– Скелеты в подвалах? – опять засмеялся Миха.
Саша таинственно улыбнулся.
– Скелетов пока не нашли, – он подчеркнул слово «пока», – но это не значит, что их здесь нет. Граф Шувалов был жестокий человек, особенно по отношению к зависимым от него людям. В подвале, где у него обычно хранился запас вин, мы обнаружили что-то вроде подземной камеры. В ней сохранились вделанные в стену ржавые цепи с кандалами и плеть из слоновой кожи. Но это не те чудеса. Чудеса в том, как наши предки умели устраивать свой быт. Вот что это, например? – и Саша взял со стенда какую-то хитрую машинку со спиралькой, шестернями, ручкой. Покрутил ее – шестерни забегали, спиралька хитроумно завертелась.
– Мясорубка, – брякнул Миха. – Для пыток. Вот сюда пальчик, и как повернешь…
– Какие еще мнения? – усмехнулся Саша. – Глупее этого нет?
– Можно взглянуть? – Костик протянул руку, осмотрел странную штуковину со всех сторон. – Похоже, что-то для овощей, – определил он наконец.
– Угадал. Почти. Оля, дай яблочко.
Оля, не отрываясь от работы – она прилаживала веер в руки светской красавицы, – щелкнула замочком сумки на столе и протянула мальчику красное яблоко. При этом из сумочки что-то выкатилось и упало на пол. Костик нагнулся и, подобрав красный фломастер, протянул его Оле.
– Благодарю вас, князь, – улыбнулась она.
– Смотрите, – Саша закрепил яблоко в вилочках, повернул ручку: спиралька проворно обежала вокруг яблока, тонко сняла с него кожуру, которая легла в поддон свернувшейся змейкой.
– Подумаешь, – презрительно поморщился Вовчик. – Я своими зубами не хуже сделаю, – он вытащил очищенное яблоко из зажимов. – Тоже мне чудеса. – И Вовчик проделал ту же операцию, в результате которой от яблока в мгновенье остался жалкий огрызок.
– Ладно, – согласился Саша, – этим я вас не удивил. Пройдемте в следующий зал.
Они поднялись на второй этаж, остановились в круглой комнате. Вместо обычного потолка – сферический купол, раскрашенный синим и белым, ни дать ни взять – голубые летние небеса, подернутые легкими облаками. По краю купола шла круговая балюстрадка, опирающаяся на колонны, образующие четыре ниши в стенах. В трех из них стояли узкие диванчики, а в четвертой – что-то вроде шкафа, закрытого щеколдой.
– Это малая столовая, семейная. За балюстрадой скрыты окна, они освещают купол и создают иллюзию ясного неба. Во время обедов за балюстрадой включалось пение птиц.
– Как так? – удивился Костик. – Магнитофонов ведь тогда не было.
– Верно, но были механические музыкальные ящики и устройства, имитирующие другие звуки: звон цепей, волчий вой, пение птиц.
– Не слабо! – признал и Вовчик. – А в этом шкафу что?
– Подожди. Обратите внимание на вот эти коротенькие трубочки, торчащие из стен у самого пола. Что это? – Саша поднял вверх палец.
Ребята разом пожали плечами. Только Костик высказал предположение:
– Может быть, что-то связанное с отоплением?
– Тепло, но не горячо. – Саша выдержал паузу и объявил: – Это пылесос. Стационарный. Работающий без электричества и без насоса.
– Это как?
– Мы тоже долго не могли понять назначения этих трубочек. Они внутри стен выходят на крышу. Там трубки немного скошены и имеют другое сечение. Когда дует даже слабый ветер, в трубах создается разрежение и по ним воздух над полом вместе с пылью вытягивается наружу. Мы догадались случайно. Однажды, в сильный ветер, когда мы находились здесь, Афанасий Иванович просыпал на пол табак. И он мгновенно исчез в отверстии…
– Афанасий Иванович? – испуганно пискнул Вовчик.
Саша не ответил словом – он ответил взглядом. Таким, что Вовчик сразу же шмыгнул за спину Кольки.
А Саша вырвал из блокнота листок, измельчил его и поднес на ладони к трубочке. Все обрывки с характерным для пылесоса звуком мгновенно втянулись в нее.
– Вот так здесь производилась уборка. Лакей специальной метелочкой из цветных перьев смахивал пыль с предметов на пол, а «пылесос» выбрасывал ее вон. А вот этот шкаф, – Саша двинул щеколдой и распахнул толстую дубовую дверцу, – самый обычный лифт.
Внутри шкафа находилось что-то вроде ящика.
– Их два таких, – пояснил Саша. – Внизу, где была кухня, – такая же дверца и такой же ящик. Работает при помощи системы ремней и рукоятки. В ящик ставят на подносах первые, положим, блюда, закрывают дверь и вращают шкив. Ящик ползет сюда, наверх. Здесь его принимает лакей, а второй ящик оказывается внизу. И в него ставят, положим, самовар. Сейчас эта система, правда, не действует, но было бы интересно ее возродить. Вот так-то, отроки. А вы говорите…
Больше всех этим примитивным лифтом почему-то заинтересовался Вовчик.
– А человека он может поднять? – спросил он Сашу.
– Смотря какого, – улыбнулся тот. – Который поместится – того поднимет.
– А двух?
– Да ну тебя! – отмахнулся Саша.
– Это не ответ, – Вовчик сделал привычное движение головой – пропустил над ней Колькину ладонь, избежав подзатыльника.
