лишенные крыш и испещренные отверстиями для проникновения пернатых и четвероногих. Поскольку покойник в крепости Янги-Таш не предназначался для съедения, его заключили в непроницаемую капсулу — опять же для исключения контактов с почвенной и водной средами. Вкупе с символикой на стенах и обнаруженными предметами все указывало на зороастрийцев. Следовательно, факты не противоречили заявлению Мансура о том, что упокоенный — это сам зачинатель культа. К кому бы еще проявили такой пиетет?
— На жалость, достоверных портретов Зороастра не сбереглось, — сетовал научник, когда все трое, вернувшись в крепость, сгрудились возле саркофага. — Посему нема примеров для сличения внешности. Брада, усы — их тогда носили все персианцы.
Вадим не сводил глаз с лежавшего в озаренной фонариком призме человека и невольно ежился. А ведь как живой! Что если не врут трактаты и существует какое-то заветное таинство, способное вернуть его из Аида, Эдема… или куда он там, в соответствии со своим вероучением, попал после смерти?
Бред, бред! Однако, стань обретение духовидца достоянием гласности — фанатики устроят шумиху, беспорядки. Им только кинь приманку — раздуют пожар, от которого рогатых в аду затошнит. Зороастр — фигура более чем огнеопасная. И вот что занимательно: за две с гаком тысячи лет его образ потускнел, созданное им учение под напором мировых религий отодвинулось на третий, а то и на четвертый план, число его поборников уменьшилось до незначительной величины, но с подачи Ницше и других радикальных просветителей произошло истинное перерождение подзабытого культа. И ладно бы, в его первоначальном виде. Ничего зазорного нет в том, чтобы жить в праведности и чистоте и посвящать себя благим деяниям, как, собственно, и наставлял своих последователей всезнающий пророк. Однако со временем его светлые догматы были во многом извращены, их поставили на службу низменным потребностям, появилась «идея сверхчеловечества», которая ни малейшего касательства к Заратустре не имеет, но отчего-то связывается с его именем. Другими словами, находка, сделанная экспедицией Вранича, может — если ее умело поднимут на щит — существенно повлиять на общество, и этого нельзя не учитывать.
Извилины научника были заняты теми же рассуждениями, потому что он после краткого молчания проскрипел:
— Имамо надежду, что вы не будете поставлять в известие вашего редактора и делать обнародование в газете? Учтите, все, чему мы радеем здесь, е исключивно наука, а не политика и религия.
Вадим со всей откровенностью заверил, что разделяет мнение руководителя экспедиции и постарается избежать утечки информации.
— Но каковы наши дальнейшие действия? Нам, кровь из носу, надо связаться с Большой землей. Сделать через Самарканд запрос в Москву, чтобы прислали Свиток или его копию…
Серб отказался наотрез и сделал это по-ученому аргументировано. Свиток — музейный экспонат, и чтобы отправить его за тридевять земель, надо пройти миллион согласований с чиновниками различных уровней. Изготовление копии тоже затянется, поскольку в Москве нет того, кто постоянно подгонял бы исполнителей. Но самое главное, с позиции научника, было не проведение сомнительного обряда, а доскональное, по всем правилам, изучение найденного тела, для чего нужны эксперты высокого ранга и надлежаще оборудованная лаборатория. Все это доступно только в столице.
— Вы хотите перевезти его в Москву? — Вадим прибросил перспективы подобного предприятия. — Три тысячи верст!
— Его нельзя вынимать из гроба, — остерег Мансур. — Воздух погубит тело.
Законное возражение. И ежу понятно, что мумию законопатили в хрусталь не только для того, чтобы предотвратить загрязнение стихий. Изоляция от окружающего мира способствовала ее сохранности. Так что если и перевозить ее куда-то, то лишь в комплекте с хрупким футляром.
У научника уже оформилось решение. Надо не свиток везти из стольного града, а тару или что-то наподобие сейфа, куда можно будет переместить раку вместе с покойным. Этот сейф доставят затем в Москву аэропланом или по железной дороге, не опасаясь, что рака повредится. А там уж и эксперты будут под рукой, и свиток, и нужная аппаратура. Воскреснет или нет бородач в тюрбане, время покажет, но совершенно точно, что анализ его тканей произведут основательно, с соблюдением всех предосторожностей.
Вадим нашел предложение серба разумным и на данный момент, пожалуй, наиболее оптимальным. Склепать металлическую коробку по заданным параметрам — дело двух-трех суток. И можно обойтись без походов по инстанциям, письма за подписью Вранича будет достаточно. Про себя Вадим решил, что если процесс затянется, то и Барченко можно подключить — пусть дернет за свои рычаги в Совнаркоме.
Закавыка в том, как доставить письмо по назначению. С почтамта оно уйдет по телеграфу, но ближайший почтамт находится в Самарканде, а до него — пилить и пилить…
В первую очередь, следует добраться до Алтынкана, где командир Мокрый отрядит посланцев в республиканский центр. Однако переезд в кишлак выглядит крайне проблематичным. Крепость обложена преступной сволотой, убийства Сивухи и Хруща — наглядное тому подтверждение. И экспедиция не располагает силами, чтобы противостоять убийцам.
А все-таки надо ехать! Вчера вечером у поварих из Гулиной хоккейной рати кончилась мука, а охота на птиц предполагает трату патронов, которые хорошо бы приберечь на случай отражения бандитского налета. Да и стрельба может только привлечь головорезов.
