— Запахал, — степенно кивнул тучный крестьянин в недорогом, но приличном камзоле. — А потом стал говорить, что это его земля.
— Неправда, не запахивал я межу! — выкрикнул молодой мужик в нарядном кожаном жилете и шапочке с пером. — Эта земля мне господином Йоргеном дана в пользование, я за нее плату пять лет вношу. А допрежь мой отец и дед от этой земли кормились.
Народ зашумел. Кто-то был на стороне Хейко, а кто-то поддержал Гюнтера. В деревне земельные споры приводят к ссорам, а там и до драки недалеко.
— Тихо! — гаркнул я так, что крестьяне присели, а фрейлейн Кэйтрин вытаращила свои маленькие глазенки и открыла от изумления рот. Дождавшись тишины, уже спокойно спросил: — А почему ссора случилась два года назад, а не раньше? — Приподняв ладонь, остановил жестом готовых к крику спорщиков: — Кифер, говори лучше ты.
— Так все просто, господин Артакс. Раньше они на своих полях разное сеяли: если Гюнтер брюкву, то Хейко — пшеницу, если Хейко овес, то Гюнтер — лен. Захочешь — не спутаешь. А в тот год оба горох посеяли, а он взял да перемешался.
— От меня-то вы что хотите? — спросил я. — Участки перемерять будем или как?
— Не-е, господин Артакс, — испугался старик. — Перемерять — так это времени уйма уйдет, а как начнем мерить — еще хуже будет. Пережил я одно межевание — чуть друг дружку до смерти не поубивали. Вы уж сами решите — где земля Гюнтера, а где Хейко, а где межа ихняя.
— Ладно, — обреченно сказал я. — Тогда землю надо смотреть. До обеда успеем?
Старик посмотрел на небо, склонил голову к плечу.
— Не, господин Артакс, не успеем. Вон, солнышко к полудню заворачивает. Пока идем, то да се. После обеда токма.
— Вот и ладно, — сказал я, радуясь, что могу немного отсрочить свой позор. — После обеда в поля идите, а мне мальчонку пришлите, дорогу показать.
— Сделаем, — поклонился мне дед, а следом за ним и остальной народ.
Я проводил взглядом крестьян, расходящихся с довольным видом. Не иначе, надеются, что новый хозяин сразу решит их проблему. Они два года спорили, судили-рядили, а я должен вот так вот и сразу… Мне-то откуда знать? А не спросить ли у Кэйтрин — как в этом случае поступал ее отец, но, перехватив ее взгляд — слегка презрительный и донельзя злорадный, — передумал. Вряд ли существуют какие-то схемы или чертежи, где четко обозначены границы участков. А если бы они и были, что бы мне это дало? Все равно пришлось бы искать землемера, перемерять землю. А начни перемерять — правильно старик сказал, поубивают друг дружку. Выяснится, что на самом-то деле у одного земли больше, а у другого меньше. Придется думать.
Обедал я нынче в собственном доме, в собственной же столовой, сидя во главе огромного стола, рассчитанного на большую семью или на две дюжины гостей. Дубовый стол, дубовые кресла во главе стола — одно побольше, другое поменьше, чуть дальше — дубовые стулья, потом табуреты. Дубовые, кстати. Можно рассаживать гостей согласно занимаемому положению и рангу, а самому сидеть дуб дубом.
Есть пришлось в одиночестве, потому что невеста обедала в доме для слуг. Вроде бы не положено жениху и невесте до свадьбы обитать под одной крышей, чем мы оба были довольны. Ну, а что будет потом, после свадьбы… ну, там видно будет.
Курдула сварила замечательный суп, приготовила изумительное жаркое. Но из-за предстоящего дела ложка не лезла в рот. И как мне эти межевые споры решать, черт его знает.
— Вы чего это, господин Артакс, мало поели? — забеспокоилась стряпуха. — Или невкусно?
— Да нет, что ты! Все очень замечательно. И ты у меня самая лучшая кухарка, — успокоил я старуху. — Думаю, как спор решить.
— О меже? А чего о ней думать? — удивилась стряпуха. — Придете на поле, черту прочертите, как бог на душу положит, вот и все. Господин Йохан всегда так делал.
Ну, умное что-нибудь скажете. Но если жаркое не съедите, я вас из-за стола не выпущу, — пригрозила Курдула.
— Да съем я его, съем, — пообещал я. Вспомнив о новом работнике, поинтересовался: — Ты не слышала, чтобы шойзели мосты строили?
— Так лучше их строителей и нет. Вон, по всей округе мосты стоят.
— Значит, я правильно сделал, что шойзеля нанял, — заключил я.
— Конечно, правильно, — всплеснула руками стряпуха. — Молодец вы, господин Артакс, коли шойзеля подрядили. Теперь и мост будет, и присмотр за ним. Только надо бы, чтобы шойзель женился скорее, а не то скандал может быть.
— А какой скандал? Мне наш, как там его — Дыр-Тыр говорил, что девки от него убегают. У него это… — замялся я.
— Хозяйство, что ли? — засмеялась Курдула. — Хозяйство-то у него славное! — мечтательно вздохнула старуха. — Так не для девок оно, а для баб. Вон, будут бабы к нему каждый вечер бегать, а мужики рассердятся. А хуже всего, что какая от него понесет — помрет при родах.
— Почему? — не понял я. Потом догадался: — Младенец большой, выйти не сможет?
