«Это история об известном китайском предсказателе, которого мы в Японии называем Шоко Сетсу, и она написана в книге «Байква ШинЕки», книге гаданий. Будучи всё ещё очень молодым человеком, Шоко Сетсу получил высокий пост благодаря своей учёности и заслугам; но он отказался от него и стал жить в одиночестве, чтобы посвятить всё своё время учёбе. Многие годы после этого он жил один в хижине в горах; посвящая всё своё время обучению без огня зимой и без прохлады летом; записывая свои мысли на стене своей комнаты в отсутствие бумаги; и используя только лишь черепицу в качестве подушки.
«Однажды в период сильной летней жары его одолела дремота; и он лег отдохнуть, подложив себе под голову черепицу. Едва он заснул, как по его лицу пробежала крыса, это заставило его вздрогнуть и проснуться. Разозлившись, он схватил черепицу и бросил её в крысу, но крыса ускользнула от удара, а черепица разбилась. Шоко Сетсу печально смотрел на кусочки своей подушки и упрекал себя за вспыльчивость. Затем вдруг он заметил на только что разбившейся глиняной черепице какие-то китайские символы значились они на изломе между верхней и внутренней поверхностями. Посчитав это очень странным, он собрал кусочки и тщательно изучил их. Он обнаружил, что вдоль линии разлома внутри глины ещё до обжига черепицы были написаны семнадцать символов.
И символы эти гласили следующее: «В Год Кролика, в чётвертый месяц, в семнадцатый день, в час Змеи, эта черепица, служившая подушкой, будет брошена в крысу и разобьётся». И надо же – предсказание действительно исполнилось в Час Змеи в семнадцатый день четвёртого месяца Года Кролика. Шоко Сетсу был этому очень удивлен. Он взглянул на кусочки черепицы ещё раз и обнаружил печать и имя производителя. Тут же он покинул свою хижину и, взяв с собой кусочки черепицы, поспешил в соседний город в поисках того, кто её сделал. Он отыскал этого человека в течение дня, показал ему разбитую черепицу и спросил его об истории её изготовления.
Тщательно осмотрев черепки, мастер сказал:
– Эта плитка была действительно сделана в моём доме; но символы в глине были написаны стариком предсказателем который попросил разрешения написать что-нибудь на плитке до её обжига.
– Вы знаете, где он живёт? спросил Шоко Сетсу.
– Раньше он жил недалеко отсюда, – ответил гончар, – и я могу показать тебе путь к дому. Но я не знаю, как его зовут.
Дойдя до дома предсказателя Шоко Сетсу появился на пороге и попросил разрешения говорить со стариком. Ученик-слуга любезно пригласил его войти и проводил его в квартиру, где несколько молодых людей занимались учёбой. Как только Шоко Сетсу занял своё место, все молодые ученики поприветствовали его. Затем тот, кто впервые обратился к нему, поклонился и сказал: «Мы спешим сообщить вам печальную новость: наш хозяин умер несколько дней назад. Но мы ждём вас, так как он предсказал, что вы придёте сегодня в этот дом и в этот самый час. Вас зовут Шоко Сетсу. И наш учитель приказал нам дать вам книгу, которая, по его мнению, вам пригодится. Вот эта книга – пожалуйста, примите её».
Шоко Сетсу был скорее не удивлен, а восхищен ею; так как книга была рукописью самого редкого и самого ценного качества она содержала все секреты науки предсказания. Поблагодарив молодых людей и должным образом высказав своё сожаление по поводу смерти их учителя, он вернулся назад в свою хижину и сразу же начал спрашивать книгу о своей собственной судьбе: Книга поведала ему, что на южной стороне его жилища в определенном месте около одного из углов его дома его ждёт большая удача. Он начал копать в указанном месте и обнаружил кувшин, содержащий столько золота, что он мог бы стать очень богатым человеком».
Такова была рассказанная им история.
Мой старый знакомый ушёл из жизни так же одиноко, как и жил. Прошлой зимой, пересекая горный хребет, он попал в снежную бурю и сбился с пути. Много дней спустя его обнаружили стоящим у сосны с небольшим вещевым мешком за плечами. Он являл собой настоящую ледяную статую руки его были сложены и глаза закрыты как в медитации. Возможно, ожидая окончания бури, он заснул от холода, и его занесло снегом, пока он спал. Узнав о такой странной смерти, я вспомнил старую японскую пословицу: – «Уранайя миноуйе ширазду»: то есть – «Предсказатель не знает своей собственной судьбы».
Шелкопряды
Как-то раз я был озадачен странной фразой: «бровь тутового шелкопряда» – встретившейся мне в одной старинной японской или скорее китайской пословице. Целиком она звучала так: «Женская бровь тутового шелкопряда это топор, который разрубает мудрость мужчины». Поэтому я обратился к своему другу Ними, который сам держит шелкопрядов, чтобы тот объяснил мне, что это значит.
– Возможно ли это, – в изумлении воскликнул он, – что вы никогда не видели бабочки тутового шелкопряда? Бабочка шелкопряда имеет очень красивые брови.
– Брови? – спросил я в изумлении.
