Мысленно приказывая себе быть спокойнее, я вернулся к спиритическому столику и повторил все сначала. Транс – обращение – погружение духа в тело – динамо-машина… Напрасно, душа не хотела оживлять оболочку.
– Нужно все делать одновременно, Уотсон! – воскликнул Шерлок Холмс. Он сунул револьвер за корсаж, подхватил пышные юбки, добежал до динамо-машины и схватился за ручку. – Скомандуете, когда крутить!
В третий раз проделав все манипуляции, я махнул за секунду до того, как дух проник в тело. Шерлок Холмс азартно завертел ручку, тело Мэри окуталось голубым сиянием…
– Стоп! – крикнул я.
Мой друг остановил динамо-машину. Тут же по комнате пронесся порыв ветра. Прозвучал жалобный стон, захлопали двери, погасли все лампы.
– Уотсон, не хочу ставить под сомнение ход вашего эксперимента, – раздался в полной темноте спокойный голос Шерлока Холмса. – Но вы уверены, что все идет по плану?..
Я смотрел на светящиеся пятна, которые одно за другим выступали на стенах. Они стали приближаться, постепенно оформляясь в женские фигуры. Энн Смит, распяленный в немом крике рот которой был полон червей. Эмма Боулд в платье, пропитанном кровью. Абигайль Мэйсон – девушка, у которой я взял мозг. И наконец Мэри Сноуфилд, ее дух был так мало похож на милое кроткое существо, которое я знал…
Призраки подступали к нам, протягивая руки, – то ли умоляя о помощи, то ли угрожая расправой.
– Если не ошибаюсь, Уотсон, это духи ваших жертв, – невозмутимо заметил Шерлок Холмс. – Что они здесь делают, хотел бы я знать?
Я не ответил. Мое внимание было приковано к механическому телу. Света от призраков хватало, чтобы увидеть: оно едва заметно пошевелилось. Беспорядочно задергались пальцы, поднялись веки, открывая глаза из голубого стекла. Мэри медленно села на столе.
– Посмотрите, Уотсон… – сказал Шерлок Холмс, доставая револьвер. – Теперь появились и проститутки.
Из темноты выходили женщины, убитые мною шесть лет назад. Мэри Энн Николз, Энни Чапмен, Элизабет Страйд… От них веяло могильным холодом и запахом разложения. Призраки понеслись вокруг нас в молчаливом хороводе.
– Что вы там говорили про окно в мир мертвых, Уотсон? – спросил Холмс. – Полагаю, самое время его закрыть.
Плеч коснулись ледяные ладони, трупная вонь сделалась невыносимой. Но я был не в силах оторвать взгляда от Мэри, которая двигалась ко мне.
– Отпусти… – прозвучал бесстрастный голос.
Губы на фарфоровом лице оставались неподвижными, но сложный механизм в горле производил голос. Голос души:
– Отпусти, дай мне покой…
Я опустился на колени:
– Но почему, дорогая? Останься со мной. Ведь я сделал все это ради тебя…
– Отпусти, – шелестело механическое горло.
– Уотсон, ваша супруга определенно хочет уйти, – заметил Холмс, отбиваясь от призраков, которые пытались утащить его в темноту. – Думаю, именно это она пыталась сказать и мне. Отпустите миссис Уотсон, может быть, тогда и окно закроется. У нас еще гости. Я вижу солдат в мундирах афганской кампании… А вон там – три пожилые леди. Их вы тоже убили?
– Неудачные операции в молодости, у каждого врача есть свое кладбище, – смущенно признался я.
– Отпусти, если любишь, – молила Мэри.
Это было выше моих сил. Я поднялся, крутанул ручку динамо-машины, потом подошел к спиритическому столику, взглянул в хрустальный шар и шепнул:
– Уходи…
Белое облачко вырвалось на свободу и растаяло в воздухе. Механическое тело, лишенное души, рухнуло на пол. Разлетелись в стороны осколки белоснежного фарфора.
С тихими рыданиями призраки исчезли.
– Наконец-то, – облегченно выдохнул Шерлок Холмс, – как хотите, Уотсон, а я предпочитаю иметь дело с любыми ворами, мошенниками, убийцами – лишь бы они были живыми.
Я опустился рядом с телом Мэри. Погладил изуродованное фарфоровое лицо и заплакал.
– Держитесь, Уотсон, – Шерлок Холмс подошел, хлопнул меня по плечу.
– Я ничтожество, Холмс. Я не сумел вылечить жену, а теперь не смог уговорить ее вернуться. Мечтал хоть раз обыграть вас, но так и остался вашей бледной тенью. Думал, что совершаю великое открытие, но ничего не вышло. Доктор Уотсон – неудачник, вечный номер два…
– Полно, полно, друг, – Холмс, подобрав юбки, уселся рядом, достал клетчатый носовой платок, протянул мне. – Вы правильно сделали, отпустив душу Мэри. Этим вы доказали свою любовь. И неудачником вас никак не назовешь. Вы не обыграли меня, но обыграли полицию, совершили преступление века. Уверен, оно навсегда останется в памяти потомков. Что касается бледной тени… Шерлок Холмс в последние годы был невозможен без доктора Уотсона. Кто бы увековечил мои подвиги? К тому же вы талантливый биограф и писатель, что доказывают ваши гонорары и моя растущая известность.
– Где же полиция, Холмс? Я так устал…
Мой друг отвел взгляд и тихо произнес:
– Да, вы устали, Уотсон. Вы совсем не спали в последнее время. Вам надо отдохнуть.
