«Наслышан!» — хмыкнул я про себя, но вслух сказал:
— Вижу, что оклемалась, молодец. Ты бы сходила к Томасу, посмотрела — не утомился ли.
— Вы, господин Артакс, так прямо и скажите — пошла вон, дура старая, нам поговорить нужно, — встала кухарка.
— Курдула, сядь на место! — прикрикнула фрейлейн. — Я тебя никуда не отпускала.
Курдула замерла в нерешительности, но, когда я кивнул ей на дверь, послушалась меня, а не свою бывшую хозяйку. Интересно, как старики ее до сих пор не придушили?
Я прошелся по комнате — два шага вперед, полтора назад. Полюбовавшись на каминные часы, словно присыпанные снегом, изрек:
— Хорошие они люди, ваши бывшие слуги. Другие бы не вытерпели.
— Слуги должны знать свое место, — горделиво произнесла девица. — Знатные люди остаются знатными при любых условиях! Шваль остается швалью, даже выплыв наверх.
Я почувствовал, как во мне просыпается ярость. Я полагал, что эта девчонка заслуживает уважения за то, что она отчаянно пытается выжить и остаться человеком! А она… Да она просто маленькая спесивая дрянь! Захотелось ухватить фрейлейн за шиворот, задрать ей подол, завалить на эту жуткую постель и выдрать ее. Но я не дожил бы до своих лет, если бы позволял ярости управлять собой. К тому же, ну, что греха таить, не знаю, как бы я поступил при виде девичьей попы. Взять силой женщину — не велик подвиг. А что потом? А вот потом мне бы точно пришлось жениться на фрейлейн Йорген, и никакие уловки бы не сработали.
— По поводу швали я абсолютно с вами согласен, — изрек я, пряча злость под гадкой ухмылкой. — Из упавших в грязь мало кто способен очиститься.
— Потому что грязь пачкает не только одежду и тело, но проникает в человеческие поры, — сквозь зубы продолжила девица пришедшую мне на ум цитату. Стало быть, рыцарь Йорген учил дочь философии? Занятно.
— Именно! — поддакнул я. — Слышал я как-то эту фразу от одного проповедника. Умный, собака, хоть и пьяница. Енотом его звали.
— Это говорил Енох Спидекур — величайший мудрец современности, — с придыханием сообщила девица. — Его можно поставить в ряд с Платоном, Аристотелем и Тертиниусом-младшим.
— Да? — недоверчиво протянул я. — А я-то думал — это мой приятель Енот сочинил. Он, как напьется, та-акие перлы выдавал!
— Приятель… — презрительно фыркнула девица, осматривая меня с головы до ног, словно бы видела в первый раз. — Сомневаюсь, что ваши приятели на трезвую голову способны сочинить хотя бы строчку.
А вот тут она попала в самую точку! Мой университетский приятель Енох Спидекур, прозванный Енотом за вытянутую рожицу и узкие глазки, все свои сочинения писал только в подпитии. Врать не стану, пьяным до поросячьего визга его никто не видел, а трезвым — тем более. Говорят, именно он считал шары на защите моей магистерской диссертации. Сам я не помню… Верно, белые у него двоились, а черные куда-то запропастились. Спидекура я не видел лет двадцать пять. После университета наши пути разошлись. Я подался в наемники, покрыв родовой герб позором, а он стал светилом науки.
— Господин Артакс, — вмешалась в мои воспоминания фрейлейн Кэйтрин. — Вы хотели со мной поговорить? Я вас внимательно слушаю.
— Не знаю, с чего бы начать, — честно признался я, усаживаясь подальше от фрейлейн.
— Верно, вы хотите обсудить сроки свадьбы? Мне кажется, с этим не стоит спешить. Мне нужно сшить свадебное платье. Опять же, — кивнула Кэйтрин на пуховые подушечки, — нужно принести в дом хоть какое-то приданое. Понимаю, что с вашими деньгами купить можно все, но есть еще и традиции. Обычно приданое запасают лет с десяти. Когда были живы мои родители, мое приданое занимало пять сундуков!
— Фрейлейн, вы мне сказали, что готовы выйти за меня замуж только ради усадьбы?
— Если у вас плохо со слухом, могу еще раз это повторить.
— Стало быть, если получите усадьбу, то я вам не нужен? — уточнил я.
— Что вы этим хотите сказать? — насторожилась Кэйтрин.
— Да ничего особенного, — пожал я плечами. Вытащив из сумки купчую, бросил ее на постель. — Вот, фрейлейн Йорген, ваша усадьба. Забирайте ее с домом, конюшней и всеми потрохами в придачу.
Фрейлейн Йорген недоверчиво взяла в руки бумаги. Полистала все три страницы — саму купчую, где оставались автографы фрау Йорген и ростовщика, реестр с описанием недвижимого имущества. Сглотнула…
— Господин Артакс, нужно сделать передаточную надпись. Надеюсь, вы умеете писать?
Я сделал обиженный вид:
— Фрейлейн Йорген, судите сами — на кой хрен мне писать? Все, что мне нужно было, — поставить крестик, когда выдавали жалованье.
— Ну, ничего, — отмахнулась фрейлейн. — Сама напишу.
Фрейлейн опустилась на колени. Я испугался — не передо мной ли, но оказалось, ей нужно было извлечь из-под кровати небольшой сундучок. Вытащив из тряпок и игрушек бурую склянку, девица глухо застонала. За столько лет чернила успели высохнуть.
Фрейлейн Кэйтрин кинулась к очагу. Вытащив комок сажи, помяла, поплевала в ладонь. Ткнула туда пальцем, мазнула по полу — проба пера! — потом по табурету.