Но больше не вымолвил ни слова, задумался так, что даже вихор на его макушке опустился.
– Саша, дружок, – сказал Афанасий Иванович, когда Саша зашел к нему в кабинет. – Ты что, действительно уверен, что легенда о тайном ходе имеет под собой реальную основу?
– Да ерунда это все, – засмеялся Саша. – Сказки зеленого дятла.
– Так зачем же ты морочишь голову хорошим мальчикам? – рассердился директор. – Они полны желания помочь нам, а ты…
– Именно поэтому, Афанасий Иванович. От романтики – к реальности. От тайны – к ее разгадке. От внешней яркости к внутренней глубине. Пусть занимаются историей Оболенского, это пробудит в них серьезный, осознанный интерес к прошлому в целом. А мы с Олей, – он хитро улыбнулся, – стараемся, чтобы им не было скучно…
Костик устал. Чтение писем, написанных по старой орфографии, странным неразборчивым почерком, давалось непросто. Тем более что результата ощутимого пока не было. Правда, в двух письмах графини попались тревожные строки: «Мне, дорогая, тревожно за К. С. Муж мой достаточно строг к нему и необоснованно ревнив, а в гневе он способен и на подлость, и на жестокость». И далее: «Нет, милая маменька, сердце говорит мне, что я более не увижу его на этом свете». Но относятся ли эти строки к Оболенскому? К. С. – это может быть и князь Сергей, а может и Константин Сергеевич.
Чтение затруднялось еще и тем, что многие письма имели большие вставки на французском языке, а иные были писаны на нем полностью. Некоторые письма, пролежав многие десятилетия в сложенном виде, утеряли текст на сгибах и вблизи них. Иные послания вообще представляли собой отдельные обрывки без начала и без конца. Французский язык Костик знал неплохо, но нацарапанные как курица лапой, да еще в прошлом веке, слова разбирались с трудом.
Но эта работа ему нравилась.
Он собрал письма в папку и стал разбирать постель…
На голубой в цветочках наволочке белел сложенный вчетверо лист. Вначале Костик мельком подумал, что это листок из рабочих материалов, машинально отложенный им, но… бумага была свежая, нынешняя.
Он развернул ее. Написанное буквами, красным фломастером, на старинный манер с «ятями» и «ижицами», послание гласило:
«Я положил себе твердым правилом перевернуть Вашу судьбу наизнанку. Берегитесь и помните, что враг Ваш не дремлет. Я буду иметь наслаждение мстить Вам».
Подписи не было. Вместо нее – скалящий зубы череп с папиросой в зубах, черная маска и кинжал с каплей крови на кончике лезвия.
Записка дрогнула в руке Костика. Когда они рассуждали о подметных письмах в музей, это как-то оставалось в стороне, не задевало их напрямую. А сейчас… Сейчас самая настоящая угроза ему. Непонятная и потому – пугающая.
«Враг Ваш не дремлет»… Какой враг? «Наслаждение мстить Вам»… За что?
Костику опять стало неуютно в этой пугающей комнате, стены которой хранили какую-то жуткую тайну.
Он положил записку в карман и нащупал в нем рукоять пистолета.
История повторяется, подумалось ему. Вот сейчас он, потомок князя Сергея, сидит за столом. Перед ним – записка угрожающего содержания, рядом с ней пистолет. Все почти так же, как полтораста лет назад. Главное, с черным юмором подумал Костик, чтобы эта история не кончилась, как для князя, полным исчезновением. Однозначным, как сказал бы Миха.
А потом какой-нибудь потомок славного рода Чижиков будет так же ломать голову над тайной своего далекого предка…
Подумав о друзьях, Костик повеселел. Он решил завтра же утром упросить Афанасия Ивановича, чтобы тот разрешил Кольке ночевать в этом номере. Мол, одному с письмами не разобраться.
Успокоенный этим решением, Костик улегся и быстро уснул.
Утром он прошел к дежурной, чтобы заручиться ее поддержкой. Оля и раньше сразу же заняла его сторону в борьбе с Пижоном за приглянувшийся тому номер, она наверняка поддержит его и в разговоре с директором.
Оля подняла голову от каких-то бланков, улыбнулась:
– Привет, Костик. Как спалось? Никто не беспокоил?
– Нет, – почему-то соврал Костик, не сказав о записке. – Сегодня ночь была мирной.
– Ты в музей? Подожди минуточку, я сейчас. Вместе пойдем.
Девушка сложила бланки в стопочку и вышла.
Костик сел рядом с ее столом. Поскучал, побегал глазами по стенам с гравюрами, на которых ничего нельзя было разобрать, поскрипел стулом, увидел на Ольгином столе раскрытую книгу. Взял ее, полистал. Это был томик В. Одоевского, писателя прошлого века. Вдруг в глаза бросилась фраза: «Я буду иметь наслаждение мстить Вам».
Вот это не слабо!
Костик вытащил из кармана записку, развернул и уложил на стопку бумаги, лежащую на краю стола: этот лист ровно лег на нее. И бумага была того же качества: желтоватая, чуть шершавая с одной стороны и гладкая с другой.
Костик бросил взгляд на стаканчик для карандашей и ручек. Вот так! В стаканчике торчал тот самый толстый красный фломастер!
Послышались Ольгины шаги. Костик сунул записку в карман. Сомнений уже не было: ее писала Оля! Теперь стало ясно и то, как записка попала в номер, – ведь Оле ничего не стоило открыть его запасным ключом. Это-то ясно! Но все остальное – полная тьма.