После свадьбы Томотада и Аояги прожили пять счастливых лет. Но однажды утром Аояги, болтая с мужем о домашних делах, вдруг громко вскрикнула от боли и страшно побледнела.
– Простите, что напугала вас, но боль была такой внезапной… – слабым голосом произнесла Аояги. – Мой господин, в этом мире вас привела ко мне кармическая сила, уже соединявшая нас в прошлых существованиях. И в будущих воплощениях она еще не раз свяжет наши судьбы узами счастья. Но сейчас, в этой жизни, мы с вами должны расстаться. Умоляю, прочтите скорее для меня «Нэмбуцу»[33], ибо я умираю.
– Что ты такое выдумала?! – изумленно воскликнул самурай. – Тебе просто нездоровится, милая. Приляг отдохни – и все пройдет!
– Нет-нет, я умираю, это не выдумки, – печально сказала она. – Теперь уж, мой господин, нет нужды скрывать от вас правду. Так знайте же, что я не человек. Во мне живет дух ивы. Ивовое сердце стучит в моей груди, ивовый сок течет по венам. И кто-то в этот самый момент рубит мое дерево. Поэтому я умираю. И даже заплакать уже нет сил. Скорей, скорей, прошу вас, прочтите «Нэмбуцу»… скорей!.. ах!..
Издав еще один ужасный крик, Аояги отвернулась и попыталась закрыть свое прекрасное лицо рукавом. Но в это самое мгновение вся ее фигура обмякла и начала оседать, вернее, странным образом оплывать, опускаясь все ниже и ниже. Томотада бросился к жене, чтобы поддержать ее. Но уже некого было поддерживать. На циновках лежали только одежды сказочного существа и украшения, которые были у Аояги в волосах. Тело исчезло.
Томотада обрил голову, принял буддийский обет и стал странствующим монахом. Он обошел все провинции империи и в каждом храме на своем пути читал поминальные сутры о духе Аояги. Однажды дорога завела его в провинцию Этидзэн, и он вспомнил о родителях возлюбленной. Но, добравшись до уединенного холма, на котором когда-то стояла лачуга, ничего там не обнаружил. Не нашлось даже следов того, что здесь было человеческое жилище. Только три ивовых пня торчали из земли – кто-то срубил две старые ивы и одну молодую задолго до прихода монаха.
Рядом с тремя пнями Томотада поставил могильный камень, нанес на него священные сутры и совершил буддийские обряды в память о духах Аояги и ее родителей.
Дзюрокудзакура
В Вакэгори, уезде провинции Иё, растет очень старое дерево, известное всей округе под названием Дзюрокудзакура, что означает «вишня шестнадцатого дня». Такое название оно получило потому, что цветы его каждый год распускаются в шестнадцатый день первого месяца по старинному лунному календарю, и только в этот день. Получается, что цветение Дзюрокудзакуры приходится на самое студеное время года, тогда как у прочих вишневых деревьев заведено дожидаться весны и лишь тогда выпускать на волю бутоны. Но цветы Дзюрокудзакуры питают жизненные соки, которые не принадлежат этому дереву. Или, по крайней мере, принадлежали ему не всегда. В Дзюрокудзакуре живет дух человека.
Он был самураем из Иё, а вишня росла в его саду, и цвела она в ту пору в самое обычное для вишен время, то есть примерно в конце марта – начале апреля. Самурай играл под деревом, когда был ребенком; его отец, дед и прадед на протяжении сотни лет весна за весной привязывали к усеянным цветами вишневым веткам пестрые бумажные ленточки с написанными на них гимнами богам. Самурай и сам состарился рядом с деревом, пережив всех своих детей, и ничего в жизни у него не осталось, кроме этой вишни. Но однажды летом дерево засохло.
Самурай горевал так, что больно было смотреть. Поэтому соседи нашли для него молодое вишневое деревце дивной красоты и посадили в его саду в надежде, что это утешит старика. Он тепло поблагодарил добрых людей и сделал вид, что рад подарку, но сердце его разрывалось от скорби. Самурай слишком сильно любил свою вишню, и ничто не могло восполнить ему утрату.
В конце концов его посетила счастливая мысль: он вспомнил легенды о том, как можно спасти мертвое дерево. (Был шестнадцатый день первого месяца.) Самурай поспешил в сад, склонился перед иссохшей вишней и сказал ей: «Прошу тебя, расцвети сегодня еще один раз, ибо я готов умереть вместо тебя». (В тех краях действительно верили, что человек может отдать свою жизнь за другого человека, или за животное, или даже за растение, если богам будет угоден такой обмен; по-японски это называлось мигавари-ни тацу – «стать заместителем».) Затем самурай расстелил под деревом белое полотнище и несколько циновок, сел на циновки и выполнил обряд сэппуку по всем правилам воинского сословия. Его дух вселился в вишневое дерево, и в тот же час оно расцвело.
С тех пор эта вишня так и цветет каждый год в шестнадцатый день первого месяца в заснеженном саду.
