Валантен велел кучеру высадить его на Бельвильском перекрестке и принялся расспрашивать редких прохожих, не знают ли они среди местных жителей гусара, у которого проблемы со зрением. На верный путь его в конце концов направила торговка арлекинами [85]. Не сразу, но выяснилось, что речь идет не о бравом вояке, а о кабаке с дурной славой, стоящем на склоне Бельвильского холма. Получив довольно туманные ориентиры, Валантен бросился искать заведение под названием «Кривой гусар».
Вскоре он оказался в унылой местности, где трущобы перемежались с пустырями. Местные жители теперь попадались еще реже, а потом и вовсе превратились в едва различимые силуэты. Время от времени мимо скользили, неслышно ступая, пугливые тени. Другие тени маячили в подворотнях и растворялись в темноте, когда инспектор приближался к ним. Из недр домов сквозь подвальные оконца, подобные алчущим ртам, разинутым над уровнем земли, поднимались влажные испарения, которые несли с собой затхлый землистый запах. В этом дыхании трущоб чудилась какая-то мрачная угроза, неуемная жажда запретного и постыдного. Валантен ощутил, как из глубин его мученического детства накатывает тошнота. Было очевидно, что Викарий выбрал для него эти места не просто так. Он намеренно отправил своего бывшего пленника сначала в ту странную церковную лавку, затем в кабак «Кривой гусар», расположенный в разбойном квартале. Его целью было выбить Валантена из колеи, погрузить его в этот мутный опасный омут, где сам он чувствовал себя как рыба в воде и откуда много лет назад Валантену удалось вырваться. «Знай только, что впереди у тебя долгая дорога, исполненная боли и слез. Ибо необходимо, чтобы ты заплатил за свое бегство (искупил вину, надлежало бы мне написать) и за то, что огорчил меня безмерно». Таково было обещание Викария. А Викарий был не из тех, кто отказывается от своих слов.
Кабак «Кривой гусар» стоял в глубине проулка, пропахшего капустой. На вывеске, намалеванной масляными красками, гарцевал кавалерист в парадном мундире времен Империи. Небрежность художника не позволяла установить, действительно ли бравый солдат страдает косоглазием, но в принципе, кривым было все заведение целиком. Внутри эта грязная конура воняла прокисшим вином и рвотой; горящие свечи бросали отблески на несколько столиков, заляпанных жирными пятнами, и на посыпанный соломой пол.
Кабатчик был под стать своей тошниловке: такой же замызганный и вульгарный. От него тоже воняло – гвоздичным маслом и гнилыми зубами.
– Лаз невидимок? – проворчал он, покосившись на инспекторский жетон, небрежно выложенный Валантеном на прилавок. – Ну ясное дело, знаю такой! Да у меня и ключ от него есть. Это старинный туннель контрабандистов, который проходит прямо под таможенной заставой. Южный конец там обрушился еще в двадцать третьем, и с тех пор всякие граждане мне по воскресеньям приплачивают за этот ключ, когда хотят устроить сабантуй в подземельях. Но если вы того, по поводу жалоб каких на их поведение, то я не при делах. Я их только пускаю туда, а чего там внизу происходит, что за пьянки-гулянки да какие еще непотребства, это меня не касается никаким боком!
Было общеизвестно, что под стеной Фермье-Женеро вырыто множество тайных ходов. Власти, желая перекрыть туда доступ, в последние годы их тщательно замуровывали – строили в этих подземных галереях перекрытия на уровне городской стены наверху.
– Мне плевать на ваш левый заработок, – ледяным тоном произнес инспектор. – Я всего лишь хочу взглянуть на пресловутый лаз изнутри. Можно получить ключ?
– Если дадите слово, что у меня из-за этого не будет неприятностей, я вам даже провожатого подгоню вдобавок.
– Даю слово, – отрезал Валантен, который не был расположен терять время на пустую болтовню. – Побыстрее, я тороплюсь.
– Ла-Корунья! – крикнул кабатчик, обернувшись к служебному помещению. – Живо тащи сюда свою кривую задницу! Тут легавый к невидимкам хочет заглянуть!
Искалеченное существо, которое откликнулось на зов, напоминало одновременно паука и краба. У него были неестественно выгнутый торс и почти атрофированные нижние конечности с утолщениями в районе суставов. Лицо с тонкими юношескими чертами было изуродовано пятнами лишая и старыми шрамами. Калека перемещался по полу, опираясь на обе руки и одно колено, при этом выгибаясь назад под каким-то немыслимым углом. Несмотря на тяжелые увечья, двигался он с потрясающей ловкостью и проворством.
Валантен воздержался от комментариев, но у него защемило сердце, как всякий раз, когда он сталкивался с ребенком, пережившим насилие. Судя по прозвищу, юный калека был жертвой живодеров, которые промышляли в Галисии [86]. В этой провинции на севере Испании было множество «фабрик уродов». Работавшие там изуверы в совершенстве владели своим мастерством – они умели ломать, перемещать и снова сращивать кости младенцев, купленных у нищих родителей за пять-шесть десятков франков. Потом подросших калек отправляли в разные европейские столицы, где те становились профессиональными нищими под руководством эксплуататоров без стыда и совести [87].
