Граф Клеветник идет следом за Недостающим Звеном, идущим следом за миссис Кларк, идущей следом за Сестрой Виджиланте. Все мы идем на запах – через сцену, по центральному проходу, к фойе.
Мисс Апчхи сморкается. Принюхивается и говорит:
– Это масло.
Пахнет горячим сливочным маслом.
В каждом театре живет привидение.
Теперь запах жира – призрак Товарища Злыдни – будет преследовать нас всякий раз, когда мы включаем микроволновку. Мы будем дышать ее запахом. Ее масляный сладковатый душок останется с нами уже навсегда.
Из других ароматов ощущается только запах восковницы: изо рта Матери-Природы, которая наелась ароматерапевтических свечей.
На середине прохода мы все замираем.
Где-то снаружи, едва различимо, стучит град. Или трещит автоматная очередь. Или там бьют в барабан.
Ураган дробных щелчков и ударов, набегающих друг на друга. Быстрый, негромкий треск – из фойе.
Мы стоим в черном гипсовом центре египетского зала с его тусклыми, пыльными звездами, затянутыми паутиной. Держимся, чтобы не упасть, за позолоченные спинки черных кресел. Стоим, слушаем.
И автоматная очередь, буря с градом, вдруг умолкает.
Нужно, чтобы что-то случилось.
Что-то волнующее.
Поразительное.
В синем бархатном холле пищит микроволновая печь. Раз, другой, третий.
Призрак Товарища Злыдни.
По-прежнему держась рукой за свое ожерелье, Мать-Природа тяжело опускается в ближайшее кресло, обтянутое грубым черным мохером.
Святой Без-Кишок смотрит на Преподобного Безбожника, который смотрит на Хваткого Свата, который смотрит на Графа Клеветника, что-то пишущего у себя в блокноте, и тот кивает: ага. И они идут по проходу, к выходу в фойе. Все остальные – за ними. Под наблюдением видеокамеры Агента Краснобая.
Выходим из зала. В фойе – ни души. За каждым диваном и креслом прячутся тени. Дальней стены не видно: тусклого света немногих оставленных нами лампочек не хватает на все пространство. Двери туалетов распахнуты, кафельный пол влажно поблескивает, все залито водой из засорившихся унитазов. В лужах киснут размокшие комья туалетной бумаги.
Но даже сквозь вонь неисправной канализации, испорченных тетраззини с индейкой, поджаренной задницы Товарища Злыдни, все равно чувствуется запах… масла.
Сквозь дымчатое стекло в дверце микроволновки видно, что там внутри что-то есть. Оно занимает почти всю духовку. Что-то белое.
Кто-то визжит. Это Недостающее Звено. Наш волосатый человек-зверь. Он визжит, с размаху впечатывает ладони в буфетную стойку и перемахивает на ту сторону, высоко вскинув ноги. Уже за стойкой, он дергает дверцу микроволновки и хватает то, что внутри.
И снова визжит, и роняет то, что схватил.
К тому времени Обмороженная Баронесса уже перепрыгнула через стойку.
Графине Предвидящей тоже не терпится посмотреть.
Мать-Природа говорит:
– Это попкорн.
Ее колокольчики позвякивают при каждом слове.
Еще один визг из-за стойки – и что-то белое подскакивает к потолку. Руки тянутся вверх, отбивают его, как в волейболе, белый бумажный мяч – так чтобы его никто не достал. Под лучом видеокамеры он превращается в белую закрученную луну, исходящую паром.
Мисс Апчхи смеется и кашляет. Графиня Предвидящая плачет, пряча глаза под темными очками. Мы все тянемся к этому белому шару. Вдыхаем его горячий, крутящийся, маслянистый запах.
Хваткий Сват кричит:
– Нам нельзя! – Он машет руками и кричит: – Нам нельзя это есть!
Бумажный шар перелетает из рук в руки, кружится и подскакивает к потолку.
И Графиня Предвидящая кричит:
– Он прав. – Она кричит: – А вдруг нас сегодня спасут?!
Один прыжок человека-зверя, и Недостающее Звено хватает пакет обеими руками.
Звено делает пас графине, а та, в свою очередь, – Хваткому Свату, который бежит в туалет.
Все остальные: Святой, Мисс Америка, Сестра и Баронесса, – мы все бросаемся следом, с криком и плачем. Агент Краснобай со своей камерой идет самым последним. Он говорит:
– Только вы не деритесь. Пожалуйста, не деритесь. Пожалуйста…
Граф Клеветник уже перематывает пленку, чтобы еще раз послушать барабанную дробь попкорна, который готовится в микроволновке. А потом – тихое «дзынь», возвещающее о том, что попкорн готов.
За стойкой остались лишь Повар Убийца и миссис Кларк.
Для Матери-Природы наш призрак – это Лентил, ее подруга. Для Мисс Апчхи – ее учительница по английскому, у которой был рак. Точно так же, как мы, не сговариваясь, перепортили всю еду, этим призраком может быть каждый из нас. Или даже двое или трое.
Слышно, как в туалете спускают воду. Раз, другой, третий. Нестройный хор стонов разносится эхом, отражаясь от кафельной плитки. Очередная порция воды переливается через порожек, устремляется к краю синего ковра.
Вода, где плавают комья размокшей бумаги. И хлопья попкорна. Еще один подарок от нашего доброго привидения.
