Миссис Перл, возможно, решила, что Джейн использует масла в качестве духов. Осуждала ли за траты денег мужа, когда с тем приключилась беда? Переосмыслила ли все позже, когда узнала от Джейн, для чего та купила их?
Позже. Обо всем этом она будет думать позже.
Джейн открыла последнюю бутылочку, смочила палец липкой настойкой бензоина и прижала ко лбу, чуть выше точки между бровей. В воздухе появился резкий пряный запах.
— Я нанесла масла на тело, и мое обоняние приступает к исполнению задания.
Голова сильно закружилась, каждый звук становился громче и будто оживал в бескрайних глубинах мироздания. Она ощутила себя стоящей на пороге чего-то важного, огромного по значимости и манящего. В сердце появилась уверенность, что она справится, ей все под силу. Не только возвести стену.
Джейн взяла одной рукой горсть золы, другой столько же земли с кладбища, ссыпала все в небольшую чашу, предусмотрительно принесенную с кухни, и принялась смешивать, водя пальцем семь раз против часовой стрелки, а потом убрала руки. Зола быстро потемнела, стала почти черной, земля впитывала выступившую влагу. Потянувшись, она погрузила в массу кончики пальцев обеих рук и принялась втирать ее в подушечки, наблюдая, как папиллярные линии становятся все четче.
— Золу, оставленную пламенем жалящим, и землю, покрывшую тело новопреставленного, я смешиваю, и мое осязание приступает к выполнению задания.
Полумрак довлел так, что это ощущалось физически. Нет ни фигур, ни призраков, и все же что-то появилось в комнате.
— Я зажигаю свечи в пределах круга, и мое зрение приступает к исполнению задания. Произнося эти слова, я звуками приступаю к исполнению задания.
Джейн разомкнула руки, взяла кусок мха и разорвала на части помельче. Одну она поднесла ко рту.
— Прикладываю мох сей к языку моему, так я вкусом присоединяюсь к выполнению задания.
В нос ударило зловоние, языком она ощутила отвратительный вкус, мелкие частички прилипли к небу, осели на зубах. Казалось, ее сейчас стошнит, но вместо этого рот сам расширился. Вкус болотной гнили смешался со слюной и заполнил весь рот. Удивительно, но Джейн не вырвало.
Вероятно, мох содержал некое важное для ритуала вещество, свечи вспыхнули ярче, вызвав расширение сознания. Может, ей кажется? Или это настоящее волшебство? Джейн переполняли внутреннее ощущение торжественности происходящего и растущая сила, одновременно она чувствовала, что скользит куда-то вниз, как в первый раз рядом с доктором Хант. Будь то действие одурманивающих веществ или прикосновение к неизреченному, останавливаться сейчас нельзя. Резко выдохнув через нос, Джейн запрокинула голову.
Я встаю на путь ученичества. Я со всей полнотой отдаюсь выполнению задания и принимаю вызов. Стану обходиться без сна и усмирю потребности плоти. Разум сосредоточится лишь на задании, искушения потустороннего мира не станут для меня соблазном. Граница между этим местом и остальным миром отделит меня от мира внешнего. Я встаю на путь ученичества.
Она проникалась смыслом каждого слова; казалось, буквы выписывались огнем над ее головой. Скрипнула железная ограда. Прохладный ветерок коснулся пальцев. Она пошевелила ими, пытаясь отчетливее ощутить движение воздуха, но все вновь замерло.
Я покоряюсь силе задания, пойду туда, куда оно поведет меня. Я посвящаю себя заданию. Начертанный подо мной знак станет символом пробуждения. Знак начертан чернилами, которые нельзя смыть, что поможет не сбиться с пути.
Джейн положила перед собой лист с тщательно начерченными правильными многоугольниками, идеально вписанными один в другой. В описании ритуала от доктора Низамиевой говорилось о некой печати, которая должна помочь укрепиться, но как, объяснялось кратко и поверхностно. Объяснение отсылало к непонятным алхимическим формулам, буквам древнебрелтонского, некоторым незнакомым, некоторым перевернутым; в целом Джейн не улавливала ни смысла, ни логики.
Но эта фигура… Понятная, красивая… От нее исходила сила, она могла стать сильнейшим якорем, удерживающим от риска пропасть в неведомом.
Джейн провела по линиям кончиками пальцев, и плечи расправились сами собой, спина выгнулась, что-то шевельнулось прямо под ребрами. Это нечто извивалось, стремясь подняться выше.
«Я встаю на путь ученичества, — повторила Джейн, склоняясь все ниже, пока не прижалась лбом к строчкам на листе, старательно при этом подавляя шевеление под ребрами. — Я встаю на путь ученичества».
Глава тридцать первая
Речная осока и пророщенные зерна оказались отвратительными, чего и следовало ожидать, склизкими и безвкусными, — впрочем, могло бы быть хуже. Еда не потушила свечение внутри Джейн. Она отчетливо ощущала силу, которая поможет выполнить задуманное, и знала, что все по-настоящему, все получится. Возникло желание броситься вниз к Августину, прижаться к камню и еще раз прочитать заклинание. Разумеется, она сдержалась. Заставила себя посмотреть на снимок повисшего в воздухе мага и сразу ощутила, как затихает пульсация в венах, перестает гореть кожа. Джейн подумала о наставлениях доктора Низамиевой — нужно держать их в голове.