– По-моему, я болен, Холмс. Мне плохо.
– Конечно, вы больны. Больны ваши нервы, болен мозг, больна душа. Ей не пошли на пользу все эти убийства. Вы безумны, Уотсон. Но я вас вылечу.
– Каким образом?
– У меня есть отличное лекарство, просто панацея, – сказал Шерлок Холмс, поглаживая револьвер. – Позвольте на этот раз мне быть доктором…
Три месяца спустя
Мы сидели в гостиной на Бейкер-стрит, дымя сигарами и наблюдая в окно за кружением первых снежинок.
– Надо сказать, вы выглядите лучше, Уотсон, – одобрительно заметил Шерлок Холмс. – Поправились, поздоровели.
– Сон наладился, – кивнул я.
– Вот видите, мое лечение идет на пользу!
– Холмс, могу я задать вам один вопрос?
– Вы можете задать мне много вопросов, Уотсон.
– Почему вы все же не выдали меня инспектору Хопкинсу?
– У полиции уже есть убийца.
– Но справедливость требует…
– Справедливость ничего не требует, Уотсон. Она, как обычно, молчит. Нельзя сказать, что я допустил оговор невиновного. Захария Стоун был соучастником Потрошителя. К тому же он мертв. Вряд ли его волнуют дела земные…
Мой друг замолчал, выпустил клуб ароматного дыма, задумался о чем-то, небрежно держа сигару. Я смотрел на его чеканный профиль, и на душе становилось теплее.
– Спасибо, Холмс.
– О, не стоит благодарности, Уотсон. Всегда говорил, что интересуюсь процессом поиска истины, а не мифической справедливостью. Истину я установил, сообщать ее полиции – не мое дело. Здесь у меня свой интерес: я не мог потерять лучшего друга.
– Дружить с Джеком Потрошителем… Вы безумец, Холмс.
– Как и вы, Уотсон. Но мы обязательно вылечимся. Впрочем, это не имеет никакого значения для наших новых расследований, которые, несомненно, еще будут.
В комнату вошла миссис Хадсон с подносом, принялась сервировать стол:
– Чай, джентльмены.
Движения ее были идеально точны, гладкое лицо ничего не выражало. При каждом шаге раздавалось едва слышное скрипение шарниров.
– Приятного аппетита, джентльмены, – миссис Хадсон поклонилась и вышла.
– Все время терзаюсь сомнениями, правильно ли мы поступили с нашей уважаемой домохозяйкой, – сказал я, проследив за нею взглядом.
– Лечение обходится недешево: покупка морфиновой настойки на двоих стоит немалых денег, да и кокаин подорожал. Теперь мы хотя бы экономим на аренде квартиры, – спокойно ответил Шерлок Холмс. – К тому же нельзя было допустить, чтобы девушки погибли зря и эксперимент не получил завершения. И вы помните, Уотсон: в последнее время бедняжка была совсем плоха.
К.А.ТеринаЫттыгыргын[10]
1. Капитан Удо Макинтош беседует с доктором Айзеком Айзеком
19 мая 1904 года «Бриарей», несколько дней неспешно скользивший вокруг Наукана, проснулся. Воздух наполнился вибрацией, которая проникала в легкие и оставалась там особенной эйфорией. С шипением и треском полетели по проводам сигналы телектрофона, понеслись по коридорам томми-вестовые.
На первой палубе томми-стюарды выстроились в ожидании пассажиров, которых вот-вот должен был доставить портовый умаяк[11].
Цезарь сидел у трапа, высунув рифленый проржавевший язык. Пластинчатые бока пса мерно вздымались, ноздри едва заметно травили пар. Изредка Цезарь нетерпеливо переступал передними лапами, скрипел металлом когтей по решетчатой поверхности пола. Звук выходил прескверный, но приструнить пса умел только капитан. А капитану было недосуг.
Капитан Удо Макинтош стоял чуть в стороне и беззвучно боролся с лихорадкой. Хроническая болезнь обнаружила себя накануне вечером: в глазах капитана потемнело, руки начали неудержимо дрожать, а в солнечном сплетении поселился беспокойный птенец. Макинтош сейчас же, следуя рецепту доктора Айзека, выпил горячего молока и постарался уснуть. Сон, однако, не шел всю ночь. Наутро Макинтош не мог с уверенностью сказать, спал ли он хоть мгновение.
Молоко не помогло, как не помогало оно никогда раньше. Лихорадка крепко впилась когтями в Макинтоша и без спешки, с наслаждением пожирала его изнутри. Макинтош беспрерывно дымил теперь вишневым табаком из пенковой трубки с длинным тонким мундштуком. От курения здорово мутило, зато боль притуплялась, птенец в солнечном сплетении как будто делался меньше и тише.
Будучи внутри вымотан и нездоров, снаружи Удо Макинтош имел вид самый мужественный: бледное лицо, украшенное аккуратными усами, выдающийся подбородок, отполированные ногти, парадный мундир.
Капитан полагал своим долгом всякий раз встречать пассажиров лично. Обыкновенно это не составляло труда: сразу с холода они бывали заторможены и необщительны. Макинтош с любопытством даже наблюдал, как проплывают мимо снобические, безэмоциональные лица.
Но в этот раз Макинтошу не терпелось приступить к погружению. На изнанке хроническая болезнь его ослабляла хватку, а то и отпускала вовсе.