Харри нашел только купюру в пятьсот крон и протянул ее Като.
— На.
Като уставился на деньги. Погладил купюру.
— Я тут всякое слышал, — сказал он. — Говорят, что ты из полиции.
— Да?
— И что ты супер. Как называется твой яд?
— «Джим Бим».
— А, «Джим». Знакомец моего «Джонни». И что ты знаешь этого мальчишку, Олега.
— А ты его знаешь?
— Тюрьма хуже смерти, Харри. Смерть проста, она освобождает душу. А тюрьма пожирает ее до тех пор, пока в тебе не исчезнут последние крохи человеческого. Пока ты не станешь призраком.
— Кто рассказал тебе об Олеге?
— Прихожанам моим несть числа, и паства моя велика, Харри. Я просто слушаю. Говорят, ты охотишься на этого человека, Дубая.
Харри посмотрел на часы. Обычно в это время года на рейсах было много свободных мест. Из Бангкока можно отправиться в Шанхай. Цзянь Ин написала в эсэмэске, что эту неделю она будет одна и они могут вместе поехать в поместье.
— Я надеюсь, что ты не найдешь его, Харри.
— Я не говорил, что собираюсь…
— Кто находит его, умирает.
— Като, сегодня вечером я…
— Ты слышал о «жуке»?
— Нет, но…
— Шесть ножек, вонзающихся в твое лицо.
— Мне надо идти, Като.
— Я сам это видел. — Като опустил подбородок на пасторский воротничок. — Под мостом Эльвсборгсбрун у порта в Гётеборге. Полицейский, выследивший героиновую лигу. Они разбили ему лицо кирпичом с гвоздями.
До Харри дошло, о чем он говорит. О «жуке».
Метод изначально был русским и использовался для наказания стукачей. Одно ухо стукача прибивали к полу прямо под потолочной балкой. Потом в обычный кирпич на половину длины вбивали шесть больших гвоздей, привязывали кирпич к веревке, которую обматывали вокруг балки, и давали конец веревки в зубы стукачу. Смысл — и символизм — наказания заключался в том, что, пока стукач держал рот на замке, он был жив. Харри видел результат наказания «жуком», произведенного Тайпейской триадой. Несчастного нашли на задней улице в Тяньшуе. Они использовали гвозди с широкими шляпками, которые, вонзаясь в лицо, проделывают небольшие отверстия. Когда врачи «скорой» приехали и стали вынимать кирпич из лица убитого, лицо последовало за кирпичом.
Като засунул купюру в пятьсот крон в карман брюк и положил руку на плечо Харри.
— Я понимаю, что ты хочешь защитить своего сына. Но подумай, а вдруг это он убил того парня? У того парня тоже есть отец, Харри. Когда родитель бьется за своего ребенка, это называют самопожертвованием, но на самом деле он хочет защитить самого себя, то есть своего клона. Здесь нет никакого морального мужества, в этом случае действует простой генный эгоизм. Когда я был маленьким и отец читал нам Библию, я думал, что Авраам был трусом, потому что послушался Бога, который попросил его принести в жертву собственного сына. Когда я стал взрослым, я понял, что по-настоящему бескорыстный отец готов пожертвовать собственным ребенком, если это послужит более высокой цели, чем родственные отношения. Потому что такие цели существуют.
Харри бросил сигарету на тротуар.
— Ты ошибаешься. Олег не мой сын.
— Не твой? Почему же ты тогда здесь?
— Я полицейский.
Като засмеялся:
— Шестая заповедь, Харри. Не врать.
— Разве это не восьмая? — Харри наступил на дымящийся окурок. — И насколько я помню, заповедь гласит, что ты не должен говорить неправду о своем ближнем, что означает, что ты можешь немного приврать о самом себе. Но ты, наверное, не успел завершить теологическое образование?
Като пожал плечами:
— У нас с Иисусом нет никаких формальных профессий. Мы — люди слова. Но как и все шаманы, гадалки и шарлатаны, мы иногда можем подарить ложные надежды и подлинное утешение.
— Ты ведь даже не христианин.
— Позволь сказать, что вера никогда не приносила мне ничего хорошего, только сомнения. Это и стало моим заветом.
— Сомнение.
— Именно. — Като сверкнул в темноте желтыми зубами. — Я вопрошаю: разве сейчас мы можем быть уверены в том, что Бога нет, и в том, что у него нет лица?
Харри тихо засмеялся.
— Мы не такие уж разные, Харри. Я ношу пасторский воротничок, а ты — фальшивую звезду шерифа. Насколько непоколебима твоя вера в твое евангелие? Чтобы дать защиту нуждающимся и увидеть, как заблудшим воздастся в конце концов за грехи их? Разве ты тоже не сомневаешься?
Харри вытряхнул из пачки новую сигарету:
— К сожалению, в этом деле сомнений не осталось. Я уезжаю домой.
— В таком случае счастливого пути. Я должен успеть на свою церковную службу.
Раздался гудок автомобиля, и Харри машинально повернулся. Передние фары ослепили его и исчезли за поворотом. Тормозные фонари полицейской машины, снизившей скорость при въезде в гараж, в темноте были похожи на горячие угли. А когда Харри повернулся обратно к Като, того уже не было. Казалось, что старый пастор растворился во мраке, Харри слышал только звук шагов человека, идущего по направлению к кладбищу.