— Вот и чернила! — торжествующе продемонстрировала фрейлейн черную полосу. — А перьев у нас много. Сейчас очиню.
— Не пойдет, — вздохнул я, досадуя, что сам не подумал о такой малости — запастись какой-нибудь склянкой чернил. — Высохнет, осыплется.
Конечно, девица мне не поверила. Пришлось ждать, пока полоска не высохнет, и провести по ней ладонью. Ладонь стала черной, табурет чистым. Насколько я помню, сажа для изготовления чернил не годится, иначе школяры и студиозы тратили бы деньги лишь на вино.
— А если кровью? — в отчаянии предложила фрейлейн. Закатав рукав, потребовала: — Дайте кинжал!
— Нет уж, любезная фрейлейн, — прикрыл я рукоятку. — Чужой кровью бумаги не подписывают, а свою я не дам. Да и глупо на купчую кровь тратить.
— И что делать? — растерялась Кэйтрин.
— Да ничего не делать, — буркнул я. — Бумаги я оставляю вам. Коль скоро они у вас — вы владелица земли и домов. Можете кинуть купчую в огонь, вставить в рамочку. Или, чтобы соблюсти все процедуры, завтра приедете в город, найдем чернила — все подпишу. Даже у стряпчего можно заверить.
Оставив документы обалдевшей от счастья фрейлейн, я, ужасно довольный разрешившейся ситуацией, поспешил уйти.
Вернувшись в Вундерберг, я думал, как бы мне отпраздновать свое избавление от хомута, но придумать ничего не сумел. Ограничился лишь походом к цирюльнику.
Как отыскать брадобрея, мне подсказали добрые люди. В этом городе не было привычных багровых тряпок, развевавшихся над цирюльней, а существовали особые вывески — красно-белые столбики.
Брадобрей был занят — выдирал очередному страдальцу коренной зуб, а за занавеской полулежал тучный бюргер, ожидавший очереди на отвертывание крови из вены.
Ждать мне не хотелось, и потому дошел до лавки, где торговали всякой всячиной, включая бритвенные принадлежности, где купил-таки то, что давно собирался приобрести, — небольшой медный тазик и острейшую бритву. В прежние времена эти «приспособления» мне были не нужны — зачем таскать лишнюю тяжесть, если есть кинжал? А тут — решился.
Я гордо поставил приобретение в номере и потратил целый час, чтобы придать голове привычный шарообразный вид, а не облик ежа со шрамами.
Утром следующего дня в мою дверь робко постучали — так стучит хозяин гостиницы. Странно. Мы с ним договаривались, что завтрак мне подают по моему сигналу, и никак иначе.
— Что у тебя? — поинтересовался я, зевая от всей души.
— Господин Артакс, к вам посетительница, — виновато сказал хозяин. — Сказала, по срочному делу.
— Так пусть заходит, — зевнул я еще раз.
— А? — открыл рот хозяин, кивая на мою постель.
Я скосил глаза. Ну, постель не заправлена, и на соседней подушке лежит голова с длинными волосами. Но все остальное-то прикрыто! Вчера, обрадовавшись избавлению от свадьбы, взял к себе девушку, рекомендованную хозяином.
— Может, выгнать? — предложил хозяин, уже делая шаг. — Эй, Лота!
— Пусть спит, — одернул я. — Проснется — сама уйдет.
— Так ведь фрейлейн — дочь рыцаря Йоргена! — вытаращил глаза хозяин. — А Йоргены — родичи самому герцогу. Мы уж про фрейлейн Кэйтрин и думать забыли, верно, у герцога жила, а теперь имение хочет выкупить. Узнала, где вы обитаете, вот и пришла. Придет благородная девица, а у вас шлюха в постели.
Я усмехнулся. Положив руку на плечо хозяина, слегка нажал и тихонько сказал:
— Друг мой, ты сам вчера говорил, что Лота не шлюха. Мол, жених ее девственности до свадьбы лишил, бросил, а теперь ей деваться некуда. Было такое?
— Б-было… — проскулил хозяин. — Но я же как лучше хотел. Никто не хочет со шлюхами спать.
— Ладно, прощаю, — милостиво разжал я руку. — Фрейлейн веди сюда, а белье ты сегодня же новое постелешь.
— Так ведь недавно стелили, как вы заехали! Еще и недели не прошло! — попытался возразить хозяин, но, оценив мое недовольное лицо, скорбно умолк. Он же прекрасно понимал, что его гостиница не единственная в городе.
— А фрейлейн во что одета? — заинтересовался я. Неужели явилась в драных лохмотьях?
— Как положено одета, — пожал плечами хозяин. — Скромненько, но как сироте иначе? Не в шелках да бархатах щеголять.
Очень даже любопытно. Не иначе, фрейлейн успела пошить себе платье. Интересно, где денег взяла? А, вспомнил… Старуха же сказала — надо вначале девочку одеть. Ну, посмотрим.
— Господин Артакс, вы бы хоть штаны на себя надели! — чуть ли не со слезой в голосе возопил хозяин.
Точно, надо надеть штаны. Неприлично предстать перед юной особой в нижнем белье.
Платье простое, из недорогого серого сукна, новое, еще не обмятое. Вон, плечами поводит — не привыкла. И на голове не бесформенный старушечий чепец, а что-то вроде помеси чепца и шляпы. Как там его — капор, что ли?
В новом платье фрейлейн выглядела более привлекательно. Встретил бы я ее на улице, принял бы за дочку бюргера. Вон, на пальчике какое-то дешевое колечко. Единственное, что портило облик, — истертый до белизны сундучок для бумаг, более присущий стряпчему.