Теперь торжествующие крики стали издавать люди, тесня и круша противника. Сердце ведуньи исполнилось радости — ее молитва услышана, восставшая нечисть исчезнет с лица земли, не ступив на мост, к которому так стремилась.
Девушка встретилась глазами с Ольгердом, лицо ратника сияло улыбкой, и на какой-то миг они забыли о еще грозящей опасности. Но чуткое ухо старого воина среди шума сражения уловило пронзительное пение стрелы, и еще не видя ее, он знал, кто будет целью.
Не оглядываясь, не раздумывая, ратник дернул поводья, бросая лошадь вперед, собственным телом создавая заграду между летящей смертью и Снежаной.
Почувствовав боль только от удара, он обрадовался, уверенный, что наконечник не пронзил кольчугу, но дрожащее перед глазами белое оперение сказало ратнику, что стрела застряла в груди. Услышав пронзительный вскрик Снежаны, он попытался обернуться, чтобы успокоить ее, но земля мягко качнулась, и он с удивлением понял, что прижимается щекой к траве.
Ведунья скользнула с седла, упав на колени рядом, отбросив шлем, прижалась ухом к груди раненного. Серебряные гребни не удержали черные густые волосы, гладко зачесанные со лба, и они блестящей волной покрыли кольчугу.
Кровь выступила возле древка стрелы, и подняв голову, Снежана дотронулась до алой капли, поднеся ее к губам — подобно немногим другим волхвам, она умела точно определять по вкусу крови характер ранения и поврежденный орган.
Лицо ее не изменилось, осторожно подсунув руку под спину Ольгерда, она поняла, что стрела застряла в теле, и наконечник не причинит лежавшему навзничь дополнительной боли.
Так же бережно девушка сняла шлем с воина, облегченно вздохнувшего, не глядя, сдернула притороченную к седлу небольшую сумку и, вынув из нее атласный плащ, подложила под голову.
Бродир, старый товарищ Ольгерда, глаза которого наполнились слезами при виде белого лица друга и стекающей из уголка рта струйки крови, закричал:
— Ворожи, Снежана, лечи же его!
Но та лишь взглянула на него печально — ведунья могла лечить, но не воскрешать умирающего, уже переступившего черту жизни. Бой откатился от моста, кто-то сбегал к реке, принеся воды в собственном шлеме, и Ольгерд выпил несколько глотков, наслаждаясь каждым.
Девушка холодной водой обтерла его лицо и шею, успокаивая, что-то ласково приговаривая. Обращаясь к Бродиру, воин прерывающимся голосом попрощался с ним, но тот продолжал упрямо твердить:
— Нет, нет, еще не время нам расставаться, Снежана вылечит тебя!
Ольгерд только ласково и снисходительно усмехнулся, как будто разговаривал с малым ребенком. Несмотря на палящее солнце, он почувствовал холод, медленной волной поднимающийся от ног к сердцу, и заторопился, боясь, что не успеет сказать необходимое.
Хриплым голосом, обращаясь к Снежане, он попросил ее придвинуться, и девушка приблизила лицо к его губам. Черные крылья ее волос отгородили их от окружающего мира, и Ольгерд почувствовал нежный, еле уловимый аромат ландыша, так отличающийся своей прохладой от зрелых, пьянящих запахов середины лета.
Несколько человек, стоявших рядом, поняли, что он хочет сказать ведунье нечто тайное, и отошли, тихо переговариваясь и наблюдая уже не за боем, а за исчезновением тварей. Ольгерд прошептал непослушными губами:
— Я солгал тебе, Снежана, — помолчал, набираясь сил и продолжил, — тебе и сыну. Когда отсылал его с поручением, то уже знал, что скоро сражение с чем-то неведомым. И захотел сохранить его, оградить… он не простит, ежели узнает… и душа моя никогда не успокоится.
Он смолк, закрыв глаза, и на миг показалось, что дыхание прервалось, но шорох голоса послышался вновь.
— Детей других отцов взял, и они полегли здесь, а своего сохранил. Смерть моя — наказание богов за малодушие и подлость.
Снежана воскликнула:
— Неправда, ты спас меня, спас жизнь другого человека, как ты можешь называть себя подлым?
Но тот уже не слышал ее и, глядя в синие глаза, путая их со звездами, обращаясь то ли к ней, то ли к высшему существу, прошептал последние несколько слов, в ответ на которые она ответила только:
— Обещаю.
Снежана опустила веки умершего, постояв рядом на коленях — ей казалось, что она видит прозрачное облачко души, отделившейся от тела и улетевшей в иной, неведомый мир. Вдруг слезы на глазах девушки высохли, она выпрямилась во весь рост, ища взглядом зомби, все еще сидящего неподвижно на своей мертвой лошади с опущенным арбалетом в руке.
Поняв, что ратник умер, а ведунья по-прежнему жива, он широко раскрыл рот в крике, одновременно злорадном и разочарованном. Снежана схватилась за меч, сделав шаг вперед, но тут же остановилась в удивлении.
Крик заглох, превратившись в удушливый клекот, страшный и единственный порыв ветра ударил зомби в лицо, забивая рот, наполняя, разрывая тело.