По-прежнему глядя в открытую микроволновку, миссис Кларк говорит:
– Мне до сих пор как-то не верится, что мы убили ее…
По-прежнему шумно вдыхая промасленный воздух, Агент Краснобай говорит:
– Могло быть и хуже.
В потоках воды, льющейся из туалета на синий ковер, плавают волоски шерсти. Кошачьей шерсти. Тонкий ошейник из черной кожи. Какие-то хрупкие косточки.
Директриса Отказ уже вышла в фойе, следом за всеми. Она пришла как раз вовремя, чтобы увидеть маленький череп с крошечными зубами, обглоданный кем-то дочиста и извергнутый унитазом.
На ошейнике – маленькая гравированная табличка. На табличке написано: Мисс Кора.
Отвернувшись, чтобы не видеть лица Директрисы Отказ, глядя на свое отражение в зеркале за буфетной стойкой, миссис Кларк говорит:
– Что?! Что может быть хуже убийства?!
Отпуск по – американскиСтихи об Агенте Краснобае
– Американцы принимают наркотики, – говорит Агент Краснобай, – потому что не знают, как распорядиться своим досугом.
Вот они и глотают перкодан, викодин, оксиконтин.
Агент Краснобай на сцене, видеокамера у него в руке – как маска, скрывающая половину лица.
На нем – коричневый костюм из магазина готового платья.
Коричневые ботинки.
Горчично-желтый жилет. Прямые каштановые волосы зачесаны назад.
Желтый галстук-бабочка и белоснежная выходная рубашка.
Экран его белой рубашки мерцает, пестрит узором из лиц известных актеров.
На сцене вместо луча прожектора – фрагменты из фильма:
инвентарная видеоопись, кадры с изображением зрительного зала.
Сплошные ряды людей, и все, как один, аплодируют – без единого звука.
Агент Краснобай стоит в позе, щадящей левую ногу;
старается, чтобы основная нагрузка приходилась на правую.
На месте одного глаза светится индикатор – ЗАПИСЬ – красная точка включенной видеокамеры.
Сбоку, вместо одного уха – встроенный микрофон.
Он слышит лишь собственный голос.
Агент Краснобай говорит:
– Американцы умеют работать, как никто другой в мире.
А также учиться и конкурировать.
Но когда дело касается отдыха – с этим у нас беда.
Какая с отдыха прибыль?! С него ничего не возьмешь.
На Олимпийских играх нет медалей для самого неторопливого.
За первое место в чемпионате мира по лени не дадут положительных рекомендаций.
Агент говорит под жужжание автофокуса:
– Мы хорошо побеждаем и умеем проигрывать – этого у нас не отнять.
Вкалывать до упада – это мы можем.
Но мы не способны угомониться.
Забить на все и насладиться заслуженным отдыхом.
– Вместо этого, – говорит он себе под нос, – у нас есть марихуана и телевидение.
Пиво и валиум.
И медицинская страховка.
Которую мы пополняем по мере необходимости.
КалекаРассказ Агента Краснобая
Прямо сейчас, в эту минуту, Сара Брум разглядывает свою лучшую деревянную скалку. Взвешивает в руке, проверяет, насколько она тяжелая. Как весомо она бьет по открытой ладони. Сара сдвигает бутылки и банки на полке над стиральной машиной, трясет флакончик с отбеливателем – прикидывает на слух, сколько там еще осталось.
Если бы она меня слышала, если бы стала слушать, я бы сказал ей, что, да, я ее понимаю. Пусть убивает меня.
Я бы даже сказал ей как.
Машина, которую я взял напрокат, стоит на улице, неподалеку, на расстоянии всего одной песни, если ты слушаешь радио. Может, в двух сотнях шагов, если ты в состоянии считать шаги, когда ты так напуган. Она могла бы сходить за машиной и подогнать ее сюда. Темно-красный «бьюик», теперь уже весь запыленный – от машин, проезжающих мимо по гравию. Она могла бы поставить мою машину поближе к этому сараю для инструментов, или для садового инвентаря, или где она там меня заперла.
На всякий случай, если она где-то рядом, снаружи, я кричу:
– Сара? Сара Брум?
Я кричу:
– Вы только не переживайте.
Даже запертый в этом сарае, я мог бы ее направлять. Руководить ее действиями от начала и до конца. Подсказывать ей, что и как надо делать. После того как она подгонит машину, ей надо будет найти отвертку и снять гофрированный жестяной рукав с задней стенки сушилки. Там есть такие зажимы, которыми можно закрепить его на выхлопной трубе моей машины. Эти гофрированные трубки, они хорошо тянутся. Так что длины вполне хватит. Бензина у меня много, почти полный бак. Может быть, у нее есть электродрель, чтобы просверлить пару дырок в стене сарая или в двери. Будучи женщиной, она просверлит их там, где их будет не видно.
Для нее очень важно, как выглядит место, где она живет. Для нее ее дом – это все.
– Я сам жил точно так же, – говорю я. – Я знаю ход ее мыслей.
Второй конец рукава, который пойдет в сарай, можно закрепить широким скотчем. Для того чтобы прикончить меня побыстрее, ей нужно будет накрыть сарай полиэтиленовой пленкой и плотно прижать ее к стенам веревкой. Превратить эту пристройку в маленькую коптильню. И часов через пять у нее будет 200 фунтов отменной сырокопченой колбасы.