Серебряная гора
Глава 1
Мороз, похоже, градусов под 30.
Пересекаю Америку, Индонезию, Индокитай. В кроссовках бежать хорошо, легко, быстро, правда, холодно и больновато стертым до крови пяткам (и снова думаю о том, как бы я с такими пятками добирался до райцентра?), но терпимо.
Вот уже и здание школы, которое не спутаешь ни с каким другим. Взлетаю на крыльцо, иду по знакомому уже длинному коридору.
Мимо меня проходит странный учитель – видно, что и сейчас он думает о чем-то своем, что мыслями далеко отсюда.
Кабинет Геннадия Борисовича закрыт. Но ведь он никуда не может уйти, думаю я. Мало ли почему его нет, может, в учительской сидит или ведет урок в каком-нибудь классе для трех или четырех человек. Остается одно – ждать. Ведь кроме него мне никто не может помочь.
Мне кажется, что учителя нет очень долго. Так долго, что я, похоже, даже ухитряюсь задремать, стоя и с открытыми глазами. Ночка-то была еще та! Во сколько я лег? После трех, это точно. А когда проснулся, не было и семи.
Вдруг начинает болеть голова. Болеть так, как будто внутри нее, как уже было не раз, взрываются маленькие бомбочки.
Прихожу в себя от того, что передо мной стоит Геннадий Борисович и хлопает в ладоши.
– Эй, – говорит он. – Хватит мечтать, вернись в действительность!
От неожиданности я вздрагиваю.
– Пошли ко мне. Не терпится узнать, как съездили вчера на гору.
Бомбочки в голове продолжают взрываться, и мне трудно сосредоточиться, но я через силу рассказываю о том, как поднялся вчера на вершину Серебряной горы, как махал мне мужик, который стоял у подножия с обратной ее стороны (вижу, что Геннадий Борисович хмурится), о том, как мы съездили в полицию (при этом он еще больше хмурится), про «визит» к Саянскому и про мою ночную вылазку. Вдруг он вскакивает и начинает быстро ходить вдоль длинного стола, уставленного реактивами.
– Да ты понимаешь, что ты мог вообще не вернуться! – кричит он. – Этот… Саянский! Чего только о нем не говорят! А если бы он оглянулся, увидел тебя, тем более, что еще кто-то с ним был, как ты говоришь, огромный. Ты уверен, что смог бы убежать от них в этих своих валенках, да еще на босу ногу? И зачем ты вообще за ними поперся?
Теперь до меня доходит, какую я совершил глупость, и от этого становится стыдно. О предполагаемом взрыве Серебряной горы говорить теперь не решаюсь. Скорее всего, это на самом деле «приколы» Бурелома, а я, как дурак, в них поверил.
Геннадий Борисович немного успокаивается и уже не ходит вдоль стола, а садится напротив.
– Хорошо, что пришел сюда, а не рванул в Безруково, – говорит он. – А то, что надо срочно сообщить в полицию, – факт! Но у меня через 15 минут начнется урок. Директор три шкуры сдерет, если я на него не приду. Послушай, а может, ты… ну, это, сообщишь в полицию?
Голова раскалывается еще больше, и мне приходится напрягаться, чтобы понять, что говорит учитель.
– А мне поверят? – спрашиваю я через силу.
– Поверят, – говорит Геннадий Борисович, берет со стола листок бумаги и что-то быстро строчит.
– Это письмо начальнику полиции. Передашь ему. Послушай, что я написал: «Уважаемый Петр Моисеевич! То, что расскажет вам этот молодой человек, не подлежит сомнению. Пожалуйста, примите меры и обеспечьте поиск и освобождение людей. Не исключено, что существует вход в шахту с противоположной стороны Серебряной горы». Так, теперь надо подумать, как тебе добраться до Безруково. Разумеется, не пешком. Только вот бледность твоя мне не нравится. Что с тобой?
