— Думаю, лучше всего, если мы с Зарко в лес пойдем, а Папуша с Томасом нас будут ждать. И за конями присмотрят. Пойдешь со мной, баро? — спросил я цыгана.
— Пешком? — скривился цыган.
— А ты не видишь, какой тут лес — деревья стоят, как колонны, не пройти, не проехать. Нам лошадей на своем горбу тащить придется.
— Я что скажу, баро, — заявил цыган. — Там, где человек пройдет, конь тоже пройти сможет. Я с лесом давно дружу, знаю, что тропка всегда найдется. Овраг, если не спешить, обойти можно. Нам же в лесу не воевать, а только вперед идти.
— Верно он говорит, господин Артакс, — вмешался Томас. — Те деревья, что у дороги растут да вокруг поляны, они и впрямь тесно стоят. Но дальше пореже будут. Я ж, сами знаете, кроме конюха еще и садовником был. Ежели деревья тесно стоят, они друг дружке мешать станут. Для корней под землей место надо, чтобы воду искать, вот они друг дружку и давят. Те, что сильнее, вверх лезут. Чуть глубже в лес, там и проехать можно. Ну, где-то в поводу поведете. Но с конем вернее, да и припасы сможете взять.
Я слегка задумался. Идея идти в лес вместе с Гневко мне нравилась больше, нежели оставлять его здесь, под надзором цыганки (от Томаса, как от сторожа, проку не будет). Да и гнедой, если оставить, может обидеться. Не поймет боевой друг, что я о нем проявил заботу. У жеребца свой кодекс чести — сам погибай, а друга (или хозяина?) выручай.
— А куда пойдем-то, баро? — поинтересовался цыган.
Куда идти, я и сам не знал, но знал, как ответить на вопрос. Вытащив кирасу, сообщил:
— Вот, нашел недалеко от могилы.
— Господи, так это ж кираса господина Йоргена! — всплеснул руками Томас, позабыв о ране, но она сама напомнила о себе болью. Постанывая, конюх дотянулся до панциря, взял его в здоровую руку.
Мне показалось, старик вот-вот начнет целовать старую медь, но обошлось. Не дошла привязанность к бывшему хозяину до рабского обожания.
— В этой кирасе господин Йорген в плен и попал, — подтвердил конюх. — На нее отдельно пришлось деньги собирать.
— Дай-ка потрогать, — бесцеремонно отобрал цыган кирасу. Ухватив панцирь, пощелкал по нему ногтем, уважительно произнес: — Старая медь, славная. Мне бы такую медь, я бы таких колокольчиков отлил — миро Дэвэл! Упряжь звенеть станет — вай мэ!
Цыгану дай волю, он из любого металла колокольчики отливать начнет! Отобрав доспех, я сказал:
— Вот, от того самого места, где я кирасу нашел, пойдем мы с тобой все прямо и прямо. А как дойдем — так все и поймем. Все ясно?
— Хорошо ты дорогу знаешь, баро, — уважительно протянул Зарко. — Если все прямо и прямо — точно не заблудимся.
— И мимо не пройдем, — согласился я.
У меня еще была надежда на Шоршика. Отродясь не слышал, чтобы коты служили проводниками, но чем кот хуже собаки? Ведь зачем-то прислал его брауни. Вряд ли для того, чтобы поймать крысу. И еще — что-то недоговаривает Томас. Ну, недоговаривает.
Глава 11Лес, как он есть
В лес мы пошли втроем. Переспорить внучку Зарко не мог, а я даже и не пытался встревать в их спор. Хочет идти с нами — пусть идет, тем более что Томасу стало легче и в услугах лекарки он теперь не нуждался. Старик уже мог потихоньку вставать, подкидывать хворост в костер. На всякий случай мы нарубили дров — дня на три-четыре хватит, а тут и мы подойдем. А нет — так к тому времени как-нибудь добредет и сам наберет хвороста. Еще оставили арбалет с дюжиной болтов (половина — серебряные!), полмешка сухарей, а Папуша сварила котелок каши. Словом — не пропадет! Ну, а уж на самый крайний случай, если мы не вернемся через неделю, старику было велено седлать Кургузого и возвращаться домой с наказом — в Шварцвальд никому не ездить, спасательные экспедиции не устраивать! За Кэйтрин я не переживал. Бумаги на обе усадьбы оформлены, завещание составлено на ее имя, и даже если родится ребенок — их будущее обеспечено. Плохо, что мы не успели заключить с ней официальный брак, но с таким наследством, да при сноровке господина Мантиза из рода Инсекта, бастарда признают даже при королевском дворе, а денег хватит на внуков и правнуков. Лучше бы, конечно, вернуться, но думать нужно и о плохом.
Я не люблю лес. Вернее, люблю лес облагороженный, без подлеска с клещами, с дорожками, посыпанными песком или гравием, с беседками, где можно отдохнуть. Настоящий лес — чащобы и буреломы, заросли жгучей крапивы, корни, постоянно цепляющиеся за ноги и ветки, бьющие в глаз, — для меня бедствие. Как провести через чащобу хотя бы сотню солдат, не разрывая строя и не растягиваясь? Никак. Куда девается скорость, организация? Да все туда же — цепляется за ветки и натыкается на корни. Правильно поступали правители Старой империи, когда приказывали мостить дороги шириной в четыре воловьих задницы, вырубать кусты на две стадии по обе стороны. Конечно, сестерциев в такие дороги вложено немало, зато они себя окупали. Можно спешно перекинуть войска с севера на юг или с запада на восток.
