Двадцать с лишним лет я был наемником. Умудрился послужить под знаменами всех — ну, или почти всех владетельных особ Швабсонии, пережил восемь войн. Чаще всего войны заканчивались ничем, потому что властители, осознав, что худой мир лучше доброй ссоры, приходили к какому-то компромиссу. Бывали у меня и победы. Точнее — победы были у суверена, но для наемника победа выгоднее, чем поражение, потому что к оплате добавляется процент с боевой добычи. Но врать не буду — приходилось бывать и в лагере побежденных. Однажды мы бежали, унося ноги. В другой раз степенно отходили, выставляя заслоны и огрызаясь арьергардными боями. По мне — драпать гораздо легче, чем отступать. Если бежишь, не думаешь ни о друзьях, оставленных умирать, ни о земле, доставшейся врагу. А когда отступаешь, чего только не лезет в голову, хоть в петлю лезь…
Из Шварцвальда мы отступали, начисто проиграв войну. Я так и не узнал — почему погиб старый рыцарь, куда пропал молодой Йорген. Догадок много, но ни одной убедительной.
Поляна, на которую мы так стремились и которую уже считали почти родной, встретила нас неласково. Хотя мы и заприметили огни костров, но поленились отправить разведку. Но, с другой стороны, что бы нам это дало?
И вот мы стоим перед строгими гномами, держащими нас на прицеле, а старый Томас, размахивая руками, разъясняет что-то степенному коротышу. Но наконец-таки гномы поняли, что мы не чудища, вылезшие из Черного леса, а люди, невесть зачем полезшие в Шварцвальд, и разошлись.
Томас хромал, опирался на самодельный костыль, был слегка бледен, но суетился, беспрерывно болтая, что вообще-то старику было несвойственно.
— Эх, господин Артакс, а я уже все глаза проглядел. Дни считал. А вчера днем — чуть от страха не помер!
— А что случилось? — устало поинтересовался я.
— Поначалу крысы через поляну бежали — будто их гнал кто. Вся поляна была чернущая! Я испугался — не сожрали б они меня, вместе с мерином, но Бог миловал. А потом тот обоз появился, призрачный.
— Призрачный обоз? — недоверчиво протянул я. — Днем?
— Вот-вот, — закивал старик. — Я сам этого обоза в жизни не видел, только по рассказу вашему, но все так, как вы говорили: лошади с телегами, купцы с охраной. Думаю, ну, все теперь. Если уж и поляны с крестами не побоялись, да еще днем — беда! А тут — глазам не поверил: появились они и падать начали. Сначала кони упали — вроде бы померли, а потом люди. Один так упал, другой этак. Я в бою-то бывал, видел, как мертвые падают. А потом и телеги стали разваливаться — колеса отлетали, бока выламывались, а потом и вовсе чудеса — вначале все в щепки, потом в труху превратилось. Смотрю, а люди, которые мертвые, прямо на глазах скелетами стали, а потом и вовсе исчезли.
— Томас, старина, а у тебя пожрать не осталось? — широко улыбнулся Зарко.
— Да как не осталось! — радостно воскликнул Томас. — Я же кулеш варил, как чувствовал, что вы вернетесь. Вон, на углях томится. Давай, дружище, садись!
От избытка чувств старик хлопнул цыгана по плечу и побежал снимать котелок.
— Что это с ним? — подозрительно посмотрел цыган на старого врага и покрутил пальцем у виска. — Он, случаем, не того…
— Радуется он, — усмехнулся я. — Ты сам бы целую неделю в лесу посидел — тоже бы обрадовался.
За едой мы молчали и дружно ели. Сегодня и у меня ложка летала не хуже, чем у цыгана, а горячая каша, казалось, попадала в брюхо, минуя рот, — я не успевал почувствовать, что она горячая. Наконец я не выдержал, положил ложку, как складывают оружие.
— Э, баро, плохой ты едок, — усмехнулся Зарко. — Бери пример с меня — я впрок ем.
Я лишь улыбнулся. Кажется, все входит на круги своя — вместо рассудительного и мудрого потомка сказочных эльфов я снова вижу балагура и пустобреха, каким Зарко бывает, если нет опасности. Теперь бы, для полноты картины, Томасу следовало вспомнить о бедах, которые давным-давно принес ему конокрад. И верно, как только насытились, конюх начал задавать вопросы:
— А мерин ваш куда делся?
— Э, где тот мерин! — благодушно отмахнулся цыган. — Оставили мы его, он и помер.
— Жалко, — вздохнул Томас. — Хороший был мерин, смирный. Ну, гнедая твоя воз вытянет.
— Как гнедая? — встрепенулся цыган. — Я думал, ты нам своего мерина одолжишь.
— Еще чего! — фыркнул Томас. — Кто это в здравом уме цыгану коня доверит?
— Старый, нельзя кобылу в кибитку впрягать, — заволновался Зарко. — Что с твоим мерином станет, убудет, что ли?
— Это почему кобылу нельзя впрягать? — вздернул подбородок старый конюх. — Добро, если бы она жеребилась скоро, а то ведь не раньше, чем через год!
— Э, да что с тобой говорить, — расстроился цыган. Повернувшись ко мне, искательно заглянул в глаза: — Господин Артакс, хоть вы скажите.
Я тоже не понимал, почему гнедую кобылу нельзя запрячь в кибитку. Подозревал, что цыгану ее просто-напросто жаль. Представив, как кто-нибудь предложит запрячь Гневко, скривился — я такого сам запрягу и поеду!
