Держась за ручки, ты его чувствуешь – там, внутри. Тиканье. Таймер. Непрестанный и ровный, как пульс.
Когда он остановится, сказал Рэнд, нажатие кнопки приведет в действие вспышку. На мгновение внутри включится свет. Один импульс света.
И что люди видят тогда, этого Рэнд не знал. Ящик попал к нему из антикварного магазина напротив, который теперь закрылся. Он простоял там девять лет, и все это время он тикал. Хозяин антикварного магазина всегда говорил покупателям, что ящик, наверное, сломан. Или это какая-то шутка.
Девять лет ящик тикал на полке, погребенный под слоем пыли. А потом внук хозяина магазина нашел его, и ящик не тикал. Внуку было девятнадцать лет. Он учился в колледже, на адвоката. Совсем молодой человек, без единого волоска на груди. Девушки целыми днями толклись в магазине и строили ему глазки. Хороший мальчик, получавший стипендию и игравший в футбол, со своим счетом в банке и собственной машиной, он подрабатывал летом у дедушки в магазине, стирал с полок пыль. Когда он наткнулся на ящик, ящик не тикал. В ожидании, наготове. Парень взялся за ручки. Нажал на кнопку и заглянул внутрь.
Его нашел дед. Вокруг его левого глаза так и остался размазанный пыльный кружок. Глаза парня смотрели куда-то в пространство. Он просто сидел на полу, в куче пыли и окурков, которые выметал. Этот внук, он не вернулся в колледж. Его машина стояла на улице, пока ее не увезли городские службы. Теперь он целыми днями сидел перед входом в магазин. Парень двадцати лет, он сидит целыми днями на тротуаре, и в дождь, и в солнце. Спросишь его что-нибудь, а в ответ он смеется. Этот парень, сейчас он уже должен был быть адвокатом, практикующим адвокатом, а вместо этого обретается в какой-то ночлежке. Общественное жилье из муниципального фонда в рамках программы по социальной защите граждан, страдающих угнетением психики и полным нервным расстройством. И дело даже не в наркотиках.
Рэнд, галерейщик, говорит:
– Просто у человека поехала крыша.
Этот парень, он теперь целыми днями сидит на кровати, и по нему ползают тараканы, заползают под штанины, под воротник. Ногти на руках и ногах отросли неимоверно и похожи на длинные желтые карандаши.
Спросишь его что-нибудь: как жизнь? Ты, вообще, что-нибудь ешь? Что ты видел? А он в ответ только смеется. По нему ползают тараканы: целые комья копошащихся насекомых под рубашкой. Над головой у него кружат мухи.
И вот как-то утром хозяин антикварной лавки открывает свой магазин, но это как будто уже не его магазин. Там все изменилось. Словно он вдруг оказался в каком-то другом, незнакомом месте. И ящик снова не тикает. Этот всегдашний отсчет мгновений, он опять прекратился. Ящик с кошмарами ждет на полке – ждет, чтобы в него заглянули.
Хозяин запирается в магазине и никого не пускает. Все утро люди подходят и смотрят в витрину, прикрывая руками лицо с боков, чтобы разглядеть, что там внутри. В полумраке. Чтобы понять, почему магазин закрыт.
Наверное, из тех же соображений хозяин антикварного магазина мог бы и заглянуть в ящик. Чтобы понять, почему. Чтобы узнать, что случилось. Что так «прибило» молоденького парнишку, которому только недавно исполнилось двадцать и которого ждало блестящее будущее.
Все утро старый антиквар поглядывает на ящик, который не тикает.
Но вместо того, чтобы заглянуть внутрь, он чистит унитаз в подсобке. Ставит стремянку и выгребает иссохшие трупики мух из всех люстр. Полирует медь. Натирает воском дерево. Пот льет с него градом, его накрахмаленная белая рубашка вся смялась. Он делает все, что не любит.
Соседи, его постоянные клиенты, приходят и видят, что дверь заперта. Может быть, они стучатся. А потом уходят.
Ящик ждет, чтобы открыть ему свою тайну.
Кто-то из его близких, кто-то, кого он любит, все равно заглянет внутрь.
Этот старик, антиквар. Всю жизнь он работает не покладая рук. Находит хороший товар по вполне подходящим ценам. Привозит к себе в магазин, ставит на полку. Стирает пыль. Почти всю свою жизнь он проработал в этом магазине, и уже было не раз, что на каких-нибудь распродажах он покупал те же самые лампы и столики, и продавал их у себя по второму и третьему разу. Покупал вещи умерших клиентов и продавал их живым. Его магазин просто вдыхает и выдыхает те же самые вещи.
Те же самые кресла, столы, фарфоровые куклы. Кровати, бюро, всякие милые безделушки.
Которые приходят к нему и уходят.
Все утро старый антиквар поглядывает на ящик с кошмарами.
Он занимается бухгалтерией. Весь день он сидит со своим десятикнопочным калькулятором и проверяет счета. Подсчитывает и сверяет длинные столбики цифр. Отслеживает поступления и реализацию товара на бумаге: все тех же комодов и полок для шляп. Варит кофе. Варит еще кофе. Пьет кофе, чашку за чашкой, пока не кончается весь запас молотых зерен. Чистит и моет, пока все в магазине не превращается в его отражение в полированном дереве и сверкающем стекле. Пока весь магазин не пропитывается запахом лимона и миндального масла. Запахом его пота.
Ящик ждет.
Он надевает чистую рубашку. Причесывается.
