– Ну и долго же ты, – весело пожурил Костя.
– Че вам не спится-то?
– А мы совы, мы ложимся поздно. Держи-ка.
Он подал Ярославу узкий холодный предмет – фонарик.
– Будь другом, Ярик, посвети тому мужику в лицо.
– Что? – удивился доктор.
– Да посвети, посвети, говорю.
Ярослав вернулся к пациенту, включил фонарь и направил луч на бледное, исхудалое лицо. Пострадавшему в аварии бизнесмену было лет пятьдесят.
Заскрипело железо. Мрец ловкий, как обезьяна, взобрался на подоконник и повис, цепляясь за решетку.
– Так светить? – уточнил Ярослав.
– Идеально, – осклабился Максим и просунул руку в оконный проем.
Ярослав увидел длинный черный ствол. Пистолет с глушителем сработал бесшумно. Пуля попала в висок бизнесмену и прошила череп насквозь. Голова дернулась. Кровь, сгустки мозга и костяная крупа брызнули на стену.
Ярослав задохнулся от ужаса, взвизгнул по-бабьи.
– Да какого хрена?!.
– Все отлично, чувак, – сказал Мрец, спрыгивая назад, в снег.
– Спасибо, Ярик, – донеслось откуда-то с противоположного конца вселенной. – Созвонимся.
До утра Ярослав просидел в кабинете, глотая коньяк из горлышка. Его трясло, мутило, челюсть сводил кислый страх. К рассвету он кое-как совладал с собой и на негнущихся ногах поплелся в коридор.
Милиция прибыла. Следователь брал показание у перепуганной дежурной сестры.
Ярослав пробежал глазами по своей одежде: нет ли на ней следов преступления.
«Убийство, к которому я причастен», – подумал с тоской.
Привидевшаяся тюрьма была почему-то устаревшего, царского образца. Подземные казематы, капающая с каменного потолка вода, закованные в цепи доходяги, поющие нестройным хором про сырую темницу и молодого орла.
Вот и расплата за сладкую жизнь.
– Простите, – позвал Ярослав следователя.
Он желал скорее приблизить неминуемый исход.
– Слушаю вас!
Доктор оторопел. Он уже встречал следователя раньше: на даче Фана в новогоднюю ночь.
– Нет-нет, ничего, – промямлил Ярослав, пятясь.
Следователь провожал его пристальным взором.
«Мазда» летела мимо лесопосадки – куда? Рите хотелось бы знать. Она на чем свет стоит ругала себя за мягкость характера. За то, что не спит в привычном и безопасном одиночестве. И утешалась подбадривающей улыбкой водителя.
«Он безвредный. Он врач, мой начальник. И все в курсе, что я поехала с ним».
«Все? – промурлыкал внутренний голос с бабушкиными интонациями. – Это кто ж – все? Официант, который ни разу на тебя не посмотрел? Или Ибрагим? Ты ему понравилась, оценил! Только он человек занятой, в памяти долго не удержит. Одна надежда, что бомж номера запомнил и в блокнот записал!»
«Черт», – безмолвно простонала Рита.
Автомобиль поймал выбоину, вильнул.
Костяшки докторских пальцев побелели на рулевом колесе. Он улыбался приклеенной улыбкой, но зрачки бегали из стороны в сторону – злобно? Испуганно? Походило на то и другое одновременно.
– Пять минут прошло, – сказала Рита, всматриваясь в сумерки. – Объясни, куда мы едем.
– Ко мне, – отчеканил Ярослав и рассмеялся. Девушку зазнобило.
– Это вряд ли! – твердо произнесла она. – Останови машину, или у тебя будут проблемы!
«Мазда» съехала с трассы и зашуршала гравием. По бокам проселочной дороги высились темные силуэты деревьев, а в голове Риты транслировались криминальные сводки.
«В лесу он, что ли, живет?» – с нарастающим беспокойством подумала Обедникова. Хлопнула по приборной панели:
– Сейчас же останови!
Ее крик подействовал на доктора как пощечина. Улыбка сползла с губ, лицо осунулось и постарело лет на десять. Автомобиль резко затормозил.
– Вали, – сказал Кудрявцев, уставившись в окно.
Она распахнула дверцы, опустила ногу на землю. Каблук пропорол засохшую грязь.
– Где мы? – спросила она.
– В городе твоей мечты, – язвительно сказал доктор, – но завтра ты его покинешь. Уверяю, что после увольнения тебя не примут ни в одну горбольницу. Уж я постараюсь.
– Что? – девушка захлебнулась обидой. – Ты… Как ты можешь? Что я тебе сделала?
– И учти, подруга, – прошипел Кудрявцев, – мы возле кладбища. Тут всякий сброд по ночам шатается. Боюсь, целой домой не доберешься.
– Почему – возле кладбища? – выдохнула Рита. Теперь она увидела ворота впереди, пихты за железным забором.
– На могилку наведаемся и обратно поедем.
Рита молчала. Кудрявцев протянул открытую ладонь:
– По-хорошему?
– Да, – проговорила она, но руку доктору не подала.
– Умничка, – похвалил он, и «мазда» въехала на территорию кладбища.
Заколоченная будка сторожа подсказала Рите: в случае чего спасаться придется своими силами.
Фары осветили город мертвых. Нищие кресты стариков и мраморные памятники бандитов. Ивы печально шевелили зелеными косами на ветру, и Рите стало не страшно, а грустно. Грустила она по себе, неудачнице, по бабушке, чья могилка давно заросла сорной травой. Даже о бывшем женихе взгрустнула – он, по крайней мере, не возил ее на погосты.