– Голова… Опять…
– Сейчас мы это дело поправим. Есть в моей лаборатории кое-что на такой случай. – Он исчезает за дверью, которую я ни сейчас, ни в прошлый раз не заметил. Минуту спустя возвращается со стаканом прозрачной жидкости.
– Пей.
– Как-то странно пахнет…
– Настой трав. Я иногда тоже неважно себя чувствую, и это единственное спасение.
И точно! Бомбочки внутри головы уже не взрываются, приятное тепло растекается по всему телу.
– Вижу, человеком становишься, – отмечает Геннадий Борисович. – Порозовел. Та-а-к… Пока ты приходил в себя, я, кажется, придумал, как тебе добраться до райцентра. Только надо поторопиться.
Он выходит из кабинета и почти бежит по коридору так, что я с трудом поспеваю – голова уже не болит, но кружится, выскакиваю за ним на улицу и вижу, что от школы отъезжает серебристый микроавтобус.
– Стойте, стойте! – кричит учитель.
Автобус останавливается, Геннадий Борисович подбегает к водителю, о чем-то просит, тот, похоже, не хочет брать с собой пассажира, то есть меня, но в конце концов согласно кивает, и учитель делает знак, чтобы я подошел к микрику.
Первое, что мне бросается в глаза, так это номер автомобиля – три шестерки. В голове вертятся смутные, не очень хорошие воспоминания, связанные с этим номером.
– Это наши коммерсанты, – поясняет Геннадий Борисович, – привозят продукты раз в неделю. Им, как выяснилось, не по пути, но они все же согласились подбросить тебя до Безруково. Дело-то серьезное… Садись.
В этот момент из окна высовывается мордатая физиономия, и мне хочется рвануть от этой физиономии как можно дальше. Маленькие глазки смотрят неприветливо и будто буравят меня взглядом.
«Будка!» – проносится в голове. Тот водитель, который чуть было не наехал на меня на этом автомобиле возле здания аэропорта, а потом еще орал во всю глотку. Вот и сейчас он начинает орать:
– Чего стоишь? Или запрыгивай, или я уезжаю. Дел невпроворот, а тут еще крюк по дороге из-за тебя делать! – Признаться, мне не хочется ехать с Будкой. Так не хочется, что я, наверное, лучше бы пешком дошел до районного центра. – Ну че встал как баран! – продолжает орать Будка. – Долго еще будешь тележиться?
– Время не ждет, – говорит Геннадий Борисович. – Садись, не успеете оглянуться, как будете в Безруково.
И по его взгляду понимаю – все будет хорошо.
– Сюда садись, ко мне! – рычит Будка.
– Вот видишь, и место у тебя в переднем ряду, – шутит учитель. – И довезут тебя с ветерком. В общем, в добрый путь!
Машина срывается с места и несется с таким «ветерком», что, кажется, я вот-вот вылечу из нее.
– Слушай, а че это мне твоя морда знакома? – уже вполне миролюбиво спрашивает Будка.
Как ни странно, от такого «приветливого» обращения становится немного спокойнее.
– Да мы встречались.
– Что-то не припомню.
– В аэропорту. В воскресенье вечером.
– Погоди! – на лице у Будки появляется некое подобие улыбки. – А, вспомнил! Ты еще под колеса полез!
– Да не лез я. Просто рюкзак был тяжелый, решил передохнуть…
– А, бывает, – соглашается Будка, – вот у меня, например, тоже… Поехал я как-то к другу на дачу…
«И чего это я так испугался? – думаю я. – Вроде нормальный мужик. И поговорить можно…»
– А здесь-то че случилось? – спрашивает Будка. Я пытаюсь вспомнить, что случилось, и… не могу. – Говорят, опять кого-то похитили?
– Угу.
– И чего им неймется? – возмущается Будка. – Устройся ты на работу, живи по-человечьи, и все будет о’кей… Так нет же, в криминал лезут! – И после короткой паузы продолжает, – пешком-то до райцентра час-полтора переться, а мы через каких-нибудь десять минут будем там. Вот что значит транспорт!