Он звонит жене и говорит, что уже много лет прячет от нее заначку, у себя в машине, в жестяной коробке под запасным колесом в багажнике. Сорок лет назад, когда родилась их дочка, говорит антиквар жене, он изменял ей с одной девчонкой, которая заходила к нему в магазин в обеденный перерыв. Он говорит, что ему очень стыдно. Он просит прощения. Говорит, чтобы она не ждала его к ужину. Говорит, что он любит ее.
Ящик стоит рядом с телефоном, не тикает.
Полиция находит его на следующий день. Бухгалтерия в полном порядке. В магазине царит идеальная чистота. Антиквар взял оранжевый удлинитель и привязал его к крючку для одежды на стене в ванной. В ванной, где все отделано кафелем и где потом будет легко убраться, он обмотал удлинитель вокруг шеи – а потом просто расслабился. Сполз вниз, по стене. Его нашли уже мертвым, задушенным. Он почти сидел на кафельном полу.
На прилавке у кассы ящик вновь тикает.
Все это есть в записях Тесс Кларк.
Вот так ящик попал в галерею Рэнда. Не просто вещь, а уже вроде как и легенда, говорит Рэнд собравшимся. Ящик с кошмарами.
Антикварный магазин напротив – теперь это просто большое пустующее помещение.
И прямо тогда, в тот самый вечер, когда Рэнд демонстрировал ящик гостям, а Кассандра стояла, прижимая локти к бокам – держала платье, прямо тогда кто-то в толпе произнес:
– Он не тикает.
Ящик.
Он больше не тикал.
Люди ждали, затаив дыхание. Напряженно прислушиваясь к тишине.
И Рэнд сказал:
– Если кто хочет – пожалуйста.
– Вот так? – сказала Кассандра и отдала миссис Кларк свой бокал с белым вином. Она подняла одну руку и взялась за медную ручку с одной стороны. Она отдала Рэнду свою расшитую бисером вечернюю сумочку, где были помада и деньги «на всякий случай». – Так надо держать? – спросила она и взялась за вторую ручку с другой стороны.
– Ну, давай, – сказал Рэнд.
Миссис Кларк была рядом, мать рядом с дочерью, немного растерянная и беспомощная, в обеих руках – по бокалу. Как бы не уронить, не пролить.
Рэнд положил руку Кассандре на шею, сзади. Просунув ладонь под мягкий завиток волос, выбившихся из прически. Положил и слегка надавил, так что шея чуть выгнулась, подбородок задрался вверх, губы приоткрылись. Держа одну руку на шее Кассандры, сжимая в другой руке ее сумочку, Рэнд сказал ей:
– Смотри в глазок.
Ящик не тикает. Он тихий-тихий, как бомба за миг до взрыва.
Кассандра широко раскрывает глаз, левый. Бровь ползет вверх, ресницы дрожат, такие длинные и объемные от черной туши. Глаз зеленый-зеленый, такой влажный и мягкий – не твердое тело, не жидкость, а нечто среднее. Она смотрит в глазок, в темноту внутри.
Люди столпились вокруг. Они ждут. Рэнд по-прежнему держит руку у нее на шее.
Ноготь, накрашенный лаком, подбирается к кнопке. Кассандра прижимает лицо к черной стенке и говорит:
– Скажите, когда нажимать.
Когда смотришь в глазок левым глазом, нужно повернуть голову чуть вправо. Ты слегка горбишься, потому что приходится наклоняться так далеко вперед. Чтобы не потерять равновесие, надо держаться за ручки двумя руками. В таком положении основной вес приходится на руки и на лицо, прижатое к стенке ящика.
Кассандра вжалась лицом в черный ящик. Она как будто целует его. Локоны, выбившиеся из прически, легонько подрагивают. Серьги сверкают, искрятся.
Палец движется к кнопке.
И ящик опять начинает тикать, тихо-тихо. Где-то там, глубоко внутри.
Что-то там происходит, но это видит одна Кассандра.
Таймер случайных временных интервалов вновь начинает отсчет. Еще на неделю, на год. На час.
Кассандра так и стоит, прижимаясь лицом к черной стенке. Она по-прежнему смотрит в глазок. Ее плечи поникли. Руки свисают, как плети.
Быстро-быстро моргая глазами, Кассандра отходит на шаг от ящика и легонько трясет головой. Она не смотрит в глаза собравшимся – она смотрит в пол, им под ноги. Ее губы плотно сжаты. Жесткий лиф платья провисает вперед, отлепившись от голой груди без бюстгальтера. Она поднимает руку и отталкивается от ящика.
Она сбрасывает туфли на шпильках, и мышцы ног сразу теряют рельефность. Ее твердокаменные ягодицы – теперь они мягкие.
Пряди, выбившиеся из прически, закрывают лицо, как маска.
Если кто высок ростом, ему видно ее соски.
Рэнд говорит:
– Ну, чего? – Он откашливается, выдыхает с мокрым протяжным всхлипом сквозь слюни и сопли и говорит: – Что ты видела?
По-прежнему не глядя никому в глаза, по-прежнему глядя в пол, Кассандра медленно поднимает руку и вытаскивает из ушей сережки.
Рэнд протягивает ей ее сумочку, но Кассандра ее не берет. Она сует ему в руку свои сережки.
Миссис Кларк говорит:
– Что случилось?
И Кассандра говорит:
– Поедем домой.
Ящик тикает.
А через пару дней она состригла себе ресницы. Достала большой чемодан, раскрыла его на кровати и принялась складывать туда вещи: туфли, носки и белье. Складывать и вынимать. Собирать вещи и разбирать. Когда Кассандра пропала, чемодан так и остался лежать на кровати. Наполовину собранный или наполовину пустой.