Как он и рассчитывал, сбор багажа и выписка из «Леона» заняли ровно пять минут.
— Гостям, которые платят наличными, мы делаем небольшую скидку, — сказал парень за стойкой.
Не все было новым.
Харри заглянул в бумажник. Гонконгские доллары, юани, американские доллары, евро. Зазвонил мобильный телефон. Харри ответил, веером раскладывая купюры перед парнем:
— Говорите.
— Это я. Что ты делаешь?
Черт. Он не собирался звонить ей до тех пор, пока не доберется до аэропорта. Хотел сделать все как можно проще и жестче. Порвать все одним движением.
— Выписываюсь из гостиницы. Я перезвоню через две, хорошо?
— Я просто хотела сказать, что Олег связался со своим адвокатом. Э-э… в общем, с Хансом Кристианом.
— Норвежские кроны, — сказал парень.
— Олег говорит, что хочет встретиться с тобой, Харри.
— Черт!
— Что, прости? Харри, ты здесь?
— Вы принимаете карты «Виза»?
— Для вас будет дешевле дойти до банкомата и снять наличные.
— Встретиться со мной?
— Он так сказал. И как можно скорее.
— Это невозможно, Ракель.
— Почему?
— Потому что…
— Банкомат всего в ста метрах отсюда по улице Толлбугата.
— Потому что?
— Просто прими карту, ладно?
— Харри?
— Во-первых, это невозможно, Ракель. Ему запрещено принимать посетителей, и я не смогу еще раз обойти этот запрет.
— А во-вторых?
— Во-вторых, я не вижу в этом смысла, Ракель. Я прочитал все документы. Я…
— Что ты?
— Я думаю, это он застрелил Густо Ханссена, Ракель.
— Мы не принимаем «Визу». У вас есть другие карты? «МастерКард», «Американ экспресс»?
— Нет! Ракель?
— В таком случае пусть будут доллары или евро. Обменный курс не очень выгодный, но все равно лучше, чем оплата картой.
— Ракель? Ракель? Черт!
— Что-то случилось, Холе?
— Она положила трубку. Этого достаточно?
Глава 12
Я стоял на улице Шиппергата и смотрел, как с неба льет дождь. Зима в общем-то так и не наступила, а вот дожди шли все чаще и чаще. Но спрос из-за этого не упал. Мы с Олегом и Иреной за день продавали больше, чем я продавал за целую неделю, когда работал на Одина и Туту. В среднем я зарабатывал по шесть тысяч в день. Я пересчитал футболки «Арсенала» в центре. Оборот старикана должен был составлять больше двух миллионов в неделю, и это только осторожные предположения.
Каждый вечер, перед тем как произвести расчет с Андреем, мы с Олегом тщательно пересчитывали кроны и остаток товара. У нас не бывало ни кроны недостачи. Это было невыгодно.
И на Олега я мог положиться на все сто процентов — у него не хватило бы фантазии задумать что-нибудь, это означало бы, что он не понял концепцию относительно воровства. А может быть, его мозги и сердце были до краев переполнены Иреной. Ужасно смешно было наблюдать, как он вилял хвостом, когда она находилась поблизости. И насколько слепа она была к его поклонению. Потому что Ирена видела только одно.
Меня.
Меня это не мучило, но и не радовало, просто так было, и так было всегда.
Я хорошо ее знал, точно знал, как заставить ее маленькое, свободное от наркотиков сердце забиться, сладкий ротик — засмеяться, а ее голубые глаза — наполниться слезами (если бы я этого захотел). Я мог бы позволить ей уйти, открыть дверь и сказать «до свидания». Но я же все-таки вор, а воры не отдают просто так то, что надеются когда-нибудь продать. Ирена принадлежала мне, но два миллиона в неделю принадлежали старикану.
Удивительно, как шесть тысяч в день заставляют передвигаться твои ноги, если ты любишь добавлять кристаллический амфетамин в напитки вместо льда и носить одежду, купленную не в «Кубусе». Поэтому я по-прежнему жил в репетиционном зале вместе с Иреной, которая спала на матраце позади ударной установки. Но она справлялась, не притрагивалась ни к чему крепче сигарет, ела только вегетарианское дерьмо и открыла хренов банковский счет. Олег жил дома у мамочки, так что он купался в деньгах. К тому же он подтянулся, стал учиться и даже возобновил тренировки на «Валле Ховин».
Стоя на Шиппергата, размышляя и подсчитывая, я увидел, как сквозь потоки дождя ко мне идет человек. Очки его запотели, редкие волосы приклеились к голове, а одет он был во всепогодную куртку из тех, что твоя жирная страшная подружка покупает вам обоим на Рождество. То есть либо подружка у этого мужика была жирной и страшной, либо ее вообще не было. Такой вывод можно было сделать, глядя на его походку. Он прихрамывал. Наверняка уже придумано слово, камуфлирующее его недостаток, а я называю это кривоногостью, но ведь я не боюсь произносить вслух такие слова, как «маниакальная депрессия» и «негр».
Он остановился передо мной.
К этому моменту я уже перестал удивляться тому, какие люди покупают героин, но этот мужик определенно не относился к категории обычных покупателей наркоты.