Я ничего не понимаю. Мне кажется, что мы мчимся совсем не в ту сторону, в какую ехали вчера с телевизионщиками. И дорога туда была ровная, гладкая, сейчас же микроавтобус буквально подпрыгивает на ухабах. Будка как будто читает мои мысли:
– Этот путь короче. Дорога, конечно, отвратная, но так быстрее будем в Безруково.
Я успокаиваюсь и расслабляюсь, несмотря на жуткую тряску.
Мысли в голове то исчезают, то появляются как бы сами по себе. «Вот сидят в доме у дяди Миши преступнички, – лениво думаю я, – братец с сестрицей, и уверены, что теперь-то уж точно никто в полицию не сообщит. А вот фиг вам! Еще немного – и поплатитесь вы за все свои делишки!» Я не замечаю, как приятная дрема охватывает меня…
Глава 2
В какой-то момент открываю глаза и убеждаюсь, что я не ошибся, мы на самом деле движемся не к Безрукову, а в другую сторону: автобус мчится через степь к сопкам.
Язык ворочается с трудом, но все-таки мне удается произнести что-то типа:
– Эй, ты… куда меня везешь?
– Слышь, Бурелом, – не оборачиваясь, вдруг кричит Будка, – пацан интересуется, куда мы его везем.
«Откуда здесь Бурелом? – вяло думаю я. – Мы же вдвоем едем».
Потом до меня доходит, что, наверное, Буреломов может быть несколько. Я опять впадаю в какое-то забытье (похоже, с настоем трав Геннадий Борисович все-таки переборщил) и слышу сзади знакомый отвратительный смех, похожий на непрерывное чихание, точь-в-точь какой я слышал в поезде под стук колес. Но теперь мне почему-то все равно, ТОТ Бурелом или не ТОТ, я хочу одного – спать, спать и спать….
Спустя какое-то время на меня будто бы наплывает голос Будки:
– Вот и славненько… Хорошо, что успели. А то бы он нам всю обедню испортил.
Похоже, микроавтобус останавливается, и, наверное, это уже не сон.
Я открываю глаза и будто сквозь пелену вижу, что к машине подбегает бородатый мужик.
– Очухался? – спрашивает Будка и смеется. – А теперь давай, выкатывайся отсюда. А ты, Федотыч, устрой его как следует. Мы рванули, нам некогда. И вы там поторопитесь!
Я «выкатываюсь» и оказываюсь рядом с темным и мрачным отверстием, как я понимаю, ведущим в глубь сопки.
– Пиночет, а Пиночет! Ты че, оглох, что ли, едри тебя! – кричит Федотыч.
Из отверстия, сгибаясь в три погибели, появляется длинный сутулый парень. Из-под узкого лба настороженно и неприветливо смотрят маленькие серые глазки.
– Ну что, нашли? – нетерпеливо спрашивает бородатый.
– Прям, нашли. Че тут искать-то? И так ясно – фуфло это все!
– Фуфло не фуфло, а цельная карта! Чертеж! Скоко вообще можно разбираться! Второй месяц пошел! А теперь слухай сюды! Шеф сказал, что Шахматист приказал: если к утру не найдем, будем взрывать шахту. Взрывное устройство ужо здеся.
– А если найдем?
– Все равно взрывать. Нам заплатят за работу и за молчание, вот мы и будем молчать, а людей отпускать нельзя. Мигом сообщат куда надо! А пока пусть ищут.
– Че за пацан? – спрашивает Пиночет, показывая на меня взглядом.
– Черт, я ж совсем забыл о нем. Глобус подбросил.
Глобус… Выходит, так называют Будку.
– И че с ним делать?
– А хрен его знает! Толкни куда-нибудь, пусть сидит!
– Может, сразу кокнуть?
– Да ладно тебе, охота пачкаться? Все равно взлетит на воздух вместе со всеми, – и смеется отвратительным гаркающим смехом.
– А ну, пшли! – прикрикивает Пиночет и толкает меня в страшную дыру. Включает фонарь, его луч высвечивает неровную поверхность стен с торчащими то здесь, то там острыми краями породы.
