— Извините, кто-нибудь знает, сколько времени?
Они повернулись. Незнакомец стоял прямо перед ними, заслоняя обратный путь. На лбу сбились золотистые кудри — мокроватые от пота или слегка немытые. Во всех его чертах, как до того в жестах, проглядывала некая нарочитость. Рот — очень большой, но при этом не дряблый, аккуратный, выразительный, с рельефными изгибами, точно корпус виолончели. Нос — заложенный и оттого гнусавый — с темными отверстиями фигурных ноздрей. Лицо массивной лепки, но как бы скругленное. Широкие скулы, заметные надбровья, выступающий раздвоенный подбородок. Большие светло-голубые глаза, густые ресницы. Мисс Тиллотсон, конечно, ничего этого не видела. Не знала даже, негр это или белый. Только рост можно определить более или менее четко — по голосу. Однако она ответила ему, который час, четко и ясно:
— Без тринадцати минут три.
Миссис Сагден увидела, что время она узнает, трогая кончиками пальцев циферблат больших наручных часов без стеклышка.
— Спасибо. Значит, мне пора обратно. Собачка у вас что надо, я тут посмотрел, как вы гуляете.
— Я знаю.
— Она хорошо вам помогает.
— Это верно, — ответила мисс Тиллотсон и улыбнулась, — она очень ответственная, серьезная, даже слишком. Никогда не убегает и даже не отходит поиграть.
— Но наверняка задаст перца любому, кто попытается вас обидеть, да?
— Не знаю, она обучена на поводыря, то есть ведет меня, куда идти можно, и не пускает, куда не надо. Она добрая.
По мнению миссис Сагден, сообщать все эти подробности незнакомцу было неосторожно. Она вступила в разговор:
— А вот мой Вольфганг совсем другой. Очень неуравновешенный. Но для его породы это нормально, как мне говорили.
Он улыбнулся ей всем лицом, как будто читал ее мысли. Миссис Сагден взяла мисс Тиллотсон под локоть, чтобы обеим было спокойнее. Та не привыкла к прикосновениям и поначалу напряглась, но лишь на секунду и отстраняться не стала. Молодой человек шагнул в сторону и зашагал с другого бока мисс Тиллотсон.
Миссис Сагден, подталкиваемая своими страхами, в общем-то, и раньше хотела с ней заговорить, и теперь формальности этикета остались позади, разговор шел сам собой. Его навязчивость раздражала миссис Сагден, и удивительно, как точно это раздражение совпало с неприязнью к его циркачествам и блестящему предмету в руке.
— Я часто вас здесь вижу, вы всегда ходите по этой дорожке, — сказал он.
— Да, здесь ровно, я могу идти сама и отпустить Элси побегать.
— Ах да, конечно. Вы тут каждый день?
— Да, собаке нужно побольше двигаться.
— Отлично. Просто отлично!
— А вы? Тренируетесь? Я слышу, вы то подскочите, то присядете.
— Да, стараюсь быть в форме. Я вообще безработный. Ну, пока что. Вот, нашел занятие.
— Безработный? Сочувствую.
— Не стоит. Я бы с ума сошел в магазине или офисе. Мне и так неплохо, гуляю то здесь, то там. Так свободно тут на воздухе… Меня в жизни привлекала только одна профессия.
— Какая же?
— Я хотел стать летчиком. Летать высоко в небе. Я всегда любил самолеты, с самого детства. Но в летчики меня не взяли.
— Жаль, а почему?
— Да много чего. Медкомиссию не прошел. Ничего серьезного, просто не взяли. Ну может, потом возьмут. Я одно время был в учебном авиакорпусе, мне нравилось. Посмотрим еще, может, своего добьюсь.
Возникла пауза. Мисс Тиллотсон двинулась вперед, миссис Сагден мелкими шажками поспевала рядом, поддерживая спутницу под локоть. По другую сторону пристроился он, бежал самой медленной трусцой со скоростью их ходьбы, высоко поднимая от земли ноги. Бежал боком, как краб, не сводил глаз с мисс Тиллотсон.
Миссис Сагден говорила об Элси. При безработном молодом человеке ей неловко было рассказывать, что ей нечем заняться. Увязался этот бегун, и, как бы ни было интересно, теперь уже неловко расспрашивать мисс Тиллотсон о том, как она обходится с простыми повседневными делами: с готовкой, транспортом… Было очень любопытно, а главное — она чувствовала, что та не станет отмалчиваться. Еще очень хотелось разузнать, боится ли мисс Тиллотсон чего-то, а если не боится, то почему и как вообще может так быть. А пока она узнала, что Элси в день полагается фунт свежего мяса, чуть-чуть сухого корма из отрубей и непременно два часа активной прогулки, не считая выходов в магазин. Миссис Сагден стала жаловаться, что у нее уже не то здоровье, чтобы за ним, Вольфгангом, таким резвым, поспевать. Но ей так хорошо с ним. Ну и ощущение хоть какой-то охраны, хотя про это она вслух не сказала. О чувстве безопасности сказал новый знакомый:
— Скажите, а вам не страшно одной? Столько всего творится вокруг… Вы не боитесь?
— С Вольфгангом не страшно, — ответила миссис Сагден с большой неохотой, будто тем самым выносила приговор своей прекрасной собаке. Воображение мгновенно нарисовало, как нож с хрустом входит бедному псу под грудину.
— В моем случае, — заговорила мисс Тиллотсон, — вполне естественно опасаться всего подряд. В каком-то смысле действительно: что ни возьми — все опасно. Поэтому, кажется, жить можно, только если вообще ни о чем таком не думать. Вот я и не думаю. Если бы я все время беспокоилась, то и сделать ничего не могла бы. Пришлось бы просто жить на меньшей территории, в более узких границах. Ограничить мою жизнь я всегда успею. А пока лучше пройдусь на свежем воздухе. Вот и гуляем, да, Элси?
