Наконец она заставила себя встать, колени сразу заныли, закружилась голова. Джейн провела в объятиях мужа всего несколько часов. Этого явно мало, чтобы разум передохнул. Она еще не скоро полноценно восстановится.
Джейн вновь подошла к тому месту двери и оглядела каменную преграду.
— Пытаться ли убрать ее, Августин? — спросила она так тихо, что звуки невозможно было услышать за границами помещения. — Есть ли смысл? Никто в этом мире не будет оплакивать ни тебя ни меня. По крайней мере, мы будем вместе.
Ответа не последовало. Дом не взревел, трубы не застонали. Она не слышала голоса, всхлипов, дыхания. Линдридж-холл безмолвствовал.
Струсив, Джейн отказалась от попыток разрушить стену. Направившись в гостиную, она задернула плотные шторы, чтобы в комнате воцарился мрак. Затем прошла в круг, опустилась на пол в центре, возвела стену камешек за камешком, а потом ее разрушила — неразумный поступок, безответственный эксперимент. Теперь ей постоянно сопутствовала усталость, но Джейн не думала о сне.
Джейн старалась не делать стену слишком высокой или толстой, чтобы не ощутить нечто большее, чем боль в животе. Слишком острая, лишающая способности мыслить, она могла отвлечь, вызвать панику и заставить совершить недопустимое. Однако стена должна быть такой, чтобы разглядеть конструкции дома в ином ракурсе — структуру материала, совершенные по точности линии, углы, фигуры, вписанные одна в другую, последовательность связанных между собой чисел, организованные ряды которых продолжались до бесконечности. Джейн могла менять правила, по которым строились связи, достаточно лишь протянуть руку и выхватить ненужный элемент, и Джейн не терпелось сделать это, однако она сдержалась. Слишком мало знаний, чтобы менять скелет реальности, не навредив ей. Стена по кругу растворилась, и Линдридж-холл вновь стал просто домом.
Из задумчивости ее вывел знакомый кашель за спиной: мистер Каннингем курил сигару. В комнате посветлело от яркого огня в камине, который Джейн не разжигала. От ужаса она прижала к лицу ладони, не желая видеть изменившуюся картину.
Нет, пожалуйста, нет. Этого она не вынесет. Печаль и утомление не способствуют выносливости.
Это сон, сон наяву. Может такое случиться с тем, кто не спит?
— Ну же, Джейн, — произнес мистер Каннингем, — выпей с нами бренди.
Казалось, она заплачет, но нет, — видимо, выплакала все слезы несколько дней назад. Во рту пересохло, сухость распространилась по всему телу, по каждой мышце и кости, как будто они сделаны из пыли.
Каннингемы могут появиться здесь в одном случае — если они мертвы. Воздействие Августина на реальность, изменение им структур смерти привлекало в это пространство духов.
Но она бы точно знала, случись с опекунами нечто страшное. Ей бы отправил письмо… кто-нибудь.
«Никто, — пронеслось в голове. — Нет в мире человека, который был бы связующим звеном между вами. Ушла ты, теперь они». Они были для нее всем, а она лишь малой частью их жизни. Пятнадцать лет она находилась под их опекой, но никогда не перетягивала на себя столько внимания, сколько им пришлось потратить за сорок лет на воспитание родных детей и развитие карьеры мистера Каннингема. Она столь многого не получила…
Внезапно стало невыносимо больно, как и в день, когда она стояла в их пустом доме. Она всегда поступала с ними порядочно, например решила остаться в Ларрентоне, чтобы избавить от расходов на ее содержание в Камхерсте. Она была хорошим ребенком, никогда не создавала проблем. Ей понятна боль, причина которой в горе потери, но не разделявшее их расстояние.
— Джейн. — Голос мистера Каннингема вернул ее в реальность так резко, что она покачнулась. — Посиди с нами.
Она медленно повернулась. Настоящие, такие, как она их помнила, вплоть до мельчайшего пигментного пятна, до морщинки у глаз. Знакомый, плетеный на коклюшках кружевной воротник платья миссис Каннингем, едва уловимый запах кедра от пальто мистера Каннингема: на лето верхнюю одежду убирали и хранили, переложив кедровыми вкладышами. Не сводя с нее глаз, он подошел к самому краю круга и нахмурился.
— Почему ты сидишь на полу, дорогая? Давай же, поднимайся, дай мне посмотреть на тебя. Расскажи, что случилось?
— Он умер, — прошептала она в ответ и неожиданно разразилась громким истеричным смехом. — И вы умерли.
Как это несправедливо и жестоко. Почему Каннингемы ушли из жизни так скоро после переезда в Камхерст? Даже болезнь редко забирает так быстро. Авария на дороге? Забравшиеся в дом грабители-убийцы?
— Джейн. — Миссис Каннингем посмотрела с укором. — Что за глупости? Ты больна? У тебя жар? Полагаю, стоит лечь в постель.
— Вас не должно здесь быть, вы не можете. Вы уехали в Камхерст… — Джейн принялась перебирать факты.
— Разве мы не можем приехать с визитом? Подойди же, посиди рядом хоть немного. — Женщина вытянула руку, и Джейн впилась в нее глазами. Эту сцену она представляла вчера в кабинете. Но вместо миссис Каннингем должна быть мама. Образ ее чуть потускнел в воображении, но по-прежнему оставался дорогим и близким. Но появились Каннингемы, которые тоже умерли.