Идем долго. По крайней мере мне так кажется, потом поворачиваем направо и оказываемся в узком коридоре.
– Навязали на мою голову! – ворчит Пиночет. – Кабаны несчастные! И куда бы тебя… – Вдруг он останавливается. – Вот дурак я, дурак! Да хоть куда, все равно не выберешься! Во, как раз то, что нужно!
Луч фонаря на мгновение освещает небольшую нишу в каменной стене, и Пиночет толкает меня в нее.
– Не вздумай бежать! – приказывает он так, как будто бы мне есть куда бежать.
Он уходит, свет от фонаря тает за поворотом, и становится совсем темно. И тихо.
Тихо и темно…
Глава 3
Но, как ни странно, страха я не испытываю. Видимо, продолжает действовать настой трав, которым меня напоил Геннадий Борисович. Меня не волнует, что со мной будет. Единственное, чего я хочу, – так это спать. Я опускаюсь на холодный каменный пол, прислоняюсь спиной к каменной стене и проваливаюсь в забытье. Сколько я в нем пребываю – минуту, час, несколько часов, трудно сказать, только спустя какое-то время действие этих трав ослабевает, и теперь мне уже не все равно, что со мной будет. Я понимаю – нужно что-то делать. С трудом открываю глаза. Голова, похоже, работает, а вот тело по-прежнему вялое, неподатливое. Заставляю себя подняться и сделать в кромешной темноте шаг вперед. А что дальше?
И тут я вспоминаю, что у меня в кармане телогрейки лежит телефон. Долго же до меня все доходит! Я достаю его, включаю вмонтированный в него фонарик, он малюсенький и светит слабо, но хоть что-то видно. Иду медленно и, кажется, долго. Добираюсь до поворота и оказываюсь в широком тоннеле – похоже, в штольне. Я не знаю, правильно ли делаю, что поворачиваю сюда, может быть, стоило двигаться и дальше по узкому коридору – квершлагу, но в штольне просторнее, и от этого становится немного спокойнее.
С каждым шагом все сильнее хочется отдохнуть, еще лучше – вздремнуть. Но я не уверен в том, что потом смогу идти дальше.
И я двигаюсь. И опять, мне кажется, очень долго. И уже совсем не остается сил, как вдруг откуда-то спереди доносятся голоса. Или мне кажется? Может, у меня начинаются галлюцинации? Я слышал, что такое бывает.
Да нет, не галлюцинации. Голоса приближаются (а точнее, это я приближаюсь к ним), и от этого вдруг появляются силы, и я начинаю идти быстрее. И вот уже различаю каждое слово.
– Ты только посмотри, что тут написано! – кричит дядя Миша. – «3 кв»… Третий квершлаг значит. Вот как раз здесь мы и есть…
– Не три, а один… Стало быть, первый… – перебивает его Пиночет.
– Да какой же первый? Внимательнее смотри! Ну хошь, в первый пойдем. Но ведь там-то у тебя уже ребятки были – Гошка с Гришкой!
– Ну и где же мешок? – это уже Федотыч.
– А хрен его знает? Искать нужно! Вон у Сереги, кажется, что-то… Что там, Сергей?
– Камень какой-то, – доносится голос Смирнова.
– Вот видите…
– Ты шибко-то, мужик, не фантазируй, – вмешивается Пиночет, – а то как бы головенки прежде времени не лишиться… Ищите давайте, а то плохо будет. В общем, мы скоро вернемся и…
«Интересно, что за мешок они ищут?» – думаю я и сворачиваю в очередной квершлаг. Вдруг вдалеке из темноты выныривает луч света и начинает быстро приближаться. Приближаются и голоса Пиночета и Федотыча.
– Фигня все это…
– Да дед врет, в натуре…
– Сами найдем…
Я выключаю фонарик и теперь иду наощупь.
– Да точно туфту гонит! Может, с ним уже сейчас разобраться?