Ехать должен кто-то один, край — двое. Крепость без надзора не бросишь, иначе Керим-бек со своими нукерами или кто-нибудь другой в расчете на поживу раскурочат гробницу.
Вадим расправил плечи и геройски вскинул голову.
— Я съезжу!
— Зашто именно вы?
— А кто же? Стреляю я прилично, в седле держусь не хуже ковбоя. И не забывайте, что мне врага за пять верст услышать — р-раз плюнуть. Они меня еще увидеть не успеют, а я уже отверну и где-нибудь за барханом укроюсь.
— Вы не ведаете пустыню. Без провожатого испытаете заблуждение.
Тут выступил державшийся в сторонке Мансур.
— Я буду провожатым. Пустыня — мой дом, я найду дорогу.
О лучшем попутчике нельзя было и мечтать. Но Вадим сдержал ликование, его заботила судьба остающихся. Если они с Мансуром уедут, ответственность за защиту лагеря ляжет на Вранича и Павлуху. Бандитская стая размечет их в два счета.
Научник был настроен оптимистично:
— Не имейте волнение. Мы укроемся в фортеции, выставим в браме пулемет. Ни едина гадина не подступится!
Была б альтернатива, Вадим бы еще подумал. Но обстоятельства не предоставили выбора. Сидеть и ждать неведомо чего — не вариант. Надо действовать!
Собрались за полчаса. Серб написал обращение в Академию наук, приложил к нему нарисованный в двух проекциях чертеж сейфа, в постскриптуме настоятельно потребовал, чтобы заказ был выполнен со всей срочностью. Вадим подпорол подкладку гимнастерки и зашил письмо туда, чтоб уж точно не выпало. Мансур получил наказ: если со спутником что-нибудь случится, забрать письмо и доставить во что бы то ни стало.
Из вещей с собой взяли только револьверы и фляги с водой, причем у Мансура имелась своя собственная — выдолбленная из маленькой тыковки. От запаса еды отказались, дабы не обременять лошадей лишней поклажей.
Вадим рад был бы выехать ночью, потемки сыграли бы только на руку, но Мансур, обладая россыпью талантов, все же не освоил умение видеть без света. Поэтому выехали на утренней зорьке и к полудню, двигаясь без остановок, одолели половину расстояния, отделявшего крепость от кишлака.
А дальше все пошло наперекосяк. Мансур, ехавший на полкорпуса впереди, придержал лошадь и устремил взгляд на кофейного цвета облачко, обозначившееся вдали.
— Ты чего встал? — заворчал на него Вадим. — Некогда прохлаждаться!
— Пыльная буря. — Мансур махнул на облачко камчой. — Прямо перед нами.
— Подумаешь! Проедем мимо и не заметим.
— Нет. Пыльная буря растет. Она захватит пустыню на многие гау.
— Гау? Что это?
— Так говорили древние. Гау — это земля, которую упряжка волов вспахивает за сезон. Хами пратинг чха.
— Слушай, давай без метафор. И я не понимаю ни по-узбекски, ни по-казахски.
— Это непальский. Пока буря не улетит, мы не проедем. Надо подождать.
Вадим заартачился. Из-за какой-то пыли транжирить бесценные минуты?
— Ты как хочешь, а я поеду!
И стегнул коня.
Как же легкомысленны бывают новички и незнайки, игнорирующие законы пустыни! Тщедушное облачко стало увеличиваться и за каких-нибудь минут двадцать вымахало в хмару, закрывшую две трети неба. Вадим, не ожидавший такой метаморфозы, натянул уздечку, посмотрел вправо, влево. Туча охватывала его, не давая возможности вырваться, а в ноздри уже порошило, и он не удержался от чиха.
Сзади подъехал Мансур, мрачно прогудел:
— Слезай с коня! Делай, как я говорю.
Вадим присмирел и подчинился уже безропотно. Они с Мансуром сыромятными ремешками стреножили лошадей и замотали их морды попонами. Потом Мансур, подавая пример, встал на колени, лег лицом вниз, как будто молился, и натянул на голову свой халат. Вадим поступил так же, только вместо халата накрылся пропотелой гимнастеркой.
Ураган, поднявший ввысь тысячи пудов мельчайших частиц, налетел с яростью девятибалльного морского шквала. Вадим читал, что в Сахаре похожие бедствия подчас уничтожают целые селения и караваны.
Дышать стало невозможно, он раскрывал рот, и на слизистую немедленно налипал слой шершавой персти. Она лезла в горло, в трахею, в легкие. Живо вспомнились химические атаки немцев в Осовце, где ему привелось испытать на себе все «прелести войны». Но от хлора, при его невысокой концентрации, спасала мокрая тряпка, а от песка же никакого спасения не было. Он настырно лез всюду, вдобавок непрестанно сыпался на спину, точно не в меру трудолюбивые работяги кидали его лопату за лопатой.
Вадим потерял счет времени, навалившаяся тяжесть придавила его, как неподъемная слоновья туша. Дыхание сделалось совсем коротким, в висках стучало, сознание готово было улетучиться. Свист ветра становился все тише, и Вадим чувствовал, что погребен под многометровой толщей, из-под которой уже не выбраться. Смерть отнюдь не геройская, хотя прирожденный любомудр вроде Заратустры и в ней нашел бы плюс: друзьям не надо возиться с погребением, природа все сделала за них…