— Отвечай! — воскликнул Всеслав и, высоко подняв меч, обрушил его на голову девушки.
Разумеется, это не имело смысла. Мертвый не в силах отвечать на вопросы, но князь был слишком взбешен, чтобы о чем-то думать.
Если человек живет сердцем, а не разумом — то все вокруг него живут в страхе.
Я оказался рядом с ним, и мой бердыш остановил изогнутый меч. Острое лезвие скрипнуло по деревянной рукояти, и только тогда я понял, что могу двигаться.
Лицо Всеслава оказалось передо мной — и я отшатнулся, настолько непохож он был на портреты, которые я привык видеть раньше. Словно я увидел чудовище вместо давно знакомого человека.
Художники изображали его грозным, с глубокими темными глазами, высоким лбом и орлиным носом. Вокруг решительного, четко очерченного рта растекалась ровная черная борода, кое-где тронутая сединой.
Человек, стоявший напротив меня, ничего общего не имел с этим портретом. Да, он был высок и широк в плечах, — но иначе и быть не могло, ибо доспехи Всеслава сохранились лучше, чем память о нем, и вы можете сами полюбоваться на них в Архибашне магов.
Однако лицо, нависшее надо мной, казалось чужим. Бледное, изъеденное оспинами, оно вздергивалось кверху маленьким носом, а под ним топорщились неровные, измазанные жиром и сажей усы, переходившие в кривую неопрятную бороду.
Правители кажутся нам великими лишь издали — с высоты трона или через обманчивую призму времени. Взглянешь на них вблизи — и увидишь мелкого человечка, который не умел ни строить, ни пахать землю, ни даже просто работать, — а потому взялся управлять, с помощью огня и меча.
Искривленное лезвие скользнуло вдоль рукояти бердыша, и я усилил нажим. Будь у Всеслава обычный, прямой меч, какие обычно носят русичи — ратовище моего топора тут же было бы рассечено пополам.
Но княжеский клинок изгибался вперед, к тому же, имел расширенную и тяжелую верхнюю часть. Такие мечи созданы для рубящих ударов, — так же, как лезвие, изогнутое назад, предназначено для режущего.
Мне повезло — первый удар не разнес рукояти, возможно, пришелся о металлическое навершие топора, я не успел этого заметить. Я выиграл несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что происходит.
Могу ли я умереть в этом вымышленном мире? Не хотелось выяснять это на опыте. Я ударил князя ногой, заставляя его отступить, и тут же пожалел о своем решении.
Я забыл, что на мне тяжелые доспехи ратника, а не легкое шелковое одеяние мага. Выпад оказался не таким сильным, как я рассчитывал, и Всеслав лишь пошатнулся, но не упал.
— Корона будет моей! — воскликнул он.
Князь осознал, что только зря тратит время, пытаясь выбить у меня из рук бердыш, и отвел меч. Я мог воспользоваться этим мгновением, чтобы нанести удар. Вместо этого я сделал другое — шагнул в сторону, так, чтобы оказаться спиной к толстому шесту, поддерживавшему шатер.
Я взглянул туда, где только что стояли воины Черепокрушителя. Однако там уже не было никого; только белые облачка таяли, ловя отсветы факелов. Ратники исчезли, как пропал воевода Руфус — так бывает во сне, когда все вокруг тебя резко меняется, но только ты сам находишь это странным.
Теперь нас было двое на двое. Я развернулся, поднимая бердыш, и оказался лицом к лицу с Калимдором. Тонкие губы мага шептали руническое заклятье.
Я рванулся вперед, чтобы остановить его, прервать магические слова ударом секиры. Но было поздно — чары сотворены.
Черный, оскаленный в хохоте череп вознесся над головой Калимдора. Он повернулся дважды вокруг своей оси и прежде, чем я успел понять, что за силы вызвал колдун — маг бросился ко мне.
Впрочем, тело его оставалось на месте. Но капли крови дракона, покрывавшие лицо, тело, руки под заговоренными перчатками — они взмыли в воздух, проходя сквозь складки одежды, и устремились вперед, сохраняя при этом очертания тела мага.
Пока кровавый призрак летел ко мне, форма его менялась. Человеческое лицо вытягивалось, превращаясь в драконью пасть. Тонкие руки тянулись ко мне, распухая и обрастая когтями. Черные крылья всхлопнули за спиной фантома.
Это был Мардред — самое страшное из черных заклятий. Разное рассказывают о тех, кто овладел им; и хотя мало кто верит в эти истории до конца, лишь немногие колдуны Мрака осмеливаются вызвать себе на помощь Мардреда, ибо знают, что цена за это будет чересчур высока.
Только сила огня способны уничтожить его — яростная, безумная, не знающая жалости, как он сам. Понял ли Калимдор, что я изучал волшебство льда, а потому не в силах остановить его миньона[11]?
Было ли то совпадение? Или неведомая сила, создавшая этот мир на грани реальности, подсказывала черному колдуну ответы, которых он знать не мог?
Я призвал к жизни двенадцать кристаллов льда, которые окружили меня и завертелись холодной радугой. Каждый из нас владеет хотя бы слабыми заклинаниями других школ. Я хотел создать огненный шар, но понял, что у меня не хватит сил удержать его.
