— Прошу прощения, здесь закрытое мероприятие по случаю премьеры… — начал он, но замолчал, увидев удостоверение Харри.
— Мне не нужен твой мэр, коллега, — произнес Харри. — Мне нужно только переброситься парой слов по работе с одним человеком.
Мужчина кивнул, сказал что-то в микрофон на лацкане пиджака и пропустил Харри внутрь.
Фойе представляло собой гигантское иглу, наполненное лицами, которые Харри, несмотря на длительное отсутствие в стране, узнавал без труда: любители попозировать для печатных изданий, говорящие головы из телевизора, артисты из индустрии развлечений, спортсмены и политики плюс кардиналы разной степени серости. И Харри понял, что имела в виду Исабелла Скёйен, когда говорила, что ей сложно подобрать себе кавалера достаточно высокого роста, когда она надевает каблуки. Ее легко было заметить, она возвышалась над окружающими.
Харри перешагнул через веревочное ограждение и стал прокладывать себе путь среди любителей белого вина, без устали повторяя «простите».
Исабелла разговаривала с мужчиной на полголовы ниже себя, но восторженно-заискивающее выражение на ее лице заставляло предполагать, что он на несколько голов выше ее по властному статусу. Харри приблизился к ним на расстояние трех метров, как вдруг перед ним вырос какой-то мужчина.
— Я полицейский, который только что разговаривал с твоим коллегой снаружи, — объяснил Харри. — Мне надо поговорить с ней.
— Пожалуйста, — сказал охранник, и Харри показалось, что он услышал определенный подтекст.
Он преодолел оставшееся расстояние.
— Привет, Исабелла, — сказал он и увидел удивление на ее лице. — Надеюсь, я не прервал… твою карьеру?
— Инспектор Харри Холе, — ответила она, звонко рассмеявшись, как будто он рассказал смешной анекдот.
Мужчина, стоявший рядом с Исабеллой, поспешно протянул ему руку и назвал свое имя, что было совершенно излишним. Долгая карьера на верхних этажах ратуши, вероятно, научила его, что близость к народу будет вознаграждена в день выборов.
— Вам понравился спектакль, инспектор?
— И да, и нет, — ответил Харри. — Я был даже рад, что он закончился, и уже направлялся к дому, как вдруг вспомнил, что осталась пара вещей, с которыми надо разобраться.
— И какие же?
— Ну… Дон Жуан — вор и ловелас, и в общем правильно, что в последнем акте его наказывают. Я думаю, что понял, кто эта статуя, которая явилась к Дону Жуану и забрала его в преисподнюю. А вот чего я не знаю, так это кто сказал ему, где и когда он может найти Дона Жуана. Ты ответишь мне на этот вопрос… — Харри повернулся, — Исабелла?
Исабелла криво улыбнулась.
— Если у тебя есть теория заговора, то ее всегда интересно выслушать. Но лучше в другой раз, потому что сейчас я разговариваю с…
— Но мне крайне необходимо перекинуться с ней парой слов, — сказал Харри, обращаясь к собеседнику Исабеллы. — Если вы позволите, конечно.
Он заметил, что Исабелла хочет выразить протест, но собеседник опередил ее:
— Конечно.
Он улыбнулся, кивнул и повернулся к пожилой паре, стоявшей в очереди к нему в ожидании аудиенции.
Харри взял Исабеллу под руку и потащил в сторону туалетов.
— От тебя воняет, — прошипела она, когда он положил руки ей на плечи и прижал к стене у входа в мужской туалет.
— Костюмчик пару раз побывал в мусорном баке, — пояснил Харри и отметил, что парочка присутствующих посматривает на них. — Послушай, мы можем поговорить цивилизованно или жестко. В чем заключается твое сотрудничество с Микаэлем Бельманом?
— Что? Да пошел ты к черту, Холе!
Харри пинком открыл дверь туалета и затащил ее внутрь.
Одетый в смокинг мужчина, стоявший у раковины, с удивлением проследил в зеркале, как Харри прижал Исабеллу Скёйен к двери кабинки и придавил ее шею, приставив к ней предплечье.
— Бельман был у тебя в то время, когда убили Густо, — прошипел Харри. — Под ногтями у Густо была кровь Бельмана. Сжигатель Дубая — это доверенный соратник и ближайший друг детства Бельмана. Если ты сейчас же не расскажешь мне все, я позвоню своему человеку в «Афтенпостен», и завтра история будет в газетах. А к тому моменту все, что есть в моем распоряжении, будет лежать на столе у прокурора. И что из этого выйдет?
— Простите, — заговорил мужчина в смокинге. Он подошел ближе, продолжая оставаться на уважительном расстоянии. — Помощь нужна?
— Выметайся отсюда к чертовой матери!
На лице у мужчины появился ужас, возможно не из-за слов, которые он услышал, а из-за того, что слова эти произнесла Исабелла Скёйен, и он шаркающей походкой вышел из туалета.
— Мы трахались, — сказала полупридушенная Исабелла.
Харри отпустил ее и по выдоху почувствовал, что она пила шампанское.
— Вы с Бельманом трахались?
