Истомленный жаждой Вадим без страха шагнул к зверю и занес винтовку, метя штыком в желтую ушастую голову. Котяра громко зашипел, злобно сверкнул малахитовыми кляксами, утопавшими в шерсти, которая покрывала круглую морду, и, совершив невероятный скачок, скрылся в барбарисовых дебрях.
Пафнутий разразился трескучим панегириком по адресу своих сектантских богов, которым перестал поколняться с того дня, как вступил в ряды особой группы, и, не снимая накрахмаленной рубахи, сунулся в ручей. Он лег на брюхо и плескался, как морж, фырча и разбрасывая прозрачный бисер. Вадим и Аннеке улеглись в шелковую мураву, устилавшую бережок, и по-животному припали к воде. Она была ошеломляюще холодной и неописуемо вкусной. Вадим макался в нее всем лицом, хлебал, глотал и был настроен выпить не меньше цистерны.
Пафнутий ткнулся лбом в дно ручья, втянул в рот вместе с влагой кудель из подводных травинок, поперхнулся, но это совсем не умерило его радости.
— Ай, хорошо! — прошамкал он, выхлестываясь из кристальных струй. — Неги такой не сыскать нигде… Родился заново я!
Переполненный желудок распирало, но Вадим отвалился от ручья лишь тогда, когда почувствовал, что вода стоит уже где-то в пищеводе, подступая к горлу. Он перекатился на спину и раскинул руки. Свет заходящего солнца просеивался сквозь листья и уже не обжигал кожу, а ластился, как бы выпрашивая прощение за причиненные ранее неудобства.
Аннеке сидела рядом и выжимала намоченные в ручье косички. Смешная она была в эту минуту и вместе с тем необыкновенно соблазнительная. Вадим, мигом позабывший о перенесенных испытаниях, подумал, что, кабы не присутствие Пафнутия, оазис мог бы стать удобным пансионом на двоих — как парадиз для Адама с Евой. Нарядный лесок, щебет пташек, журчащий ключ — чем не островок счастья в беспокойном мире? Неплохо было бы задержаться здесь на денек, два, три — восстановиться после тягот, прийти к душевной и физической гармонии.
Мечты, мечты… Пафнутий, облепленный мокрой одеждой, вылез из воды, отряхнулся и прервал буколические грезы практическим замечанием:
— Докултыхали сюда — свезло. Выйти к людям как теперь?
Ответом ему послужило просочившееся из зарослей ржание. Вадим, держа заряженную винтовку у плеча, пошел на звук и, примяв высокую траву, вышел на лужайку, где паслись пять лошадок. Они скосили на незнакомца лиловые лупалки, но не отпрянули, не побежали, все так же апатично пощипывали смачные стебли. По всему видно, что смирные, приучены к человеческому господству, и будут повиноваться, как миленькие, любому, кто возьмет их за узду.
Не обманула! Как обещала, так и есть: и оазис, и ручей, и лошади. В груди у Вадима заскреблось жесткой ворсистой лапкой чувство вины перед Гюльчатай. Не такой уж гадиной она была, как выясняется. Имела представление о чести и сполна расплатилась за оказанную ей услугу.
Неслышно вышедшая на поляну Аннеке сказала:
— Мне кажется, она любить тебя. Керима — сильно, но и тебя чуть-чуть. Иначе не делать бы столько подарков…
Промолвила без ревности. А и к кому ревновать — к покойнице?
Вадим ничего не ответил. Расположение женщин не раз спасало его в сложных передрягах. Он был своего рода лермонтовским Печориным, для которого любовные победы становились отчасти победами спортивными, игрой, где он проверял себя и часто извлекал вполне меркантильную выгоду. Но Аннеке не нужно знать об этом. Отношения с ней — особая статья, тут не до игрушек.
— Вы там где? — прилетел из рощи тенорок Пафнутия. — Ко мне идите!
Раздвигая кусты, они дошли до большущего клена, смахивавшего на вросшую в поднебесье разлохмаченную гору. Вадим не удивился, обнаружив в оазисе многоообразие растительной природы. Семена деревьев занесло сюда не ветром — расстояние до обитаемых земель чересчур велико. Зато у родника среди пустыни всегда изобилуют птицы, приземляющиеся к воде. Они и переносят в себе зерна, семечки, орешки — те, не успев перевариться, попадают в благодатную почву и прорастают.
Под кленом стояла сложенная из неотесанных бревен хибара. Окон нет, щелястая дверь закрыта на крючок. Вадим откинул его и вошел внутрь.
В хибаре высились штабели дощатых ящиков и ящичков. Некоторые были промышленной работы — с клеймами иностранных фирм, другие сбиты вручную, как придется.
— Да это склад! — Вадим сшиб прикладом крышку с ближайшего ящика. — Патроны!
Перед ним в завитках древесной стружки лежали плоские коробки с пулеметными лентами. Пафнутий вскрыл ящик побольше — там были уложены в ряд пахнущие смазкой винтовки.
— Богатый арсенал! — Вадим на глаз оценил количество ящиков с одинаковой оружейной маркировкой. — То-то Мокрый обрадуется!
Пафнутий взъерошенным зверьком шнырял между штабелей.
— Ничего нет больше?
— А что ты еще хотел?
— Еды… А, вот! — Он вытащил поврежденную в нескольких местах грызунами картонную коробку, из нее посыпались порыжелые жестяные банки. — Кофе, чай…
— Еще тушенка, — подхватил Вадим, располосовав штыком соседнюю упаковку. — Американская. Мы бы на этой шамовке год прожили!