– Ладно, не торопись, успеется. Вдруг он правду говорит… А мы все-таки подстрахуемся. Пусть они там ковыряют, а мы в другом месте…
Еще немного – и мощный луч света от их фонаря наверняка остановится на мне. Что делать? Шарю рукой по стене и чувствую, что стена резко поворачивает направо. Поворачиваю туда и я, развожу руки в стороны – обе упираются в шершавые стены. Видимо, вошел в очередной квершлаг. Хорошо, если бандиты и дальше будут двигаться по штольне, однако же, судя по голосам, и они сворачивают в тот же узкий коридор, по которому двигаюсь я. На этот раз, похоже, они идут очень медленно. Медленнее, чем я. Потом, видимо, останавливаются.
– Вот здесь… А ну-ка, пошевели этот камень. Чуешь? – доносится голос Федотыча.
– Точно! Сейчас мы его…
– Слышь, Пиночет, я сейчас вот о чем подумал. Если это точно то место… Кажись, вытаскивается… Ага, вот так. Я думаю, Глобуса надо кинуть…
– Че, совсем одурел? Какой смысл кидать Глобуса, если всеми делами заправляет Шеф?
– Ну тогда Шефа кинуть.
– Ага, Шефа кинешь, над ним Шахматист – страшный человек. Слышал где-то случайно.
– Он что, зону топтал? Где? Сколько?
– Понятия не имею. Только говорят, лучше с ним не связываться. Зато если отдать все, что найдем, хорошо заплатит. О, вытаскивается… Сейчас посвечу, ну…
– Пусто!
– Как это пусто? А че ж он тогда шевелился…
– Слышь, там еще один такой же камень был, в самом конце… Может, он?
– В каком конце?
– Ну этого, как его… кварш… кварш… квар-шлага!
В этот момент я натыкаюсь на какое-то препятствие. Неужели это тупик? В голове как будто бы звучит голос дяди Миши: «Бывает так, что часть породы обваливается и перегораживает квершлаг».
Неужели это как раз тот случай? Если бандиты двинутся сюда, то я пропал.
И тут в голову приходит безумная мысль каким-то образом подняться наверх. Но как, если в этой тупиковой стене даже выступов, за которые можно было бы ухватиться, не прощупывается?
– Слышь, ты, – доносится голос Федотыча. – Мне кажется, что этот первый в-о-н там, дальше. Давай карту!
– Кажись, он…
– Вай, сюда-то мы не ходили!
– Точно!
Времени на раздумье нет. Еще несколько минут – и они дойдут до обвалившейся породы, в которую упираюсь я, и тогда «встреча» неизбежна.
Я где-то слышал, что в критические минуты жизни у человека вдруг появляются сообразительность, ловкость и сила, которых никогда не было прежде. То же самое происходит и со мной. Мне приходит в голову мысль, что если на уровне моей груди в этой стене нет выступов, то это вовсе не значит, что их нет вообще. Протягиваю вверх руки, насколько это возможно – и вот оно, нечто напоминающее по форме огромный каменный крючок. Я хватаюсь за него, подтягиваюсь, упираюсь ногами в стену, она шершавая, поэтому подошвы кроссовок не скользят, и, держась одной рукой за первый выступ, нащупываю второй, который, ура, оказывается еще выше.
Наверное, я напоминаю скалолаза, который поднимается по отвесной стене. Только мне гораздо сложнее: ведь я, в отличие от него, двигаюсь в полной темноте и при этом понятия не имею, что впереди. Если окажется, что выступов больше нет, я пропал. Тем более, что я почти обессилел.
Между тем голоса Пиночета и Федотыча приближаются, еще немного – и фонарь высветит меня, висящего между сводом и каменным полом.
И вдруг рука нащупывает горизонтальную нишу. Я с трудом влезаю в нее и, отдышавшись немного, медленно ползу вперед – в темноту, в неизвестность.
Глава 4
Голоса совсем близко. Я понимаю, что, задержись я на несколько минут, беды не миновать.
– Вот здесь, вот, – говорит Федотыч. – Вот этот камень, видишь, еле держится… Давай вынимай!