— Я знаю, что он женат, и мы трахались, вот и все, — произнесла она, потирая шею. — Внезапно появился Густо и поцарапал Бельмана, когда тот пытался выставить его вон. Если хочешь рассказать прессе о нашей связи, вперед. В таком случае я буду исходить из предположения, что ты никогда не трахал замужних женщин. И что тебе абсолютно наплевать на то, как газетные заголовки отразятся на жене и детях Бельмана.
— А как вы с Бельманом познакомились? Уж не хочешь ли ты сказать, что этот треугольник — Густо и вы — возник совершенно случайно?
— Как ты думаешь, Харри, как встречаются люди, занимающие высокие посты в органах власти? Оглянись вокруг. Посмотри, кто присутствует на этом приеме. Всем известно, что Бельман станет новым начальником полиции Осло.
— А тебе достанется кресло в городском совете?
— Мы встретились на открытии, премьере, вернисаже, уже не помню. Так случается. Можешь позвонить Микаэлю и спросить, когда это было. Только не сейчас, сегодня у него тихий вечер в кругу семьи. Просто… да просто так случается.
Просто так случается. Харри пристально смотрел на нее.
— А как насчет Трульса Бернтсена?
— Кого?
— Он ваш сжигатель, так ведь? Кто послал его в «Леон», чтобы разобраться со мной? Ты? Или Дубай?
— Господи, да о чем это ты?
Харри увидел. Она действительно не знала, кто такой Трульс Бернтсен. Исабелла Скёйен рассмеялась.
— Харри, ну же, не будь таким грустным!
Он мог бы сидеть в самолете, следовавшем в Бангкок. К другой жизни.
Он пошел к двери.
— Подожди, Харри.
Он обернулся. Она стояла, прижавшись спиной к двери туалетной кабинки, подтянув кверху платье. Так высоко, что он видел краешек ее чулок. Белая прядь упала ей на лоб.
— Раз уж мы все равно совершенно одни в туалете…
Харри посмотрел ей в глаза. На них лежала пелена. Это был не алкоголь и не похоть, а что-то другое. Слезы? Крутая, одинокая, презирающая себя Исабелла Скёйен плакала? И что? Она просто была одной из многих ожесточенных людей, которые готовы разрушить жизнь других, чтобы получить то, на что имеют право по рождению, — быть любимыми.
После того как Харри вышел из туалета, дверь продолжала ходить взад-вперед, она билась о резиновый порожек все быстрее и быстрее, как последний нарастающий шквал аплодисментов.
По пешеходному мосту Харри вернулся на Центральный вокзал и спустился на Плату. На другом конце площади находилась круглосуточная аптека, но там всегда собиралась большая очередь, а Харри знал, что обезболивающие препараты, продающиеся без рецепта, не смогут победить его боль. Он пошел дальше, вдоль Героинового парка. Начался дождь, и уличные фонари мягко отражались в мокрых трамвайных рельсах на улице Принсенс-гате. Харри размышлял на ходу. Легче всего было добраться до дробовика Нюбакка в Уппсале. Кроме того, дробовик дает больше простора для маневра. Чтобы взять винтовку, стоящую за шкафом в номере 301 в «Леоне», ему надо незамеченным войти в гостиницу, и, вполне возможно, его оружие уже обнаружили. Но винтовка стала окончательным аргументом.
Замок на воротах, ведущих в задний дворик «Леона», был сломан. Недавно взломан. Харри посчитал, что именно так двое в костюмах проникли в гостиницу в тот вечер.
Харри подошел к двери гостиницы — и точно, на ней замок тоже был выворочен.
Он поднялся по узкой лестнице, служившей черным ходом. В коридоре третьего этажа не было ни души. Харри постучал в двери номера 310, к Като, чтобы поинтересоваться, навещала ли его полиция. Или кто-нибудь еще. Что они делали. О чем спрашивали. Что он рассказал им. Но ему никто не открыл. Харри прижался ухом к двери. Тишина.
Дверь в его собственный номер даже не начали ремонтировать, так что ключ ему не понадобился. Харри просунул руку в дыру и отпер замок. Обратил внимание на кровь, застывшую на голом цементе в том месте, где раньше находилась дверная коробка.
Разбитое окно тоже не починили.
Харри вошел в комнату, не включая света, просунул руку за шкаф и выяснил, что винтовку они не нашли. Как и коробку патронов, которая все так же лежала рядом с Библией в ящичке прикроватной тумбочки. И Харри понял, что полиции здесь не было, что «Леон», его обитатели и соседи не видели никаких причин звать стражей закона из-за каких-то отчетливых выстрелов из дробовика, по крайней мере до тех пор, пока не появятся трупы. Он открыл шкаф. Даже его одежда и чемодан были на месте, как будто ничего не произошло.
Харри заметил женщину в окне напротив.
Она сидела на стуле перед зеркалом, повернувшись обнаженной спиной к окну. Казалось, она причесывается. На ней было платье, которое выглядело удивительно старомодным. Не старым, но старомодным, как только что сшитый костюм из другой эпохи. Без какой бы то ни было причины Харри крикнул в разбитое окно. Издал короткий крик. Женщина не отреагировала.
Когда Харри снова оказался на улице, он понял, что не справится. Горло полыхало огнем, и жар заставлял поры выкачивать пот. Он насквозь промок и начал ощущать первые признаки озноба.
Песня в баре поменялась. Из открытых дверей доносилась песня «And It Stoned Me»[58] Ван Моррисона.