Он выпустил арбалет и поводья, хватаясь за шею, как будто пытался выдавить из нее излишки воздуха. Глаза вылезли из орбит, тело, корчась, вздувалось пузырями, одновременно расширяясь подобно воздушному шару. Ведунья, потрясая мечом, закричала:
— Ты проклят, тебя наказывает грозный Велес!
И в тот же момент тело зомби лопнуло, разлетевшись по долине ошметками, которые мгновенно поглотила земля. За ними последовали остатки стаи, и зеленое, изрытое копытами лошадей поле опустело. Остались лежать только тела убитых воинов, старых и молодых.
Глядя в васильковые глаза одного из них, Снежана вспомнила покаянные слова: «Дети других отцов полегли здесь, а своего сохранил».
Глава 1Ледяная пустыня
Яркое солнце, сверкающий вокруг белый покров снега, чистое голубое небо над нами не вызывали в душе чувства радости, столь естественной в такой сияющий день.
Слишком огромна была эта пустыня, красно холодное светило, унылы почти одинаковые сугробы с загнутыми пролетевшим ветром верхушками и острыми краями снега там, где он поднимался недавней вьюгой. И слишком малы и одиноки казались мы, две человеческие фигуры, теряющиеся в бескрайних просторах.
Снежана, закончив рассказ о давно миновавшем бое, теперь ехала молча, задумчиво сдвинув тонкие брови, — видно вновь переживая события, казавшиеся забытыми, но вдруг так ясно выступившими из пелены времени. Синие глаза посмотрели на меня:
— Я обещала Ольгерду навещать его могилу раз в пять лет.
Девушка поправила меховую шапку, опушенную иглами инея, и улыбнулась.
— А ведь этот день по законам нумерологии должен быть если не счастливым, то во всяком случае удачным. Восьмерка — куб первого четного числа и двойной квадрат его, а это напоминает каждому о вечности и незыблемости вселенной.
Я выразил искреннюю надежду, что так оно и будет — удача нам не помешает в таком странном месте, где безмятежность природы пронизана неприятным ощущением опасности.
Снег слепил глаза, и лишь случайный взгляд помог мне заметить почти невидимую тень, отбрасываемую стенками неглубоких выемок, бегущих одна за другой вдоль снежной насыпи.
Я спрыгнул с коня, чтобы разглядеть их поближе, сапоги взметнули сверкающие искры не смерзшихся снежинок.
Почти догадавшись, кому принадлежат следы, я все же опустился на землю, желая убедиться в своей правоте, поскольку оставшиеся на виду углубления были почти засыпаны, чудом сохранившись за грядой после ночной метели.
Длинная ступня оканчивалась широкими плоскими пальцами, развернутыми веером, что обеспечивало устойчивость ноге и ее владельцу. Я поднялся с колен, отряхивая руки от снега.
— Гоблины были здесь несколько часов назад, — сказал я. — Ветер прекратился до того, как пороша успела замести их следы.
— Это неважно.
Снежана встряхнула черными волосами, спадающими на плечи из-под пушистого заиндевевшего меха шапки. Белый единорог под ней нетерпеливо рыл снег золотым копытом.
— Я дала слово Ольгерду, что навещу его в определенный день и отказаться от него не могу.
Девушка тронула поводья, и единорог под ней расправил крылья, заскользив над снежной пустыней.
Высокий сугроб взорвался перед нами комьями снега, и из-под него вылез ледяной курганник. Длинная, прозрачная голова твари заканчивалась прямым, как у дятла, клювом. Два толстых рога, словно уши, поднимались по обе стороны черепа.
Тело чудовища было длинным, и казалось обманчиво хрупким. Тонкие лапы разгребали снег, освобождая хвост, на котором были нанизаны человеческие черепа.
— Лучше бы ты послушала своего друга, амазонка, — сказал курганник.
Его голос был тихим, словно шелест ветра далеко, на дне холодного фиорда.
— Я не боюсь гоблинов, — ответила Снежана.
— Напрасно. Эти твари поедают своих родителей, как только вырастают. Убить человека — для них особая доблесть. Как только вы въехали в Долину ветров — по крайней мере, три прайда гоблинов отправились по вашему следу.
Девушка презрительно фыркнула.
— Тогда почему они до сих пор не напали, сосулька?
Неясные тени пробежали по лицу курганника, словно там, где-то в глубине льда, перекатывалась вода. Для него это означало улыбку.
— Они боятся меня, красавица, — сказал он.
Монстр наклонил голову, прислушиваясь к завыванию ветра.
— Мне нет дела до тех, кто умирает в Долине, — произнесло существо. — Здесь нельзя жить. Сюда приходят только за смертью. Люди, гоблины, кобольды режут друг друга, одни ради золота, другие для шкур и мяса. Каждый считает себя высшим существом, а остальных — зверями. Мне все равно.
— Чего ты хочешь? — спросил я. — Денег?
Курганник всплеснул тонкими птичьими лапами:
— Какой вздор! Мне не нужны монеты. В отличие от вас, людей, я счастлив и без них. Я нуждаюсь в чем-то неизмеримо большем или меньшем, это уж как посмотреть. Единственная крохотная капля крови — вот плата за проезд.
Я усмехнулся, глядя на нелепое создание, и снял кожаную перчатку, освобождая руку. Однако тварь отрицательно замотала прозрачной головой с такой силой, что казалось, тяжелые рога отвалятся, не выдержав напряжения.