхи и Учжу. Она догадывалась, какие именно эмоции уловил Хён. Внутри у девушки все сжалось, ведь получается, он знает о ее самых глубоких чувствах.
Танби медленно подняла голову и спросила:
– Расскажешь, что вспомнил сейчас?
Хён подробно поведал об увиденном.
Став художником, Сокки перебрался жить из дома хозяина в мастерскую. В итоге с Хёном он стал видеться гораздо реже. Поэтому и не знал, что друг подолгу не появлялся дома.
– Сокки, ты в мастерской? – раздался с улицы голос слуги, помогавшего с повседневными делами в доме хозяина.
– Да, что такое? – открыв дверь, спросил он.
– Знаешь дом, где во дворе абрикосовое дерево растет?
– Да.
– Пойдем туда, дело срочное.
– А что случилось-то?
– Надо торопиться, это важно.
Сокки не понимал, что за срочность, но последовал за слугой. По дороге он заметил слежку. Окружающие не обратили бы на преследователя внимания, но не Сокки – он не мог забыть того, кого уже видел. Несколько дней назад тот мужчина был одет как военный, а сейчас – как торговец. Кроме того, Сокки приметил еще одного.
Юноша всегда ходил с опущенной головой и не привык смотреть людям в глаза, поэтому за свою жизнь видел много следов от обуви на земле и легко смог распознать походку незнакомца.
Она была стремительной, как у дикого животного, но в то же время расслабленной. Походка отличалась и от того, как ходили простолюдины, едва сводившие концы с концами, и от поступи аристократов, не привыкших к тяжелому труду. Сокки хорошо запомнил эту походку. Мужчина бесследно исчез еще до того, как Сокки зашел во двор.
Хозяин дома пригласил юношу внутрь. За низким столом сидел Хён.
– Как же я рад тебя видеть! – сгреб его в объятия Сокки.
– Как твои дела?
– Еще спрашиваешь! Лучше не бывает. Но почему ты решил встретиться здесь? Мог бы прийти в мастерскую, – без умолку заваливал его вопросами Сокки. – Надеюсь, следишь за здоровьем. Знаешь, последнее время происходит что-то странное. Вот сегодня…
– Держи, – остановил его Хён и протянул тарелку с едой.
Они поели, а затем выпили по стопке рисового вина.
Хён долго смотрел на Сокки и наконец произнес:
– Тебе не интересно, куда деваются твои картины?
– Ты о чем? – спросил Сокки, не отрываясь от трапезы.
– О твоих картинах. Отец их все забрал!
– Он – их владелец, – ответил друг, сделав еще глоток вина.
– Владелец картин ты, а не отец! – повысил голос Хён.
– Если бы не он, я бы никогда не стал художником! – перебил его Сокки.
Какое-то время они сидели молча.
Хён не выдержал и заговорил первым:
– Знаешь, что недавно отец принес мне в дворцовую мастерскую? Изображение процессии, написанное тобой. Похоже, моя работа его не удовлетворила и он решил ее заменить. Я знал, что он не раз проворачивал такое за моей спиной. Если ему не нравились мои картины, он просто подменял их твоими.
– Ну и что? Ты же мой брат.
– Ну и что? Отец крадет твои работы и с помощью них пытается удержать за мной должность придворного художника. Это нечестно.
– Я знал об этом.
– Что?!
– Знал обо всем!
– И зачем согласился? Что ты вообще делаешь в мастерской? Зачем рисуешь картины?!
– Благодаря картинам я живу! – крикнул Сокки, стукнув кулаком по столу.
Какое-то время они не двигались, не сводя друг с друга глаз. Первым не выдержал Сокки.
– Чем мне еще заниматься, кроме рисования? – начал он. – Погружаясь в искусство, я могу добиться того, что в реальной жизни невозможно. Кисти подвластны любые образы. Ты родился в обеспеченной семье и даже представить не можешь, как много для меня значит благополучие. Знаешь, в каком аду я рос? Даже времени поплакать не было, когда меня забрали от родителей. Приходилось работать днями и ночами за плошку холодного риса. Однажды зимой прошлый хозяин послал меня в горы собирать хворост, и я исцарапал все ладони, пока пытался разбить лед в реке в надежде добыть воды, промерз с головы до ног. Знаешь, каково мне было? Боль ночами не давала сомкнуть глаз. А сейчас этими руками я рисую. И хочу нарисовать еще больше. Благодарю за заботу, но я всю жизнь останусь обязан твоему отцу за подаренную возможность творить.
Хо Иль часто встречался с Сокки неподалеку от дворцовой мастерской. Обычно мужчина показывал картину, просил нарисовать такую же и возвращался к работе.
Сокки вскоре понял замысел хозяина. Каждый раз, когда тот забирал картину, юноша чувствовал опустошение, но старался заглушить его и напомнить себе, чем он обязан Хо Илю. Хён не ведал об истинных чувствах названого брата, уверяю