– Ну называй их как знаешь, – ответил Ниими; – но поэты называют их бровями. Подожди немного, я тебе покажу».
Он вышел из гостевой комнаты и вскоре вернулся с белым бумажным веером, на котором сидела сонная бабочка тутового шелкопряда.
– Мы всегда храним несколько бабочек для выращивания, – сказал он; – эта только что вышла из кокона. Она не может летать, конечно: никто из них не может летать. А теперь посмотри на её брови.
Я посмотрел и увидел, что антенны бабочки, очень короткие и пушистые, были так изогнуты над двумя бриллиантовыми точками на бархатной головке, что выглядели как действительно прекрасная пара бровей.
Затем Ниими подвел меня к шелкопрядам.
По соседству с домом, где живёт Ниими и где растёт множество тутовых деревьев, многие семьи держат тутовых шелкопрядов; – уход и кормление осуществляют в основном женщины и дети. Шелкопряды хранятся в больших продолговатых лотках, подвешенных на легкие деревянные подставки на высоте примерно около метра. Любопытно наблюдать, как сотни гусениц кормятся в одном лотке, и слышать мягкий бумажный шум, который они производят, пока грызут листья тутовых деревьев. Пока растут, они требуют почти постоянного внимания. Через короткие промежутки времени специалист подходит к каждому лотку и проверяет их рост, собирает самых толстых кормильцев и решает, нежно прокатывая их между указательным и большим пальцем, какой из них готов выйти из кокона. Такие шелкопряды попадают в закрытые коробки, где они обматываются белой нитью. Только некоторые из самых лучших появляются из своего шёлкового сна избранные производители. Они имеют прекрасные крылья, но не могут использовать их. У них есть рты, но они не едят. Они только лишь спариваются, откладывают яйца и умирают. Тысячи лет их раса была под столь неусыпной заботой, что сейчас они не могут позаботиться сами о себе.
Именно эволюционный урок этого последнего факта в основном занимал меня, пока Ниими и его младший брат (который кормит гусениц) любезно объясняли методы такого производства. Они рассказали мне любопытные вещи о различных видах и также о диком разнообразии тутовых шелкопрядов, которые не могут быть одомашнены: – они вырабатывают великолепный шёлк перед тем, как превратиться в мощную бабочку, которая может использовать свои крылья с какой-либо целью. Но я боюсь, что я не вёл себя как человек, который чувствовал заинтересованность в предмете; так как даже пока я пытался слушать, я начал размышлять.
Прежде всего я задумался о восхитительной мечте Анатоля Франса, в которой он говорит, что если бы он был Демиургом, он поставил бы юность в конец жизни, а не в начало, и тогда так организовал бы жизнь, что каждый человек должен был бы пройти три стадии развития, как-то соответствующие стадиям развития бабочек: Тогда мне пришло на ум, что эта фантазия была по существу едва ли больше, чем тонкое изменение весьма древней доктрины, распространяющейся почти на все высшие формы религии.
Западные верования особенно говорят нам о том, что наша жизнь на земле это личиночное состояние жадной беспомощности и что смерть это куколка сон, из которого мы должны перейти в вечный свет. Они говорят нам, что в течение своего сознательного существования внешняя оболочка должна считаться только лишь одним из видов гусеницы, а потом куколкой; – и они утверждают, что мы теряем или приобретаем в соответствии с нашим поведением как личинки силы для развития крыльев под смертельной обмоткой.
Они также говорят нам не беспокоиться о том, что мы не видим отделения какого-либо психологического прообраза от разбитого кокона: этот недостаток визуальной очевидности не означает ничего, так как мы имеем только лишь близорукое видение гусениц. Наши глаза участвуют лишь наполовину. Разве целые шкалы цветов не существуют невидимо над и под ограничениями чувствительности сетчатки наших глаз? Тем не менее, человек-бабочка существует – хотя, фактически, мы не видим его.
Но что произойдет с этим прообразом в состоянии полного блаженства? С эволюционной точки зрения этот вопрос интересен; и его очевидный ответ был предложен мне историей этих шелкопрядов которые были одомашнены всего лишь несколько тысяч лет назад. Рассмотрите результат нашего китайского одомашнивания – скажем на несколько миллионов лет: я имею в виду конечную последовательность, для желающих, способности удовлетворять каждое желание произвольно.
Эти шелкопряды имеют всё, что они пожелают, даже значительно больше. Их желания, хотя и очень простые, фундаментально идентичны потребностям человека пища, кров, тепло, безопасность и комфорт. Наша бесконечная социальная борьба в основном направлена на это. Наша мечта о небе – это мечта заполучить их безболезненно; и состояние этих шелкопрядов воплощение небольшого масштаба нашего вымышленного Рая. (Я не рассматриваю тот факт, что судьба подавляющего большинства шелкопрядов предопределена: это мучения и вторая смерть; поскольку моя тема о небе, а не потерянных душах. Я говорю об избранных судьба этих шелкопрядов предопределена: спасение и перерождение). Возможно, они могут испытывать лишь очень слабые ощущения: они определенно не могут молиться. Но если они могли бы молиться, они не могли бы спрашивать ничего более, чем то, что они уже получают от юноши, который кормит и ухаживает за ними.