Сон Акиноскэ
В уезде Тоити провинции Ямато жил некогда госи по имени Мията Акиноскэ. (Тут следует пояснить, что в феодальной Японии было привилегированное сословие воинов, получавших в пользование наделы земли, – мелкопоместное дворянство, вроде английских йоменов, и назывались его представители «госи».)
В саду у Акиноскэ рос могучий древний кедр, под которым он любил отдыхать в жаркие дни. Однажды, на редкость знойным вечером, Акиноскэ укрылся под кедром с двумя приятелями госи. Троица беседовала, потягивая вино, как вдруг хозяина охватила дремота, да такая, что он немедленно извинился перед гостями и попросил у них дозволения поспать часок в их присутствии, после чего улегся у подножия дерева, мгновенно заснул и увидел сон.
Акиноскэ снилось, что он лежит в саду, а по склону ближнего холма спускается процессия – будто какой-то очень важный даймё решил прогуляться с многочисленной свитой. Акиноскэ уставился на сказочное зрелище во все глаза. Процессия была небывалого размаха и величия – прежде он ничего подобного не видел, – и направлялась она в сторону его скромного жилища. Возглавляли шествие несколько молодых людей в богатых нарядах, тянувшие за собой огромную лакированную карету-госёгуруму, украшенную голубыми шелками. Приблизившись к дому госи, процессия остановилась, и пышно разодетый человек – определенно сановник немалого ранга – выступил из рядов, подошел к Акиноскэ и, отвесив ему низкий поклон, заговорил:
– Почтенный господин, перед вами кэрай – вассал кокуо Токоё[34]. Мой повелитель, могущественный царь, послал меня поприветствовать вас от его имени. Отныне я всецело в вашем распоряжении. Его величество также велел известить, что он желает видеть вас в своем дворце. Не изволите ли сесть в сию карету? Царь прислал ее за вами, дабы могли вы совершить путешествие со всем удобством.
Выслушав эту речь, Акиноскэ хотел было достойно ответить, но он был слишком потрясен и озадачен предложением. В то же время ему почудилось, будто кто-то лишил его воли и он не может отказать в том, о чем его просит кэрай. Акиноскэ сел в карету, сановник немедленно занял в ней место напротив, подал знак молодым людям, и те, схватившись за шелковые канаты, потянули огромную госёгуруму за собой на юг.
К удивлению Акиноскэ, очень скоро карета остановилась у больших двустворчатых ворот-ромон в китайском стиле – он не сомневался, что раньше их не было в окрестностях поместья. Кэрай вышел из кареты и, сказав, что спешит сообщить о прибытии дорогого гостя, исчез за воротами. Спустя некоторое время Акиноскэ увидел двух мужей благородного облика в одеждах из пурпурного шелка и длинных головных уборах, указывавших на высокий придворный ранг. Оба направлялись к нему от ворот. Почтительно поприветствовав госи, они помогли ему выйти из кареты, а затем повели его через огромные распахнутые створки и дальше, по обширному саду, ко входу во дворец. Казалось, этот огромный чертог простирается с востока к западу на многие ри. Вскоре Акиноскэ очутился в просторном, роскошно убранном зале. Провожатые предложили ему занять почетное место, а сами скромно уселись в стороне. Прислужницы в церемониальных облачениях принесли освежающие напитки. Когда Акиноскэ утолил жажду, два сановника в пурпуре, низко поклонившись ему, завели такую речь, и говорили они по очереди, согласно требованиям дворцового этикета:
– Долг велит нам поведать дорогому гостю…
– …о том, почему он призван в эти покои.
– Наш повелитель, царь Токоё, в своей высочайшей милости…
– …желает видеть вас своим зятем…
– …и повелевает сегодня же взять в жены…
– …его дочь, юную царевну.
– Чуть позже мы отправимся в тронный зал…
– …где его величество уже дожидается встречи с вами.
– Однако прежде необходимо облачить вас…
– …в надлежащий церемониальный наряд[35].
Закончив речь, сановники одновременно встали и направились к нише, в которой стоял большой лакированный ларец, украшенный золотом. Открыв ларец, они принялись доставать оттуда одежды и пояса из драгоценных тканей, а под конец извлекли камури – царский головной убор. Наряженного, как подобает жениху из царского рода, Акиноскэ препроводили в тронный зал. Там на дайдзе[36] восседал сам кокуо Токоё в высоком черном головном уборе верховного правителя и в пышном облачении из желтого шелка. Перед дайдзой, справа и слева, сидели, согласно придворным рангам, бесчисленные вельможи. Все хранили молчание и были неподвижны, точно изваяния в храмах. Акиноскэ, дойдя до середины зала, по обычаю, три раза простерся перед государем. Тот любезно поприветствовал его в ответ и сказал:
– Тебя уже известили, зачем ты призван пред наши очи. Мы желаем, чтобы ты стал супругом нашей единственной дочери, и свадебная церемония состоится безотлагательно.
Едва царь умолк, зазвучала веселая музыка, и вереница прекрасных придворных дам появилась из-за полога. Окружив Акиноскэ, они повели его туда, где жениха ждала невеста.