— Вот-вот, — кивнула стряпуха. — Так что узнавай, господин Артакс, сколько ему денег на приданое нужно, сразу отдай, да пусть твой шойзель идет да на своей шойзелихе женится. Шойзели, если женаты, один раз в месяц к бабе своей сбегают и потом на человеческих баб не глядят.
— Узнаю и отдам, — кивнул я.
— А что шойзеля наняли, так вы молодец! — еще раз похвалила меня кухарка.
Ну хоть что-то нужное сделал для хозяйства. А как с межой-то быть? Я вяло ковырял жаркое двузубой вилкой (сам покупал!), но ничего толкового в голову не приходило. Не хотелось выглядеть глупым. Это для меня земля — так, средство вложения денег, а для крестьян земля — это все. И тут меня осенило. Земля — это все? Пусть поклянутся землей, а еще лучше — пусть в знак своей правоты съедят по горсти. Тот, кто не прав, наверняка испугается! Где-то я о таком уже слышал, но не важно. Я — молодец!
Жаркое было сметено мгновенно, я был готов решить непосильную задачу. А тут как раз и мальчонка-проводник прибежал.
Жеребец относился к детям хорошо, поэтому я усадил мальчишку перед собой и поскакал в поле, где меня уже ждали. Кажется, собрались не только из ближних деревень, но и с дальних хуторов — летом много работы, но развлечься немножко очень хочется.
Оставив Гневко на попечении счастливого мальчишки (он теперь долго останется героем в глазах сверстников), я подошел к крестьянам.
— Показывай, где межа была, — кивнул я старому Киферу.
Старик повел меня к узкой полоске — пара ярдов, не больше, — зажатой между посадками пшеницы. А может, ячменя. Нет, ячмень в здешних местах не выращивают, значит, пшеница. Или рожь. Эх, сколько нами было потоптано и сожжено полей, мог бы и научиться различать. Ан нет. До сих пор не сумею отличить ржаной колос от ячменного.
— Как только Хейко и Гюнтер спорить стали, то порешили мы, что пока хозяин спор не разрешит, оставить между ними зазор, — пояснил старик. — Мы уж и к господину Мантизу обращались, а он в городе безотлучно сидит. Говорит — разбирайтесь сами.
— А почему сами не разобрались? — поинтересовался я.
— Пытались, — виновато вздохнул старик. — Мы уж и так и эдак. А Хейко с Гюнтером каждый на своем стоит, клянутся и землю на этом ели.
«Твою мать! — выругался я про себя. — Они уже и землю поели! Ну, что же теперь делать?»
Но показывать собственную беспомощность нельзя. Изображая глубокое раздумье, я встал на «границе», уставился вдаль. Совершенно не представляя, что делать дальше, кивнул мужикам:
— Хейко, возьми длинную палку и прочерти границу. Покажи, как твоя межа должна идти.
След, проведенный Хейко, был хорошо заметен. Когда он закончил, я кивнул второму спорщику:
— Твоя очередь.
Пока Гюнтер рисовал собственную черту, я тихонечко недоумевал — какого черта? Если и была нестыковка, то дюйма в два от силы. Где-то черта Гюнтера заступала черту Хейко, а где-то, наоборот, — отступала. Чего тут спорить? Сколько колосьев взойдет с одного дюйма, пусть даже и вытянутого на югер? А ведь сотня, не меньше. Сотня колосьев — это сколько зерна? А если перемолоть в муку и испечь хлеб? Один каравай? Булка? Или ломоть? По моим меркам — не очень много, но кого-то это спасет от голодной смерти.
Наверное, надо взять палку да самому провести границу. Хотя зачем самому? Среди крестьян стояла молодая, но довольно дородная фрау с ребеночком на руках — славным таким, толстоморденьким, с белыми волосами. Мальчик ли, девочка, кто их разберет в этом возрасте?
— Сколько ребеночку лет? — поинтересовался я.
— На Святого Георгия два годика исполнилось, — гордо заявила мамаша.
— Как звать-то чудо такое?
— Гетти она, Генриетта, — застенчиво сказала крестьянка, целуя ребенка в щечку.
— Можно? — спросил я согласия у мамаши и, получив разрешение, попытался взять ребеночка на руки. — Ну, не бойся, хорошая моя, иди к дяде.
Девчушка немного поупрямилась, прижимаясь к мамке, но в конце концов пошла, не испугавшись чужого дядьки. Я нянчился с Гетти, говоря, какая она красивая, славная, а народ взирал. Вначале — молча, а потом кто-то предположил громким шепотом, что хозяин решил перед свадьбой проверить — каково оно, деток в руках держать? Кто-то засомневался — а рыцарское ли это дело? Мол, сейчас как описает хозяина да припозорит! Но другой голос уверил, что если дите кого и описает, так это к счастью, а господин Артакс хочет счастливым стать с молодой женой.
Голоса, осуждавшие меня за тетешканье, были мужскими, зато я увидел восторженные глаза женщин, удивляясь — а как они таких тяжеленьких деток на руках носят? Сам-то я, если честно, первый раз в жизни держал ребенка.
— Ты ножками умеешь ходить? — спросил я у девочки, посматривая при этом на мать.
— Конечно! — отозвалась та. — Мы уже и бегать умеем!
— Вот и славно. Давай-ка, лапка, я тебя наземь спущу (ух, наконец-то!), мы с мамкой тебя за ручки возьмем. Вот, умничка, а теперь пошли…
Гетти доверчиво протянула мне одну ручонку, другую подала маме, и мы пошли.
— Гетти, ты тверже ступай, чтобы следы остались, — попросил я, и девчушка старательно принялась бить ножками о землю, проминая мягкую землю.