На него смотрел священник, за которым охотилась тайная полиция. Рядом стоял еще один мужчина. Хён узнал его.
– Твой брат Сокки нарисовал для тебя этот рисунок. – Священник протянул свиток.
Хён развернул его и увидел, что работа не закончена. Белый конь рассекал дикое поле в лучах заката, а рядом, на скале, расположился юноша и писал увиденное. Кажется, стало понятнее, что хотел сказать брат.
Он пытался изобразить их мечты: Хён хотел свободно путешествовать по миру, а Сокки – рисовать. Обещанная картина, которую брат не успел завершить.
– Перед смертью он кое-что сказал: «Мне жаль, что я не сдержал обещание, данное брату Хёну. А еще я хочу немного пожить в реальном мире, а не в своих мечтах на бумаге», – передал священник.
Сокки был католиком. Встреча со святым отцом, проповедовавшим о людском равенстве вопреки титулам и чинам, перевернула его мир – в жизни засиял луч надежды. Слуги, над которыми издевались богачи, женщины, обязанные беспрекословно подчиняться мужу, выходцы из низшего сословия, к которым относились хуже, чем к животным, – все они собирались в доме Юн Сониля и слушали проповеди святого отца. Среди них был и Сокки. Бумаги, спрятанные в тубусе, перевозил тоже он.
Хён знал о религии брата, поэтому втайне помогал и сам сблизился с Юн Сонилем. Чтобы отвести подозрения от Сокки, ему и Сонилю нужно было периодически встречаться. Вдобавок он первым узнавал о всех планах и предложил идею с тубусом. Бумаги также доставляли по очереди: иногда Хён, иногда Сокки.
– Я собираюсь сдаться, – произнес священник. – Слишком много братьев и сестер погибло, защищая меня. Не могу больше этого видеть. Спасибо тебе за все.
Он отдал стоявшему рядом мужчине письмо, которое надо было доставить в Пекин. Внутри была рекомендация принять владельца письма в семинарию. Мужчину звали Хон Киён, он служил в тайной полиции.
Примерно год назад, когда во двор дома одной старой женщины вошел мужчина в форме, священник подумал, что все кончено. Но тот не собирался устраивать обыск или арестовывать хозяев. Хон Киён вдохновился рассказами одного заключенного о католицизме и тоже стал верующим. От природы он обладал уникальным сыскным талантом, поэтому без труда вышел на Юн Сониля. Приняв веру, полицейский втайне помогал святому отцу, братьям и сестрам, присматривал за ними. Несколько раз прикрывал и Сокки, хотя молодой человек даже не подозревал об этом. Хон Киён спас жизнь многим.
Хён скрутил рисунок, вытащил свою печать и положил в тубус. Здоровой рукой он вырыл яму, закопал тубус, как две капли воды похожий на тот, что смастерил брат, и заложил сверху камнями. Теперь Сокки не расстанется с тубусом и в загробном мире.
Священник и Хон Киён молча наблюдали. Закончив, Хён попросил Киёна пройтись с ним. Тот кивнул. Поклонившись святому отцу, мужчина пошел прочь стремительной, как у дикого животного, но в то же время расслабленной походкой. Хён последовал за ним, не зная, будет ли суждено ему когда-нибудь вернуться.
Хён, вернее, Сокки закончил свой печальный рассказ.
– Значит, ты не Хён, а… Сокки? Тот, которого похоронили вместе с тубусом? – ошеломленно спросила Танби.
– Да, тайный художник Со Сокки – это я, – задумчиво ответил молодой человек, словно взвешивая свою жизнь на весах.
– Но как такое может быть?
– Танби, спасибо тебе, – внезапно произнес он.
– За что?
– За все.
Танби улыбнулась и больше ничего не спрашивала.
Расставание – не конец жизни
Сокки все вспомнил, но не спешил заканчивать картину. Он знал, что желал изобразить, о чем мечтал, но кисти пылились в углу. Дело в том, что ему хотелось оттянуть момент расставания.
Наступило первое воскресенье августа – прошло ровно сто дней с его пробуждения. Танби предлагала отдохнуть, но молодой человек с самого утра без перерыва работал в магазине.
В тот день они закончили раньше обычного, и Танби пригласила Сокки в гости. Впервые за все время. Он удивленно рассматривал интерьер, как вдруг заметил на столе фотографию маленькой Танби с мамой.
Сокки достал из тубуса кисти, чернильницу, чернильный камень, именную печать, бумагу, разложил их на полу, глубоко вздохнул и начал творить.
Сперва он нарисовал белого коня и Хёна, рассекавших просторы дикого поля. Затем раскрасил небо в багряный закат, добавил несколько штрихов и завершил начатое. На картине они с Хёном находились порознь, но была одна общая черта – оба не сводили глаз с заката.
Сокки потянулся к штемпельной подушечке. Ее не открывали сто пятьдесят семь лет, поэтому крышка поддалась с трудом. Молодой человек окрасил красными чернилами печать, глубоко вздохнул и поставил отпечаток на листе. Картина была закончена.
Сокки выглядел умиротворенным. Пора уходить.
– Может, сначала поешь? – предложила Танби, не в силах скрывать грусть.