– Ниче там нет!
– Не болтай!
– Да точно! Ниче там нет!
– Отойди, сам посмотрю! Точно! Слышь, Пиночет, а может, под потолком, а? Вон там, какая-то дырка…
– Да я уже туда поднимаюсь, не видишь, что ли? – Слышится звук обваливающихся камней. – Вот уродство, чуть не убился! А ну-ка, подстрахуй меня!
Вдруг становится светло, и я вижу, что впереди меня еще есть свободное пространство.
– Ни фига себе! – присвистывает Пиночет.
– Что, что, мешок? – с надеждой спрашивает Федотыч.
– Да какой мешок? Ноги!
– А ну-ка, я подымусь… Точно ноги!
– Неужели сбежал?
– Кто сбежал?
– Ну, пацан.
– Ну и фиг с ним! Все равно задохнется, – говорит Федотыч. – Пойдем-ка лучше деда еще потрясем. Мне кажется, он что-то мутит…
Опять становится темно. Голоса удаляются.
Что делать? Ползти обратно? Двигаться вперед? Выбираю второе. Даже несмотря на то, что понятия не имею, что там, впереди. И я ползу. И очень скоро чувствую, что мне не хватает воздуха. Но я все же ползу, а между тем расстояние между потолком и поверхностью, по которой я с трудом пробираюсь, катастрофически сужается, и если бы я за два последних дня изрядно не похудел, оказался бы навсегда зажатым в этих каменных тисках.
И вдруг в какой-то момент тиски ослабевают. По крайней мере я уже могу вздохнуть полной грудью. Но, похоже, силы к этому времени полностью иссякли. Какое-то время просто лежу, потом набираю в легкие воздуха и снова вперед! Вскоре чувствую, что поверхность, по которой я ползу, идет вниз, а потом внезапно обрывается. Я пытаюсь достать телефон, чтобы, включив фонарик, посмотреть, на какое расстояние мне придется прыгнуть вниз, но телефона нет, видимо, выронил его, пока полз. Делать нечего, и я прыгаю, можно сказать, в неизвестность. К счастью, «неизвестность» эта находится не так уж и низко, однако я ухитряюсь при этом так неудачно приземлиться, что меня буквально пронзает острая боль в левой лодыжке. И от этой боли вдруг исчезают сонливость и отупляющее действие капель, которыми потчевал меня учитель. И теперь мне становится страшно. Ведь кто знает, не ждет ли меня впереди очередной тупик. А если и не ждет, то сколько мне придется плутать по этим каменным коридорам?
– Впрочем, какая разница, – говорю я сам себе. – Ведь еще немного – и меня не будет, так же, как дяди Миши, Сергея Смирнова, Георгия и Григория, ведь все мы взлетим на воздух.
Но в это просто не хочется верить. Какое-то время я пребываю в растерянности. Мне кажется, что все, что я делал в этих каменных коридорах, глупо и бессмысленно.
Отчаяние – теперь-то я знаю, что означает это слово, – захлестывает меня. Отчаяние – это когда ты осознаешь, что впереди ничего нет.
Я опускаюсь на корточки, прислоняюсь спиной к стене и понимаю, что это как раз тот случай.
И вдруг совсем рядом оказывается силуэт потустороннего спасителя. Он показывает мне жестами, чтобы я шел за ним. Поднимаюсь и с трудом ковыляю из-за боли в ноге. Впрочем, ковылять приходится недалеко, спаситель останавливается и показывает рукой на какое-то место в каменной стене. Подхожу к ней, трогаю камень – он шевелится, вытаскиваю его, просовываю в образовавшуюся щель руку, и….
Глава 5
…Мне опять снится сон, в котором я оказываюсь в знакомом мне месте. Светает, и я знаю, что вот-вот появятся ОНИ.
Я уже собираюсь по привычке закричать, но ОНИ почему-то не появляются, а между тем здесь, в этом каменном мешке, становится все светлее и светлее. И… холоднее. Я сильно продрог, а ноги, похоже, превратились в настоящие ледышки. К тому же больно наступать на левую.
