раненая кобыла со съехавшим набок седлом, в которой признали Сивухину Любаву, картина произошедшего нарисовалась вполне отчетливо.
— Кокнули Митяя, — горестно подытожил Павлуха, впервые назвав дружка не по фамилии, а по имени — в знак почтения перед усопшим.
Лагерь погрузился в тягостную приглушенность. Даже девицы, которые Сивуху знать не знали, попритихли и уже не разражались хохотом, бегая с клюшками за мячом.
Положение экспедиции нельзя было охарактеризовать как аховое. Пока еще не голодали, на худой конец, винтовки, в том числе изъятые у перебитых Вадимом басмачей, позволяли охотиться на дичь, которая, пусть и не в изобилии, но все-таки водилась окрест. Установка для опреснения исправно снабжала обитателей лагеря водой. Однако все осознавали, что угодили в опасный переплет, и это отнюдь не радовало.
Вадим вызвался предпринять еще одну попытку добраться до кишлака. По сути, изъявил желание принести себя в жертву, на что серб отреагировал злым карканьем:
— Разрешения не дамо. И так мало людей имеем, непозволительно ни единого изгубить!
— Осторожничаете? — завелся уязвленный Вадим. — И чего нам ждать? Будем тут торчать, пока Мокрый сам не додумается, что с нами неладно, и за нашими потрохами десант не пришлет?
— Добра думка. Тако и сделаем.
Вранич был занят изучением листка с картой и не заметил издевки. Вадим рассердился. Что он там высматривает? Чертеж изучен вдоль и поперек, раскопки ведутся в точном соответствии с указаниями, но до сей поры результатов не дали. Ерунда какая-то… Пора сворачиваться и отбывать назад в Алтынкан.
Вадим собирался с духом, чтобы все это высказать, но Вранич вдруг вскинул руку с листком и воскликнул:
— Я глуп! Мы ищем погрешно… Ударяемо в стены, а надо ударять в пол. Под ним е таемница… подземелье!
Глава IV,кардинально меняющая направление поисков
— Откуда такой вывод? — засомневался Вадим, приглядываясь к захватанной потными пальцами бумажонке. — Тут обозначен только зал…
— Сей зал е погребалище. — Вранич обвел рукой вокруг себя. — Мне надлежало сразу это угадать. Символика, атрибутика…
— Х-ха! — выперся из своей кротовины Хрущ-Ладожский. — Какая наивность! Известно же, что маздеисты не хоронили своих мертвых, а бросали их на съедение зверям и птицам. Для них тело, покинутое душой, было не более чем мусором.
Серб терпеливо обосновал свою точку зрения. Да, адепты культа, чьим творением является эта крепость, не придавали значения бренным телесным оболочкам и не утруждали себя организацией похорон умерших. Но случались редкие исключения, касавшиеся значимых особ. Ради их упокоения могли возводить мавзолеи — пусть не такие роскошные, как в эру Тимуридов, но все же… Пока эти места не поглотила пустыня, склеп выполнял функцию не только памятника, но и святилища, о чем свидетельствуют найденные в ходе раскопок ритуальные предметы.
— И кто же тут, по-вашему, погребен? — насмешливо подбоченился Хрущ. — Какой выдающийся деятель?
— То мне неведомо. — Вранич пересек зал и взял прислоненный к стене молоток. — Вскроем гробницу, засим и познаем.
Он опустился на колени и принялся простукивать свободные от песка пригнанные одна к другой плиты. Приват-доцент критически следил за ним, всем видом подчеркивая, что ни в какие потайные захоронения не верит. Молоток до поры долбил глухо, но ближе к середине зальчика пол отозвался гулким звуком, эхо от которого взлетело к своду.
— Тако есть! — возликовал научник. — Пустота!
— Это еще ни о чем не говорит, — упорствовал задетый за живое Аркадий Христофорович. — Дефект плиты или, например, специальный канал в фундаменте, оставленный для свободного протока подземных вод — чтобы они не подмывали сооружение…
— Откуда здесь подземные воды? — вступил в пикировку Вадим. — Сушь кругом.
— Они текли в древности, когда возводилась постройка, но потом ушли…
Стоило ли продолжать споры? Вадим принес из палатки кирку и уже размахнулся ею, чтобы садануть по плитам, но серб сделал запретительный жест.
— Вы нашкодите содержанию. Я поперву проверю…
Он обстукал молотком весь немаленький круг, составлявший нижнюю грань цилиндрического помещения. Наметил размеры и очертания полости и только после этого разрешил приступить к работе. Предупредил:
— Бейте обережно. Мы не ведаем, что под полом и как с этим обращаться.
Кирка хрястнула о плиту, высекла искры. Камень оказался весьма прочным. После трех-четырех ударов на нем обозначилась выбоина величиной с царский пятиалтынный. Мешало еще и то, что бить приходилось вполсилы, следуя распоряжению научника, который про «обережность» повторил раз двадцать.
Через час Вадима сменил Мансур, еще через час — Павлуха, а потом и лично Вранич. Аркадий Христофорович обозвал их «балбесами», а иных и «тварями», и ушел к себе в ответвление, где зашуршал лопатой, упорно придерживаясь собственного курса.