— Знатное логово! — Пафнутий продырявил ножом банку с тушенкой, слизал с лезвия бляшки жира. — М-м! Как в столовке у нас в ОГПУ!
Насчет столовки он загнул, разнообразием блюд Керимов амбар не баловал, но сравнение с логовом — это в точку. Вот они, настоящие волки в человечьих обличьях, сбежавшие в пустыню после революционной бури. Нашли себе пристанище и засели, надеясь переждать лихолетье. Пробавлялись набегами на мирные селения, надеялись на возврат к старым порядкам. Но не бывать этому, господа хищники! Все ваши сроки вышли, а поворота к прошлому не произойдет, хоть из шкур своих серых повылазьте. Добьет Красная Армия остатки ваших стай, и помину от вас не останется.
Обойдя весь склад, Вадим остановился в дверях. Провизия, боеприпасы — все это пригодится, но не отпускала догадка, что в хибаре утаено еще что-то, более ценное.
— А это? — Аннеке дотронулась до железного куба, сокрытого за пирамидой ящиков с «British coffee».
Молодец, зоркая! Вадим потащил куб к себе, открылась сделанная мелом надпись на торце: «Архивъ». Надо полагать, здесь документация, подтверждающая связи Керима с зарубежьем, — переписка с иностранными эмиссарами, поставлявшими ему вооружение и прочее довольствие и дававшими задания касательно диверсий на советской территории. Бог знает, сколько полезной информации в этой шкатулке Пандоры! Надо всенепременно передать ее в руки коллег по главполитуправлению. Спецы разберутся, потянут за нужные нити, выловят наводнивших Восток враждебных агентов…
Пафнутий оглядел находку, приподнял ее, покачал на ладонях, прикидывая вес, и проявил наблюдательность:
— Легок больно. И проверчены дырки зачем-то…
Наличие дырок, которыми одна из сторон куба была истыкана, словно швейцарский сыр, Вадим объяснить затруднился. Что до малого веса, то это скверный признак. Нельзя исключать, что предусмотрительный Керим, внедряясь в экспедицию Вранича, осознавал степень риска и понимал, что может сгинуть, поэтому перепрятал архив в более надежное место или попросту уничтожил его, чтобы не подставлять союзников.
— Сейчас проверим!
Вадим влепил прикладом по кубу, вследствие чего на крышке образовалась заметная вмятина. Замок, однако, не поддался.
— Рванем, может? — предложил Пафнутий и потянулся к гранатам.
— Не надо, — попросила Аннеке, почему-то поежившись. — Отвезем в управление, пусть там открывают.
Но Вадим уже завелся. При всех своих сверхспособностях он сейчас не чувствовал опасности, поскольку был одержим желанием поскорее взглянуть на бумаги неуловимого басмача, так долго терроризировавшего весь Южный Туркестан.
— К черту! Откроем сами…
Он поднял куб и долбанул им о ребро ящика с патронами. Еще, еще… Куб был изготовлен не из крупповской стали, посему, хоть и с неохотой, но сдался — внутри щелкнуло, и крышка, освободившись от замка, приподнялась на пару дюймов. Вадим поддел ее, откинул, заглянул внутрь.
На дне выстланной плюшем квадратной ячейки что-то лежало, прикрытое вощеным листом. Вадим сдернул лист правой рукой и протянул левую, чтобы взять содержимое.
Пестрая спираль, напоминавшая моток оплетенного изоляцией провода, с молниеносной быстротой развернулась, и перед глазами Вадима закачалась раскрытая пасть змеи. Это была особь длиной приблизительно в полметра, покрытая ребристой чешуей, с белыми пятнами и зигзагообразной продольной чертой вдоль туловища. Когда она вынырнула из куба, послышался громкий шуршащий звук, будто терлись зазубренные кольца.
Вадим уставился на нее, а она, раздраженная только что устроенной им тряской, изогнулась крюком и клюнула его в неосмотрительно выставленную руку. Выемку между большим и указательным пальцами пронзила боль. Жутко закричала Аннеке. Она дернула Вадима назад, и он, не устояв на ногах, перевалился через порожек лачуги, упал в мягкие травы.
Бац! Бац! Бац! Пафнутий, выхватив из кармана пожамканных брюк французский пистолет, сажал в змею пулю за пулей. Она увертывалась, и ему пришлось разрядить всю обойму. Только заключительным выстрелом он сумел размозжить приплюснутую омерзительную баклушку.
Вадим, полусидя в мятлике и чабреце, видел, как на вздымавшемся над гранью куба трубкообразном тельце лопнул темно-алый бутон, разорвался на тысячу безобразных лепестков. И тотчас обезглавленная змея толстой веревкой упала вниз и скрылась в кубе.
Аннеке схватила Вадима за пострадавшую руку.
— Она тебя укусить?
— Да… немного.
Вадим не хотел никого волновать, но отдавал себе отчет в том, что дело нешуточное. На прокушенном кожном покрове багровели две точки — отметины от кинжально-острых зубов. Если змея ядовитая, токсин уже проник в кровь.
Да… переоценил он благородство Гюльчатай. Она и после смерти смогла нанести ему удар. И Керим хорош. Возможно, никогда не существовало в природе архива банды, но какова приманка! Не нашлось бы чекиста, который бы на нее не попался. Предвидел старый потрошитель, что кто-нибудь нагрянет в его берлогу, и подстроил восхитительную западню. Гюльчатай знала о ней, но не обмолвилась ни словом. Мес