А может, это не сон? Может, я на самом деле нахожусь в том месте, с обратной стороны которого, за этими камнями, я был вчера с дядей Мишей и телевизионщиками. Но как я здесь очутился?
Я подхожу к выходу, смотрю в просвет между камнями и… делаю шаг назад. Наверное, мне мерещится. Снова приближаюсь к заваленному камнями выходу и вижу через щель, что в сторону шахты движутся две легковушки, а за ними большой автобус. Из остановившегося возле входа в шахту автобуса выпрыгивают человек двадцать в камуфляжной форме и с автоматами через плечо, а из легковушек… Неужели это правда? До меня доносится знакомый голос:
– Я уверена, что они здесь.
Это же… Крокодилицы голос! И я кричу:
– Я здесь, здесь!
– Послушайте, – говорит Крокодилица. – Ведь это, кажется, Петя. Слышите?
– Да я это, я! И дядя Миша с журналистом в шахте! Только с другой стороны! Осторожнее, там бандиты!
– Понятно, – еще одна фигура приближается к завалу. – Приступить к операции «Серебряная гора». Слушать мою команду…
К говорящему подбегает Крокодилица:
– Пожалуйста, вызволите сначала ребенка, – просит она.
– Где ребенок? – спрашивает, видимо, главный в камуфляжной форме.
И я опять кричу:
– Здесь я, здесь!
– Понял! – говорит главный. – Освободить ребенка!
Все происходит в считанные минуты, и вот я уже падаю в объятия Крокодилицы, рядом с которой стоят такие же «злодеи», как и она: Саянский и Гималайский Медведь. И тут же чувствую, что кто-то меня буквально отрывает от Крокодилицы и…
Я не верю своим глазам, потому что того, кого я вижу, здесь просто быть не может. Отхожу в сторону, чтобы убедиться, что мне не мерещится, и произношу одно-единственное слово:
– Папа?!!
Глава 6
Спустя несколько минут мы уже мчимся вместе с Крокодилицей, Саянским и отцом в Благодатный.
Ко мне постепенно возвращается память, но не полностью. Единственное, что я четко помню, так это то, что там, в шахте, остались люди.
– Что с ними будет? – спрашиваю я.
– Не волнуйся, спецназ свое дело знает, – говорит отец, и больше я ничего не слышу, потому что засыпаю.
Не помню, как вошел в дом, доковылял до кровати и рухнул в нее.
Я не знаю, сколько проспал, только когда открыл глаза, увидел за окном серенький свет. Что это? Утро, вечер? Из кухни слышатся голоса дяди Миши и Смирнова, значит, их освободили. Иногда в их разговор встревает Сонька – ну и писклявая же она, моя названная сестра!
Открывается дверь, в комнату входит отец.
– Петь, проснулся?
– Да, пап.
Он включает свет.
– Ну, с днем рождения тебя!
А ведь и правда, сегодня мне исполнилось пятнадцать лет!
– А теперь вот что, – говорит отец, – прямо сейчас, немедленно, прочитай вот это, – и протягивает мне какую-то папку. А я пока посижу с гостями.
– Подожди, папа! – останавливаю я его. – Всех освободили?
– Всех. И второй вход в шахту завалили так, что туда никто не сможет попасть. Потому что там опасно находиться.
– Но ведь там еще люди были! – не унимаюсь я, вспомнив Федотыча и Пиночета.
– Всех, – отвечает отец. – И белых, и красных, и законопослушных граждан, и преступных элементов. Никого не оставили, точно знаю. Но работенка у спецназовцев была еще та…
– Илья Викторович! – доносится из кухни. – Мы вас ждем!
Папа уходит, а я открываю папку. В ней тетрадь. По виду очень старая. Но не успеваю я ее достать, как с шумом распахивается дверь и появляется сияющая Сонька. Она показывает мне язык, делает воздушный поцелуй и с таким же шумом захлопывает дверь. Подбросила же мне судьба такую сестрицу!