Следом за несчастным созданием инспектор без сожалений покинул кабак и углубился в узкий подземный проход, разветвлявшийся в форме буквы V. Посередине одного из «рукавов» застоялась мутная вода, в которой плавали нечистоты, – Ла-Корунья легко огибал их, перекидывая свое искореженное тело с одного «берега» на другой. В конце прохода он нырнул под замшелый свод, пересек нечто вроде внутреннего дворика, спустился на несколько разбитых каменных ступеней и остановился перед дверью, ничем особенно не выделявшейся. Железная цепь, продетая через вделанные по бокам от двери два кольца, и засов призваны были надежно защищать то, что находилось за ней. Но оба замка были открыты и висели на выдернутых скобах.
– Так не должно быть! – воскликнул калека. – За исключением воскресений, дверь всегда заперта.
Что до Валантена, он ничуть не удивился: взломанные замки были наглядным доказательством того, что здесь уже побывал Викарий. По приглашению провожатого инспектор размотал цепь, открыл дверь и зажег висевший за ней на стене фонарь. Они оказались в помещении со сводчатым потолком; пол был завален строительным мусором и пустыми винными бочками. В дальнем его конце был вырублен проем – оттуда в глубь земли уходил туннель шириной не меньше туаза.
Возможно, калека почуял что-то дурное – следовать за Валантеном он отказался и жестом дал понять, что будет ждать снаружи. Инспектор не настаивал. Подняв фонарь на уровень глаз, он шагнул в узкий проем и двинулся дальше по туннелю контрабандистов. «Стисни зубы! Не думай о прошлом! Не вспоминай тот проклятый погреб!» Как всегда, оказываясь в замкнутом пространстве под землей, Валантен вынужден был делать над собой усилие, чтобы не удариться в панику и не почувствовать себя снова ребенком во власти Викария.
Он постарался сосредоточиться на тенях, которые пламя фонаря заставляло плясать на стенах; в итоге ему удалось совладать с эмоциями и перестать думать об окружающей его толще земли, в которой он заключен, как в могиле. Таким образом Валантен преодолел десяток метров – и встал как вкопанный, когда свет выхватил из темноты перед ним кошмарную сцену.
Маленькая жертва сидела на земле, привалившись спиной к стенке туннеля. Кровь, вытекшая из перерезанного горла, пропитала одежду и разлилась лужей под ногами. Валантен, задыхаясь от горя и гнева, приблизился и рухнул рядом на колени. Не боясь запачкаться, обхватил мертвое, остывшее уже тело и прижал его к груди, будто хотел убаюкать, утешить…
Юный чистильщик обуви больше не будет драить чужие штиблеты, а его недостижимые мечты по вине Валантена обратились в подлинный кошмар.
Глава 29Таинственные эксперименты
– Ты правда думаешь, что это необходимо?
– Я более не сомневаюсь, что Викарий решил взяться за тех, кто мне дорог. Рано или поздно он доберется до вас. Если вы согласитесь пожить у меня, мне будет спокойнее.
Валантен был потрясен убийством Клопа и чувствовал себя отчасти виновным в его смерти. Если бы он не поручил мальчику следить за Викарием, тот был бы жив. Он, конечно, предупредил Клопа, чтобы тот не рисковал ни в коем случае и убегал при малейших признаках угрозы, но этого оказалось недостаточно, чтобы защитить маленького чистильщика обуви. Именно привязанность Валантена к уличному мальчишке того и погубила – Валантен не сумел предвидеть такого поворота и знал, что теперь еще долго будет корить себя за это. «Как Мальчик-с-пальчик из сказки, я стану разбрасывать драгоценные камешки и позабочусь о том, чтобы ты находил их в надлежащее время». Эта фраза из письма Викария внезапно обрела смысл под землей в Ла-Куртий. Таков был замысел воспаленного мозга безумца – разбрасывать трупы, как ориентиры, на дороге, которая должна привести к нему Валантена. Трупы тех, кто ему, Валантену, дорог… За этим открытием последовало другое, еще страшнее первого: жизнь Аглаэ под угрозой! Терзаемый страхом и угрызениями совести, инспектор покинул Ла-Куртий и бросился туда, где жила актриса. Нужно было во что бы то ни стало убедить ее довериться его защите.
– Хорошо, я готова поверить, что Викарий может использовать меня, чтобы уязвить тебя, – сказала Аглаэ. – Но почему ты думаешь, что сможешь меня защитить, заперев у себя в квартире? И сколько времени мне придется там прятаться? Ты и твой приемный отец годами безрезультатно преследовали этого преступника. Не могу же я остаться взаперти навечно!
Валантен сидел как на угольях. Когда он мчался к Аглаэ, у него в голове была одна-единственная мысль: спрятать девушку в безопасном месте как можно скорее. Самым простым решением было отвезти ее на улицу Шерш-Миди и доверить заботам добрейшей Эжени, а к квартире приставить полицейского, чтобы вел наблюдение. Но убедить молодую энергичную актрису оказалось труднее, чем он ожидал.