Костер раскатится по шатру, кусая и жаля все на своем пути, а потом затихнет, шелестя искрами на обгорелых кончиках ткани. Поэтому я метнул в Калимдора пламенную стрелу, и влил в нее мощь ледяных кристаллов.
Холодный огонь обхватил дракона, слился с ним, и теперь вместо кроваво-красного Мардред стал призрачно-синим. Две стихии боролись друг с другом, и все наши силы были отданы этому сражению.
Я видел, как медленно вытекает кровь из-под ногтей Калимдора. Гулкие колокола били в моей голове, багряный туман застилал глаза.
Медленно, с мучительным трудом, Мардред двинулся вперед. Каждое движение стоило колдуну немалых усилий — и все же он шел, а я отступал. Холодный огонь не мог уничтожить демона, — по крайней мере, не так быстро, как настоящий.
Мир превратился в оглушительный гром, раскатывавшийся в моей голове. Я ничего не видел вокруг, кроме кровавого демона, и Калимдора, стоящего за его спиной.
Потом Мардред рухнул. Он упал так быстро, рассыпавшись ледяными искрами, что я даже испытал разочарование. Лицо колдуна дернулось гримасой, я шагнул вперед, поднимая бердыш.
— Корона будет моей! — закричал Всеслав.
Он взмахнул мечом, и только сейчас понял, что перед ним теперь другой противник. Снежана медленно поднялась с шелкового ложа, почти обнаженная и прекрасная. Однако князь не видел ни красоты девушки, ни того, что у нее нет оружия.
Все это не имело значения для него, жившего лишь от победы к победе, видевшего в людях лишь глину, из которой он лепил остов своей империи.
Маленькие, близко посаженные глаза Всеслава качнулись в сторону, — он увидел, что Калимдор творит заклинание, и понял, что может больше не думать о своем прежнем противнике.
Резкий, стремительный удар понесся к девушке, чтобы разрубить ее от плеча до бока. Вся сила князя, вес его немалого тела скатились по руке вниз, к мечу, сосредоточившись в верхней части клинка — широкой и утяжеленной.
В такие секунды, оружие было подобно боевому топору, способному с одного замаха отрубить голову дракона, — но в то же время не теряло легкости и маневренности меча.
Снежана выбросила вперед руки, блокируя удар обоими запястьями. Глаза князя расширились от удивления — он не видел ничего подобного раньше, и ожидал, что теперь обе кисти, отрубленные свистящим лезвием, упадут наземь мертвыми бабочками.
Столкновение длилось всего секунду. Яростное пламя охватило пальцы ведуньи. Оно остановило меч, охватило его и пронзило насквозь.
Всеслав вскрикнул, когда его ладони ощутили жар рукояти. Кожа на руках мгновенно расплавилась, приклеивая плоть к черену. Вопль князя усилился, он попытался выронить клинок, но тот пристал к рукам и не хотел отпускать их, нагреваясь все сильнее.
Снежана ударила его ногой в лицо. Подошва мягкой сандалии раздробила воину нос и размазала его по щекам.
Со звериным рычанием, Всеслав размахнулся, и раскаленный клинок врезался в шест, поддерживавший потолок шатра. Лезвие не разрубило опору, — не такова была цель Черепокрушителя, — но выпало из обожженных рук.
Снежана обернулась в поисках оружия. Она рассчитывала, что сможет сорвать короткую дубинку с пояса одного из ратников, или выхватить меч из ножен. Но все охранники растаяли, исчезнув из шатра, словно художник мироздания, нарисовавший их, вдруг передумал и размашисто набросал поверх них фон.
Кривая половецкая сабля лежала между чаш для вина; амазонка вспомнила, что таков обычай степи — если положить клинок на пиршественный стол, хозяину дома обеспечена победа в бою, а его гостям — поражение.
Девушка рванулась за оружием, но Всеслав оказался быстрее.
Его не зря прозвали Черепокрушителем, — несмотря на страшные раны на руках, он двигался стремительно, хотя в его движениях и не было звериной плавности, что отличала Калимдора.
Ладонь князя сомкнулась на рукояти сабли, и тут же он вскрикнул от боли — удержать клинок в обожженной руке было невозможно. Ему пришлось наклониться, чтобы дотянуться до оружия; он не успел выпрямиться, когда Снежана ударила его коленом в лицо.
Всеслав сжал руки в пудовые кулаки. Первый врезался ведунье в бедро, ломая кости. Второй угодил в правый бок, заставив девушку скорчиться со сдавленным вздохом.
Князь поднялся, направляя третий удар в висок амазонки. Этот хук должен был разнести кости черепа, впечатав их в мозг.
Снежана пнула ногой рукоять сабли, заставив оружие высоко подпрыгнуть в воздух и, перехватив на лету, подняла его перед собой.
Кривое половецкое лезвие прошло точно через кулак Всеслава, разрубая на две половины ладонь и сложенные пальцы. Воин захлебнулся болью и даже не смог закричать. Клинок прошел через его запястье и только потом остановился, вздрагивая, как породистый конь.
Тело Всеслава развернулось, выгнувшись колесом, — в точности, как у пленного орка, которого князь так недавно пытал. Снежана ударила его в живот. Пламя охватило ее пальцы, прожигая кольчугу, толстый тягиляй под ней и врезаясь в солнечное сплетение князя.