— Ну, пойдем, Томас, поговорим, — кивнул я в сторону овражка и пошел вперед.
Спускаясь, слегка обернулся — не нужна ли помощь старику, но тот ловко управлялся с костылем.
— Господин Артакс, правду я говорю — не надо Кургузого цыгану давать, угонит, — начал Томас, но я его перебил:
— Давать или не давать, я сам решу. Ты мне другое скажи. И все скажи, без утайки.
Томас опустил голову, но не стал упираться или увиливать, как это сделал бы Зарко на его месте.
— Поклялся я, — глухо сказал старик. — Фрау Йорген поклялся, на святом кресте, что ни одна живая душа о том не узнает.
— Клятва… — хмыкнул я. — Клятва — это серьезно.
— А вы бы нарушили, если бы умирающей клятву дали?
— Ладно, не требую я от тебя, чтобы ты клятву нарушил. Я буду говорить, а ты кивай, хорошо?
— Хорошо, — закашлялся старик.
— Александр убил своего отца, так?
— Так, — нехотя кивнул старик.
— Вот видишь, я уже и сам обо всем догадался, — невесело улыбнулся я. — Я даже знаю, почему Александр сошел с ума и убил отца. Только куда купцы тело дели? Закопали?
— В болоте утопили, — сказал старик, а дальше его словно прорвало: — Купцы так сказали — после полуночи Йорген-младший пропал. Вначале думали — до ветру пошел, но почему-то одежду бросил. Господин Йохан искать пошел, тоже пропал. Под самое утро Александр пришел, говорит — я, мол, отца своего убил, потому что он меня не хотел в войско отпускать. Его связать хотели, но он не дался, в лес убежал. Купцы искать пошли, а и искать-то особо не надо — у самой полянки оба. На дереве Александр висит — удавился, под деревом крысы рыцаря доедают. Купцы рыцаря в мешок положили, а тело сына с дерева сняли, но с собой не взяли. Отцеубийца, да еще и самоубийца! Копать могилу не стали, в болото бросили. Одежду с собой привезли. Я первым этих купцов встретил, поговорил. Велел Курдуле фрейлейн куда-нибудь увести. Потом вместе с ними к фрау Йорген ходил. Фрау все выслушала и велела молчать. Клятву с меня взяла. Главное, чтобы фрейлейн не знала.
— А Курдула?
— Курдула тоже не знает, — сказал старик. — Болтливая супруга моя. Она только про останки да про штаны знает. Ну и про кости лошадиные.
— А купцы, которые останки рыцаря привезли, как же они?
— А купцы никому не скажут, побоятся.
— Эх, Томас, Томас, — покачал я головой. — Нагородили вы черт-те что.
— Да я уже понял, — хмуро сказал конюх, посмотрев на меня исподлобья. — Но я как лучше хотел. Кому это надо, чтобы все знали, что Йорген-младший отца убил да повесился? Кто ж его знал, что вы появитесь да копаться начнете?
— Ладно, что уж теперь, — махнул я рукой. — Выспимся, завтра домой вернемся. А там и решим, как жить дальше.
— Как скажете, господин Артакс, — не стал спорить Томас. — Но сами поймите — не мог я правды сказать. Думал, съездим мы с вами в Шварцвальд, побудем немного, да и назад вернемся. А тут вон все как закрутилось.
Я и сам так думал. Но что уж теперь делать?
— Пойдем. Там уже Зарко нас заждался.
Мы поднялись наверх, а там и вправду цыгане уже заждались. Видимо, ломали головы — зачем нам было уединяться? Зарко уже открыл рот, чтобы спросить, но ему помешали.
— А к нам гости, — сообщила Папуша, не забывавшая глядеть по сторонам.
К нам подходил один из соседей — маленький, но предельно важный человечек, одетый в костюмчик из бархата. На гнома он нисколько не походил — внешне довольно юный, без бороды. Другое дело, что маленький. Наверное, я сильно таращил глаза, потому что цыганка толкнула меня локтем.
— Господин Артакс, — поклонился мне человечек, проигнорировав окружающих. — Наш старшина, мастер Димдаш, просит вас зайти в гости. Если вам неудобно, он сам готов подойти к вашему костру. — Подумав, посыльный добавил: — Если не возражаете.
Лагерь, разбитый гномами, порадовал глаз правильностью и порядком — повозки поставлены не абы как, а в шахматном порядке, строго по центру небольшая палатка, по периметру расставлены часовые. Им бы еще вексиллум и стойку с оружием — был бы военный лагерь.
У входа в палатку мой провожатый требовательно протянул руку:
— Ваш меч, господин Артакс!
— Только хозяину дома… — усмехнулся я, похлопав по ножнам.
— Но к мастеру Димдашу нельзя с оружием… — начал юнец, а я развернулся с намерением идти прочь.
В конце концов, я на аудиенцию не напрашивался. На гномов посмотрел, теперь можно и идти. Но из палатки раздался рык на неизвестном мне языке. Судя по всему — моего чичероне выругали, потому что юнец, растеряв важность, торопливо обежал меня и встал на пути.
— Прошу прощения, господин Артакс, — поклонился юный гном едва ли не до земли. — Мастер Димдаш приглашает вас. Оружие, — сглотнул юнец, — оружие вы можете оставить при себе.
Чтобы зайти в палатку, пришлось согнуться в две погибели.
— Здравствуйте, господин Артакс, — встретил меня хозяин — пожилой гном с небольшой седоватой бородкой. Он был мне по грудь. Думаю, по гномьим меркам, считался довольно рослым. — Прошу вас, присаживайтесь.