Мы шли очень медленно. Чтобы проложить путь, время от времени приходилось вырубать крапиву толщиной с палец. Если верно, что крапива гуще всего растет там, где когда-то стояли дома, то мы шагали по бывшему городу.
Первым шел я, за мной следовал Гневко, потом цыган на своей гнедой, а за ним внучка, ведущая в поводу своего коня. Шествие замыкал кот. Я напрасно надеялся, что Шоршик будет указывать направление. Кот шел лишь по чистой тропе, показывая всем видом, что Их Кошачья Светлость не станет бить свои драгоценные лапки о разный сорняк.
Я уже в который раз похвалил себя, что догадался захватить один из трофейных клинков. Рубить крапиву — это все равно что рубить проволоку, замучаешься потом править лезвие.
Но, как обещал Томас, скоро сомкнутые деревья расступились, «разорвав строй», превратившись в исполины, между которыми можно было не только пройти самим, но и провести лошадей.
В лесу быстро теряешь ощущение времени и пространства. Кажется, ушли недавно — утро едва занялось, а тут уже начало смеркаться. Следовало подумать о ночлеге, но подходящего места долго не попадалось. Наконец Гневко обратил внимание на находившуюся чуть в стороне полянку, по которой тек небольшой ручеек и был даже маленький песчаный пляж.
Судя по тому, что лошади и кот не отвернули морды, а напились, вода была безопасна, но я не позволил цыгану пить прямо из ручья, заставив того дожидаться, пока не закипит вода в котелке. Готовить еду было лень и, по молчаливому согласию, ограничились сухарями с салом.
У старого цыгана оказалась заботливая внучка. Она даже напоила Зарко настоем из трав, отчего цыган быстро заснул. Я же, привычно осмотрев все вокруг, убедившись, что кони пасутся, приготовился спать.
Может, сегодня бы мне и удалось заснуть, но начал посматривать на молодую цыганку, а в голову полезли грешные мысли. Ну, мысли из головы не выкинешь, но сам я твердо решил, что ни в коем случае не начну ухаживать за девицей, чтобы не обижать ее деда. А еще я прекрасно понимал, что мне бы ничего не светило. Уж слишком строги обычаи у ромалов, а я не молодой красавец, ради которого девушка на выданье рискнет пойти против вековых традиций.
Цыганка пришла сама. Я даже не заметил, как ловко она выскользнула из-за спящего Зарко и подлегла ко мне, опалив жарким дыханием:
— Хочешь меня?
Я что-то промекал в ответ, пытаясь образумить девицу, но она не унималась.
— Знаю, что хочешь! — уверенно сказала Папуша, снимая с себя тонкую блузку, отчего я сглотнул слюну. — Видела, как ты на мою спину смотрел!
— Деда не боишься? — усмехнулся я, пытаясь остановить руку девушки, уже блуждающую по моему голому животу. — Проснется, кнутом выдерет…
— Не проснется! — уверенно сказала Папуша. — Я его травой напоила, до утра проспит как младенец.
Цыганка уже освободилась от юбки, а дальше я уже плохо соображал — или не соображал вовсе, что делаю, или что она со мной вытворяет…
Когда я был выжат, как старый лимон, Папуша расхохоталась и, ухватив меня за руку, потащила вниз, к ручью.
Вода в ручье и днем была обжигающе холодной, а ночью казалась ледяной. Я заставил себя войти в воду по колено и один раз окунулся с головой, после чего опрометью выскочил на берег, едва сдержавшись, чтобы не заорать. Попрыгал, пытаясь согреться. Папуша плескалась, не обращая внимания на холод.
— Потри спину! — потребовала цыганка, захватывая пригоршню донного ила и передавая мне.
Я начал тереть, опасаясь потревожить старые шрамы, но — чудо, их там не было. Смывая ил водой, задержал руку, пытаясь-таки нащупать рубцы, но кожа была нежной и шелковой, как и положено быть коже молодой девушки. Не удержавшись, я хмыкнул.
— Что ты там ищешь? — заглядывая через плечо, поинтересовалась Папуша.
— Да так, показалось…
— Нет там ничего, — усмехнулась русоволосая цыганка. — Я эти шрамы каждый раз наношу, когда мы с дедом с новыми людьми знакомимся. Ничего хитрого — беру корень одуванчика, волчьи ягоды и мажу. Издалека, если не присматриваться, похоже на рубцы.
— А зачем? — не понял я.
— Надо же деду показать, какой он строгий! — засмеялась цыганка. — А он меня в жизни пальцем не тронул, не то что кнутом. Даже если бьет — кнут до спины не достанет, он умеет.
— Ну Зарко, ну артист! — расхохотался я. — А я ведь тебя жалел — думал, вот старый зверюга, внучку калечит! Собирался кнут изрубить.
— Э, гаджо, не знаешь ты моего деда! — усмехнулась Папуша. — Пойдем на песочек, он теплый.
Цыганка пошла вперед, а я уныло поплелся следом, переживая, что после прошлых ласк и холодной воды я уже ни на что не годен. Но как же я ошибался!
Потом я просто лежал на теплом песке, тупо смотрел в предрассветное небо и думал, что мне теперь очень долго не захочется иметь дело с женщинами. А заодно пришло и чувство вины. Было стыдно перед Кэйт, которой я изменил, и жутко неудобно перед цыганкой. Хотя я у нее был не первым, но все-таки…
— Папуша, — погладил я девушку по руке. — Я ведь не смогу на тебе жениться. Но если нужно — дам тебе денег на приданое.