К вечеру стало ясно, что на вскрытие подземного саркофага (если таковой имелся в действительности) понадобится не меньше двух дней. Павлуха, поверивший было, что уже завтра мытарства окончатся и экспедиция, выполнив миссию, вернется в кишлак, пригорюнился. Вадим же, напротив, чувствовал душевный подъем. Два дня — пустяк! Важно, что перестали возиться вслепую, — появилась определенная цель.
Что же там спрятано, в пространстве под плитой? Голова лопалась от домыслов, а сердце ныло от ожидания. Ночью Вадим понял, что уснуть не получится, и услал Павлуху в палатку, сев вместо него дежурить у костра. В плясавшем пламени грезились кентавры, грифоны, василиски и прочие мифические страшилища.
Кто-то тронул его за руку. Он содрогнулся и отпрянул, как если бы к нему подкрался какой-нибудь дракон из только что привидившихся. Но нет — то была укутанная в паранджу девушка из Гулиной хоккейной сборной. Она молчаливо поманила его за собой, указав на различимые поодаль юрты, которые Вадим про себя называл женским общежитием.
— Что-то случилось? — вымолвил он полушепотом, чтобы не перебудить спящих. — Скорпион заполз?
Она отрицательно качнула головой, но при этом еще настойчивее помахала теперь уже обеими руками. Он состроил недовольную мину, поднял винтовку и пошел за чудачкой.
Она приподняла коврик, заменявший дверь, и вошла в юрту. Вадим шагнул следом, осмотрелся.
Юрта как юрта. Кроме него и девушки, в ней никого больше не было. Под ногами располагалась циновка, застеленная расшитым покрывалом, на котором лежали две шелковые подушки. В головах этой импровизированной постели стоял кувшин непонятно с чем. Вадим поискал глазами скорпионов и прочих неприятных гадов, нередко проникавших в жилища, но их не было.
Он вопросительно посмотрел на девчонку, а она, нимало не смущаясь, потянула вверх паранджу и высвободилась из нее, как змея из старой кожи.
Это была грудастая пухляшка, Вадим обратил на нее внимание, когда физкультурницы купались в озере. Ее выдающийся бюст выпирал, натягивая одеяние.
— Как тебя зовут? — спросил Вадим, малость удивленный ее нескромностью.
С того дня, когда он случайно (ну, почти случайно) застал ханских супружниц за банной процедурой, они не позволяли никому из участников экспедиции взглянуть не то что на свои интимные прелести, но даже и на лица. А тут — на тебе!
Она поняла вопрос, напевно промурлыкала:
— Эльмира…
И р-раз! — стащила через голову платье, оставшись в одних штанах.
Вадим опешил.
— Ты чего?
Ее дыхание, более похожее на кошачье урчание, сделалось громким и страстным. Потряхивая увесистыми дыньками, она крутнулась вокруг Вадима — будто незримой нитью его обвила, — и он неожиданно для себя повалился на покрывало, выпустив винтовку. Соблазнительница наклонилась над ним, постанывая, потерлась грудью о его небритые щеки, затем шатнулась назад и — как была, полуголая — стала исполнять томный восточный танец, скользя вдоль войлочной стенки.
Положа руку на… в общем, говоря по справедливости, все это смотрелось весьма искусительно. В гортани у Вадима пересохло, он сглотнул. Покачивая бедрами и позвякивая болтавшимися на локтях браслетами, гризетка изящно прогнула спинку и потянулась пальчиками к его ширинке с недвусмысленным намерением вызволить то, о чем она в этот момент думала.
— Э, нет! — Вадим подпрыгнул, словно укушенный, толкнулся затылком в войлок и едва не повалил юрту. — Иди ты… знаешь куда!
И не подобрав подходящих идиоматических выражений, ринулся прочь. Промелькнули коровьи глазищи неудовлетворенной пухляшки, взметнулся коврик… Уф!
Прохлада ночи отрезвила, как сельтерская. Вадим покрепче прихватил винтовку за приклад и, пошатываясь, добрел до костра. Сел. Ниже пупка чувствовался дискомфорт, но мысли уже обрели утраченную было ясность.
Чего полезла? По своему хану, ныне сосланному, истосковалась? Так ему, толстопузому похотливцу, и надо…
Шебутной бесенок жужжал в ухо: а что это ты спасовал? Неча из себя моралиста прожженного строить. Уже больше года без женщины живешь, взял бы да расслабился. Просто так, для здоровья. А?
Вадим осадил совратителя со всей суровостью. Не могу я просто так! Не могу без любви, дурья твоя чаплыжка! А любовь моя в Москве живет, и мы никак соединиться не можем. Но это не значит, что я ей буду изменять с первой встречной помпухой.
Стервозный бесенок подшушукивал: да ладно тебе! Она, любовь твоя, ничего не узнает. Сам посуди: кто ей доложит? На тысячи верст — ни одного общего знакомого. А тебе легче станет. И Эльмира эта, если не придираться, очень даже на твою Аннеке похожа — такая же узкоглазенькая, невысокого росточка, разве что формы попышнее, но на разок сгодится, не привередничай…
Чтоб ты провалился! — вознегодовал Вадим на свое альтер-эго. Не смей мне вздор городить, чертово семя! Аннеке я обманывать не хочу и не буду. И никаким ханским содержанкам, пусть даже бывшим, меня не прельстить!
Так разошелся, что вслух разговаривать начал. Осекся, кашлянул сконфуженно и, чтобы отогнать бесенка с его искусами, пошел за сухоломом для потухавшего костра.