Машина сбавила скорость на окраине кладбища. За пушистой ольхой простиралось голое черное поле. Земля ждала новых квартирантов.
Кудрявцев поставил «мазду» так, чтобы оранжевый свет фар озарял могилу за витой чугунной оградой.
– Нам сюда, – он предложил девушке локоть, но та опять отказалась от помощи. Доктор галантно отворил калитку, и они очутились внутри ограды, вмещающей скамейку, поминальный столик и собственно могильную насыпь. Тяжелая прямоугольная плита в человеческий рост привлекла внимание Риты. Лицо на овальной фотографии показалось ей знакомым, и она подошла ближе. Чтобы тут же отскочить назад.
– Узнала? – хищно улыбнулся хирург.
Надпись на плите гласила: «Ярослав Дмитриевич Кудрявцев, доктор».
С ночи убийства миновала неделя, а Разбой не выходил на связь. Неделю Ярослав вскакивал по ночам, проверял замки.
Заедал стресс копченой курицей и запивал коньяком.
В субботу был его день рождения. Солнечные лучи по-весеннему согревали квартиру, под окнами орали коты. Настроение Ярослава поднялось, он даже побрился. Включил стереосистему, и «Haddaway» запели свою «What Is Love».
За громкой музыкой он различил телефонный звонок.
– С днюхой, братан, – гаркнул Разбой, – встречаемся в полдень на западном кладбище, есть разговор.
Ярослав понадеялся, что ему послышалось. Естественно, Костя имел в виду «пастбище». Где-то за Хладокомбинатом были пастбища для скота…
– Ты сказал…
– Кладбище, ага. Не волнуйся, там свои будут.
«Ну да, – приуныл Ярослав, – Как раз „свои“ беспокоят меня больше всего».
Но всерьез он встревожился, заприметив «ленд-крузер» Фана.
У могилы в конце нового сектора собралось человек десять. Авторитет «минотавров» стоял внутри свежевыкрашенной ограды и поправлял черную атласную ткань, прикрывавшую надгробие.
Фан был высоким, под два метра, мужчиной средних лет. Статным, плечистым, с аристократическими чертами лица. Такой мог сыграть в кино белогвардейского офицера, пекущегося о судьбе России. Надо лишь поменять костюм от Версаче на царский мундир и пригладить копну волос цвета воронова крыла.
Бежевое пальто главаря выделялось светлым пятном на фоне черноземья. Ярослав изгваздал ботинки в февральской слякоти, а на туфлях Фана не было ни единой грязной капли. Точно он парил над землей.
Источаемая этим человеком власть ощущалась физически. Разбой, любивший поболтать о биополе и прочих ненаучных вещах, утверждал, что рядом с боссом вянут комнатные растения. И Ярослав, пригвожденный к земле холодными зрачками Фана, готов был ему поверить.
Доктор поздоровался скороговоркой. Фан ответил фирменной белозубой улыбкой. Казалось, улыбаться шире невозможно. При этом глаза сверлили собеседника с энтомологическим интересом.
Ярослава посетила неприятная мысль, что зубов у авторитета гораздо больше, чем тридцать два. Одних моляров штук двадцать.
– Ну, здравствуй, именинник. – Фан обнял хирурга. От него пахло мускусом, сандалом и смертью.
– Очень рад, – вымолвил Ярослав, – вы хотели поговорить?
– Поговорить? – Кожа натянулась на щеках Фана сильнее. Он напомнил Ярославу доктора Ливси из советского мультфильма «Остров сокровищ». – Кто же говорит в день рождения? В день рождения подарки дарят!
– Подарки? – глупо заморгал врач и прикусил язык, чтобы не добавить «на кладбище?»
Разбой подмигнул ему из-за оградки: мол, а ты боялся!
Фан взмахнул руками, как дирижер, и бандиты запели:
Happy Birthday to you,
Happy Birthday to you,
Happy Birthday, dear доктор,
Happy Birthday to you.
Едва стихло над кладбищем последнее «ю», Фан торжественно сорвал с «подарка» атласную упаковку, и колени Ярослава подкосились.
Красно-серая плита из зернистого гранита словно прыгнула на доктора. Он узнал снимок в овальной рамке. Фотографию позаимствовали со стенда в хирургическом отделении. Имя и отчество, фамилия, слово «доктор», взятое в кавычки, как бандитская кликуха.
Фан славился специфическим чувством юмора. И он был определенно доволен реакцией именинника.
– Красивая, да?
Ярослав опустился на скамейку. Свежая краска чавкнула под задницей.
– Это что?
– Твоя могила. Будущая. А что? Нынче земля кладбищенская на вес золота. Про памятники я вообще молчу. Люди часто бронируют себе территорию… загодя. Вот я и решил, отчего хорошему человеку не подсобить? Как тебе, кстати, место? Ольха вон, пихты… А фото как, подходит?
«Тварь, – подумал Ярослав, – не поленился холмик насыпать, чтоб как настоящая могилка была. Спасибо, что сорокоуст в церкви не заказал».
– Здорово, – выдавил он.
– Ты, доктор, живи до ста, – проворковал Фан, – но помни, что за тебя друзья похлопотали. А умрешь, внуки даты жизни выбьют, и будешь отдыхать как на перине. Ты, часом, не суеверный?
Ярослав покачал головой. Он не был ни суеверным, ни религиозным, но массивная плита с его именем на шершавой поверхности пробудила доселе дремлющую разновидность страха. Того, что возникает при виде шевелящихся мертвецов или хоронящихся в темноте бесплотных фигур.