— Уважаю. Вы молодчина! — произнес с показным восхищением, чуть ли не пропел незнакомец.
— Ну, это громко сказано, просто стараюсь как-то жить, хоть я и незрячая.
Миссис Сагден тем временем размышляла, что произойдет на том конце дорожки, когда надо будет расставаться. Видимо, лучше на всякий случай проводить мисс Тиллотсон до дому. И притом так хочется скорее к себе, в свои четыре стены. Еще думала, что парень, кажется, дразнит их, улыбаясь и что-то утаивая. Ее голос вдруг зазвучал теплее и с большей прямотой, чем если бы не возникшее тревожное обстоятельство.
— Хорошо, что я подошла к вам, с вами очень приятно общаться. Собаки, по-моему, тоже довольны. Наверно, можно еще пройтись?
— Может быть, зайдете ко мне на чай, если не торопитесь? — предложила мисс Тиллотсон.
— С удовольствием.
— Хорошо. Я живу тут недалеко, рядом с парком, в одном из домов в комплексе «Бельвью». Только по переходу пройти.
Молодой человек был сейчас немного поодаль, медленно бежал по слегка возвышавшейся дорожке, широко расставив руки по диагонали и раскачиваясь из стороны в сторону. Прямо человек-самолет какой-то. Даже шум дыхания, слетавшего с его огромных губ, напоминал гудение авиационных двигателей. Когда заговорили о чае, миссис Сагден хотела было предупредить свою спутницу каким-нибудь быстрым и доходчивым «Тсс!», но было уже поздно: бегун снова очутился рядом и сказал:
— Пройдусь еще с вами. Мало ли что.
— Не беспокойтесь, со мной пойдет миссис Сагден. Я пригласила ее на чай.
— А можно и мне с вами?
— Вы вроде бы говорили, что вам надо куда-то возвращаться, — вмешалась миссис Сагден, — когда время спрашивали.
— А куда возвращаться-то? Мне идти некуда.
— Конечно, присоединяйтесь к нам, если хотите, — разрешила мисс Тиллотсон.
— Да, присоединюсь, пожалуй. А как я буду рад, вы даже не представляете.
Это уже было слишком.
Когда зашли в подъезд, миссис Сагден удивилась, как ловко ее новая знакомая управляется с лифтом. Нажимает кнопку вызова, открывает наружную дверь и дверь кабины, потом закрывает, все вручную и все без колебаний, хотя в лифте впятером было тесновато: три пары ног, восемь лап, огромные колени этого человека, который не стоит спокойно, как все, а качает размашистыми плечами.
Удивление ждало миссис Сагден и в квартире. Она была обставлена со вкусом: стулья, обитые оранжево-красным бархатом, светильники из китайских ваз; на темном персидском ковре со светло-бежевыми собачьими шерстинками — журнальные столики со стеклянным верхом. В прихожей и над камином в гостиной красуются зеркала. На стенах картины и репродукции: китайский рисунок тушью со скалой и водопадом, веласкесовские «Менины» — многофигурный портрет инфанты, придворных фрейлин и карликов, собравшихся у мольберта художника, который пишет портрет королевской четы.
В больших чашах стоят весенние цветы и пахучий жасмин.
Сейчас, уже сильно за полдень, в квартире сгущались сумерки. Мисс Тиллотсон включила свет и указала гостям на стулья. Интересно, включает ли хозяйка свет, когда она здесь одна. Хотя, может быть, для Элси?
На небольшом бюро стояли несколько фотографий в серебристых рамках.
— Это ваша семья?
— Да. Мужчина в парике — мой брат Клайв, он адвокат. Две девушки в мантиях — мои племянницы, они тогда только-только защитили диплом. Малыша зовут Морис, он мне внучатый племянник. А в том доме я выросла, это наше семейное гнездо в Сомерсете. Элси на снимке так похожа на себя теперешнюю, правда?
Молодой человек смотрел на фотографии из-за спины миссис Сагден. От его горячего дыхания лица адвоката и выпускниц слегка туманились.
— Фотография Элси недавняя, да?
— Нет-нет, представьте себе, Элси почти десять лет. А выглядит как совсем молодая собака. Сейчас налью ей и вашему Вольфгангу водички, а нам чай заварю. Будете китайский, индийский или «Эрл Грей», миссис Сагден? И… Кажется, вы не представились…
— Барри. Зовите меня Барри. Буду вот что вы последнее сказали, «Эрл Грей» буду. И два кусочка сахара, пожалуйста.
Миссис Сагден спросила, нужна ли помощь на кухне. Но настаивать не могла: не хотела показаться невежливой, потому что навязываться со своей помощью означало сомневаться в бесспорной самостоятельности мисс Тиллотсон. Поэтому села, где предложили, и стала наблюдать за Барри. Тот в своих несусветных кроссовках бесцельно перемещался по комнате, среди уютной мебели.
Слепота мисс Тиллотсон странно действовала на миссис Сагден: ей стало казаться, что она сама вроде невидимки. Мисс Тиллотсон время от времени оборачивала к ней свое вежливое, не выражающее никаких чувств лицо: их глаза почти встречались, но именно что только почти, линия невидящего взгляда проходила где-то у виска или щеки миссис Сагден и упиралась в пустую стену. Тогда миссис Сагден быстро вспоминала, что третий присутствующий ее прекрасно видит, и срочно сгоняла с лица смущение и беспокойство. А он в это время трогал всякие предметы в комнате. Приподнимал, рассматривал, ставил на место чернильницу, лакированную шкатулочку, пресс-папье. Хозяйка ушла на кухню.