Можно отвергнуть их теплое, заботливое отношение и сгореть со стыда или устроиться рядом и греться в лучах их доброты, пока сама не умрет от голода. Выбор несложный.
Джейн переступила белую черту и взяла миссис Каннингем за руку. Невидимые стены рухнули, падение отозвалось вибрацией в голове.
Женщина с улыбкой провела ее к дивану. Твердая плоть, прохладная кожа, щеки раскраснелись, как у человека, только вернувшегося с прогулки в осеннем парке.
— Ты хорошо выглядишь, — произнесла миссис Каннингем, усаживаясь и не обращая внимания на смущение Джейн. Положив руку на ее выпирающий живот под натянутой тканью платья, широко улыбнулась. — Большая радость — забеременеть вскоре после свадьбы.
— Нет, — помотала головой Джейн, садясь рядом. — Вы неправильно поняли.
Августин не сказал об опухоли ни слова, из этого следовал вывод, что с ней не все в порядке. Будь миссис Каннингем права, он был бы заботливым и нежным — неважно, дух он или живой человек. Интересно все же, кем он был? Одна мысль вызвала тошноту.
— Право, Джейн, не стоит говорить так о благословении свыше, — произнес сидящий в кресле у камина мистер Каннингем.
— Нет, это не… — начала она, стыдливо потупилась и замолчала.
— Ты вышла замуж и полагаешь, мужчина не будет требовать родить ему ребенка? Неужели ты считаешь себя настолько выше людей противоположного пола, что будешь отвергать саму суть брака, отказываться от выполнения супружеских обязанностей и настаивать на самоудовлетворении потребностей?
— О чем вы? — Брови Джейн поползли вверх. Он никогда не был жесток с ней, даже в детстве, когда она после пережитых ужасов войны и шока бывала несдержанной на слова и поступки. Каннингемы относились по-доброму, хоть и без нежности, и, несмотря на их отстраненность, она отогрелась рядом с ними. Очень давно, до того как научилась дорожить опекунами, она представляла, за что могла бы ненавидеть их, но жестокость даже не приходила ей в голову. Произнесенное из его уст звучало странно; впрочем, нельзя забывать, что перед ней дух. Оррен и Абигейл обвиняли ее в том, в чем и она сама, хотя с той стороны завесы между мирами все должно видеться яснее. И все же что-то не так. Она это чувствовала. И зачем Каннингемам быть здесь?
— Зачем ты осталась в Ларрентоне, если не хотела такой жизни? — вступила в разговор миссис Каннингем. Она говорила спокойнее, мягче мужа. — Мы знаем, тебе сложно вернуться в Камхерст, но, оставаясь с нами, ты могла бы поступить в университет. Заняться чем-то новым для себя. Развивать свой талант, вместо того чтобы вести чуждую тебе размеренную жизнь.
От услышанного у Джейн разболелась голова. Оба, словно сговорившись, завели разговор о том, что она скрывала от них, о чем она часто думала после их отъезда, о желании учиться после знакомства с язвительными коллегами Августина. Она представить не могла, что они догадывались об этом.
— Мне казалось, ты хотя бы сделаешь вид, что рада возможности пообщаться с нами, — вздохнул мистер Каннингем. — Думается, мы не настолько плохо тебя воспитали.
Джейн замерла, как мышь-полевка, увидевшая тень ястреба. Каннингемы никогда не знали самых потаенных ее мыслей, их и свой скудный внутренний мир она научилась скрывать за серьезным взглядом или разговорами на отвлеченные темы. Все, что они сказали, — это ее личные претензии к самой себе, представленные по ее же воле в довольно грубой форме. Только она знала об этом, никто не мог вытянуть это из глубинных тайников.
— Ты не можешь контролировать все, — добавила миссис Каннингем приглушенным голосом.
— Я просто не хотела ничего усложнять, — пролепетала Джейн, втянув голову в плечи.
— Но смотри, к чему это привело. — Мистер Каннингем стряхнул пепел сигары на пол. — Ты заставила мужчину жениться на тебе, чтобы вы оба вели ничем не примечательную жизнь, а потом и убила его из-за того, что он не потакал твоим желаниям. Но хуже всего, что ты испортила жизнь всему Ларрентону. Нам не следовало брать тебя в дом.
— Но я не… я не сказала, что убила его…
Мистер Каннингем фыркнул и перебил ее:
— Что же еще могло произойти? У тебя эгоистичная натура. По-моему, причина в том, что еще в юном возрасте ты сочла себя исключительной, ведь смогла выжить там, где многие погибли. Ты изначально порочна.
— Зачем вы так? — с мольбой в голосе спросила Джейн.
Сидящая рядом миссис Каннингем коснулась ее плеча и улыбнулась очень по-доброму.
— Причина в том, моя дорогая, — сказала она, — что мы голодны. Но наш голод, в отличие от твоего, не утолить и за вечность.
Лицо ее стало разглаживаться, теряя черты, над щеками проявился белый камень, а ниже — иссохшие челюсти, обнажавшие зубы.
А потом миссис Каннингем вновь стала такой, как прежде.