Августин. О нем тоже нельзя забывать, ведь она решила прикоснуться к нереальному ради него, а не себя. Особняк стал его тюрьмой, и она разрушит стены. Неужели для его освобождения понадобятся все семь дней?
Джейн начертила круг. Она отгоняла призраков. Сейчас ощущает уверенность и силу. Что же еще можно сделать? Что еще предстоит создать или разрушить?
Джейн заставила себя вымыть посуду. Нужно строго придерживаться необходимых действий, твердила она. Все семь дней. Ведь цель — не только освободить Августина, но и обрести знания.
Фотографические карточки, от которых в жилах стыла кровь, Джейн убрала в ящик в гостиной и заперла его на ключ.
Прошла по коридору к двери в подвал и положила руки на глухую стену. Попыталась вспомнить деревянную дверь, но образы оказались обрывочными. Ни цвета, ни текстуры, ни даже оттенка серого замка и формы накладок с замочной скважиной. При каждой новой попытке вспомнить давление на диафрагму увеличивалось, для вдоха приходилось прилагать все больше усилий, грудь при этом вздымалась сильнее. Получись у нее нарисовать предметы в своем воображении, они точно проявились бы в реальности.
Впрочем…
Зачем ей детали существовавших некогда предметов, когда она может создать новые в собственной реальности?! Перед глазами появилась дверь магистрата, которую она разглядывала, ожидая церемонии. Доски из векового дуба, крупные железные петли, розоватые шляпки гвоздей — все напоминало древний мистический артефакт. Но Джейн не помнила ощущений от прикосновения, сомневалась, что вообще дотрагивалась до полотна. Джейн переключилась на другой образ — дверь своей спальни в доме Каннингемов. Она видела ее совсем недавно, потому детали всплывали в голове с идеальной точностью, вплоть до зазоров в стыках и плохо подогнанных деталей. Несколько поколений толкали дверь и отполировали эти места до блеска. Позже мода изменилась — на двери установили ручки, но потертости так и остались.
Только сейчас Джейн почувствовала, как скучает по этой двери. Она помнила все мелочи, каждый сантиметр ее поверхности, что уже странно и удивительно. Она чувствовала, будто ладонь лежала на ней, и оставалось лишь повернуть ручку.
Открыв глаза, Джейн вновь увидела перед собой каменную стену. Сердце упало, воодушевление исчезло. Одним желанием мир не изменить. Мысль доктора Низамиевой предельно ясна: ритуал — это рельсы, по которым скользит разум мага. Действия надо совершать шаг за шагом, и в конце станет понятна логика. Эта стена не исчезнет лишь потому, что ей так хочется.
— Джейн!
Она замерла, как выслеженная мышь. Слабый голос доносился из подвала. Это точно Августин.
— Августин, я здесь. — Джейн замерла, ожидая, что завоют трубы, затрясется фундамент: так дом реагировал на крики боли и тоски. Однако стояла тишина, которую через мгновение нарушил всхлип Августина. Следом раздалось:
— Джейн, где я?
О Августин. Она представила, как он сидит, сгорбившись, на лестнице, испуганный и растерянный.
Она сползла по стене, опустилась на колени и прижалась к холодной поверхности щекой и ладонями. В горле встал ком.
— Джейн! — повторил Августин совсем слабо. Пугающе слабо.
— Ты в подвале в Линдридж-холле, — произнесла она, не вполне уверенная, что он сможет расслышать. — Я делаю все, что могу, я тебя освобожу.
— Здесь темно, Джейн, так темно.
Конечно, там ведь нет газового освещения, а свечи наверняка прогорели, превратились в лужицы застывшего воска на каменной столешнице. Но проблемы не только в темноте и призраках. Живот заурчал, переваривая холодный ужин. Муж там уже два дня. Два дня без еды и питья.
— Августин, у тебя есть еда? — спросила она и затаила дыхание.
Ответа не последовало.
Будь она заперта в крипте на несколько дней, кричала бы изо всех сил. Умоляла помочь, колотила в дверь, рвала на себе волосы. Джейн хорошо знает, что может сделать с человеком ожидание в темноте ночи, которое в один момент начинает казаться бесконечным, но тогда, ребенком, она могла хотя бы выходить на свет днем. Мама была рядом, им хватало еды и воды.
Августин молчит, но это лишь означает, что он не похож на нее.
— Мне нужно семь дней, — заговорила она на этот раз громче. — У меня есть это время? Ты продержишься семь дней?
Она успела обойти не все помещения в подвале. Возможно, там хранились запасы, пусть и старые, но еще пригодные. Августин найдет их и выживет. Свернувшись на полу, Джейн вслушивалась в тишину, наблюдая, как дом погружается в темноту.
Возможно ли, что с ней говорил не Августин?
— Думаю, да, — наконец ответил он. — Но здесь так темно.
Джейн зажмурилась, сливаясь с каждым услышанным звуком. Точно ли это Августин? Дееспособный, живой. Значит, она все делает правиль