Она вытащила из шкафа упаковку с лапшой и поставила на плиту кастрюлю воды. Пока та закипала, Танби помыла огурцы с зеленым луком и мелко порезала их, затем достала из морозилки кусочки говядины и принялась жарить. Дом наполнился звуком скворчащего мяса и невероятным ароматом.
Когда вода закипела, Танби бросила туда лапшу, недолго поварила, промыла под холодной водой и откинула на дуршлаг. Она все делала быстро и четко. Затем мелко покрошила сушеные водоросли и достала из холодильника контейнер с кимчхи. Остался последний штрих.
Танби разложила лапшу по тарелкам, полила соусом из набора, добавила немного сахара, кунжутного масла, украсила сверху огурцами, луком, посыпала свое произведение сушеными водорослями и слегка посолила.
Наконец, она вытащила из контейнера кимчхи. Танби ела ее, когда особенно сильно скучала по маме, ведь это последнее, что та успела приготовить перед смертью. Девушка решительно подцепила один из кусков палочками – под ним уже виднелось дно. Она промыла кимчхи под водой и поставила рядом с мясом. Еще Танби разогрела суп с соевой пастой, который приготовила бабушка.
– Попробуй, – сказала она Сокки. – Это еда для души.
– В смысле?
– Успокаивает душу. Моя мама готовила лапшу именно так. Лучшее блюдо на свете.
– Сейчас же попробую.
Сокки перемешал содержимое тарелки и набил полный рот. Кисло-сладкий соус и лапша гармонировали с хрустящими огурцами и луком, жареное мясо в остром соусе добавляло необычайный оттенок вкуса, а кимчхи подчеркивало глубину. Сокки в мгновение ока опустошил тарелку, заедая все супом.
– Никогда не пробовал ничего вкуснее! – воскликнул он. – Вот уж действительно – блюдо для души. Так объелся, что не могу пошевелиться. Спасибо!
Все это время Сокки было любопытно, почему первым человеком, которого он встретил после пробуждения, стала именно Танби. И сейчас, когда пришло время прощаться, он наконец-то понял: их пути совпадали.
Сокки считал, что жизнь человека похожа на металлический шарик: его выбрасывают в мир, он катится в поисках своей дороги. На шарике со временем появляются царапины и вмятины от ударов судьбы, у каждого свои. Но рано или поздно они встречают абсолютно такой же шарик, на который можно опереться. Это дает возможность отдохнуть и перевести дух. Сокки казалось, что этот образ идеально описывает их с Танби связь.
– Я никогда не забуду об этом прекрасном времени, проведенном вместе, о разделенной с тобой еде, об удобном складе, о возможности рисовать что хочу и когда хочу, о покупателях, которым мои карикатуры поднимали настроение, о настоящих друзьях. Спасибо за все, – сказал он ей на прощанье.
– Когда встретимся в следующий раз, я приготовлю что-нибудь вкусное, – произнесла Танби, закусив губу, чтобы не расплакаться.
Сокки лишь грустно улыбнулся.
Сто дней пролетели как один миг. Только сейчас Танби осознала, что наступил конец. Только сейчас картинка сложилась воедино.
Иногда истины можно достичь лишь путем страданий. Прежде Танби это не удавалось. Боль от смерти мамы была настолько велика, что девушка не хотела больше испытывать подобное, поэтому старалась ни с кем не сближаться.
Кто-то приходит к осознанию раньше, кто-то позже. Танби же достигла истины в семнадцать лет. И все благодаря встрече с Хёном, вернее, с Сокки.
Потеря мамы, момент вручения приза, дни, когда девушка листала дневник, живя без самого дорогого в жизни человека, время, которое она провела с Сокки, – всему приходит конец, от этого не убежать. Будь то миг радости, когда сердце выпрыгивает из груди, или грусти, когда не хочется больше жить, – рано или поздно все заканчивается.
Танби осознала еще одну важную истину: расставание – не конец, не трагедия, а лишь часть нашей жизни. Его другое имя – воспоминания. Они неразрывно связаны, как жизнь и смерть. Пока Танби помнит маму, помнит Сокки, близкие тоже будут ее помнить.
Люди должны любить друг друга, даже если знают, что им скоро придется расстаться, тогда у них останутся счастливые воспоминания о времени, проведенном вместе.
Внезапно перед Сокки появилось существо, которое люди зовут посланником смерти. Но в этот раз его видела и Танби.
– Как же долго ты меня ждал, Хён, – обратился к нему Сокки.
– Даже не представляешь. Это я просил отсрочить твою смерть, дать возможность насладиться этим миром. Подарить тебе счастье, которого ты был лишен при жизни: есть что пожелаешь и делать что хочешь. Я умолял разрешить мне попросить у тебя прощения, быть рядом и рассказать нашу историю до конца… – Хён одновременно плакал и улыбался.
Сокки вспомнил последние сто дней. Это было самое счастливое время, он смог пожить как обычный человек. И все благодаря Хёну.
– Сокки, прости… что не смог спасти тебя тогда. – Он наконец произнес то, что держал в себе многие годы.
Пришло время расставания. Сокки и Хён улыбнулись Танби на прощание, и их силуэты медленно растворились в воздухе.
– Прощайте, – прошептала Танби, и из глаз брызнули горячие слезы.