Формальдегид вызывал вялость, раздражение, зуд, бессонницу, мигрень, повышал опасность появления онкологических заболеваний. Надо ли уточнять, что люди запаниковали. Первая волна эмиграции пришлась на лето четырнадцатого: кто мог, перебрался к родственникам. Соседи диагностировали у себя признаки отравления, хотя Полина подозревала, что не обошлось без самовнушения.
За четыре года в «Ядах» она хворала не чаще чем раньше, спала как убитая и не чесалась, а единственной ее головной болью была администрация Шестина.
Полина Проскудина, двадцать лет проработавшая инженером в заводском институте, объявила мэру Крылову войну. Беспощадную и отчаянную. Благодаря ей в отношении пары местных чинуш возбудили уголовные дела – «за превышение должностных полномочий и оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни или здоровья потребителей». Недавно адвокат сказал, что статьи переквалифицировали, а дела прекратили за истечением срока давности.
Через год после торжественного перерезания ленты Весенний опустел на треть, через два в нем обитало от силы шесть семей. Администрация пользовалась паникой, копейками откупалась от пострадавших. Полину цена не устраивала.
Она стала притчей во языцех: местные бюрократы кривились, завидев ее.
«Опять эта чокнутая», – бурчали они.
Катя всерьез беспокоилась, что Крылов наймет отморозков – проучить несговорчивую маму. Но весной семнадцатого мэр, обвиненный в махинациях, завел двигатель «линкольна-навигатора» и сунул в рот шланг.
К тому моменту несгибаемая Полина была единственной жительницей Весеннего.
Она требовала признать дом официально непригодным для проживания и выплатить компенсацию. На судах демонстративно и притворно массировала виски. Но преемник Крылова не спешил сдаваться. Чокнутую взяли в осаду. С зимы телефон ловил только на холме. В марте отключили горячую воду. «Плановый ремонт», – сказали в Водоканале.
«Яды» собирались сровнять с землей, но пока эти сволочи тратили миллионы на уборку поселка-призрака. Дворники мели плиты, в грузовик закидывали горсть мусора из бака.
– Метите-метите, – злорадно процедила Полина. Идиотская привычка вслух разговаривать сама с собой. Муж ушел от нее, когда Катя заканчивала школу.
«Ты невыносима», – сказал он.
Потом дочь переехала к Толику в центр. Телевизор и журналы скрашивали одиночество. И морская свинка, названная в честь начальника – Владом.
На кухне бубнило радио. Будь Полина покрупнее, застревала бы между мойкой и столом. Даже при своей худобе она умудрялась локтем сбивать магнитики с холодильника. Постоянно выуживала их из-под печи, цепляла обратно. «Анапа-2006». Взирая на унылые окрестности за окнами, она подвергала сомнению само существование солнечной Анапы.
Готовить было лень. Полина сварганила бутерброды и наспех поужинала. Молоко скисло – она сплюнула в рукомойник. Прополоскала рот остывшим чаем. Дождь барабанил по подоконнику. Невидимый газ сочился из стен.
– Слишком стара, чтобы усваивать уроки, – сказала Полина в тишине.
Влад хрустел морковкой. Полина нагрела на плите два цинковых ведра воды. Большую часть ванной занимала душевая кабина – подарок Кати на новоселье. В прозрачном боксе были функции гидромассажа и тропического душа. А Полина поливала себя из ковшика и всем сердцем ненавидела представителей любой власти.
– Чертовы дерьмократы, – бормотала она, скобля себя жесткой мочалкой. – Ну ничего, ничего.
Суды. Истрепанные нервы. Мытье из тазика.
А Крылов, тварь, сбежал по шлангу на небеси, и не призовешь к ответу. Чью рожу ей теперь воображать, шмаляя из травматического пистолета в импровизированном тире за поселком?
Распаренная, Полина ступила на резиновый коврик. Зеркало отразило широкоплечую отнюдь не привлекательную женщину с резкими чертами лица. Костлявая грудь, мальчишеские бедра. Летом она отпразднует полувековой юбилей.
Катя говорила, что маме нужно найти достойного мужчину, выйти замуж. Она отмахивалась. Кому сдалась такая мегера? Она же всякого за неповиновение с потрохами съест.
Она и в молодости была мужиковатой, грубостью отталкивала парней. Жизненный опыт не украсил ни внешность, ни характер.
Полина щелкнула зубами и осклабилась. Надела трусы, футболку, оставшуюся от Кати, подвязала пояс на халате. Погасила свет. Уличный фонарь озарял гостиную желтым свечением. Зять вкрутил лампочку на прошлой неделе – до того улица ночами тонула в непроглядной темноте.
Прихватив пакет с чипсами, зарядку и бесполезный телефон, Полина вынырнула на крыльцо. Лужи пенились за оградой, серебрился занавес дождя. По тротуару струились ручьи. Формальдегидные дома грустили в сумерках.
«А грабители! – не унималась Катя, – а цыгане! Полиция к тебе до утра не доедет!»
«У таких, как я, не воруют, – говорила Полина, – на морде написано, что нищая».
«Ага, нищая! Сотни тысяч на адвокатов потратила!»
– Кровные, – сказала Полина ветру и пустому поселку. Закрыла на ключ первый этаж и свернула за угол. Синяя краска перил облупилась. «Яды», словно угадав планы администрации, хирели на опережение: крошился цемент, пороги обрастали мхом, к стволам деревьев опухолями цеплялись грибницы.
Капли стучали по тыльной стороне ладони. Под ногами мелькнула тень. Полина уставилась вниз.
– Эй!
Там явно кто-то был: в щелях между рифлеными ступеньками отчетливо вырисовывались плечи и голова.
– Это частная собственность, – крикнула Полина сердито.
«Грабители», – шепнул в ухо Катин голос.
– И красть у меня нечего, кроме морской свинки.
Силуэт пошевелился.
Полина замерла в нерешительности.
– А мобилка у меня модели «Нокиа» с цветной полифонией.
Полина достала из кармана обозначенный телефон и посветила вниз. Луч выхватил не одного, а двух людей, скорчившихся под лестницей. Брюнетка – чуть старше Кати – прижимала к себе мальчика лет восьми. Расширенные глаза таращились на Полину.
– Вы чего? – Полина сбежала по ступенькам, кинулась за лестницу. – Ух ты ж еб…
Мальчик промок до нитки и мелко дрожал. Полина потянулась к нему, но он отпрянул и плотнее притиснулся к девушке.
– Откуда вы тут? Замерзли же… тряпки летние…
Брюнетка выпрямилась и подтолкнула мальчика. С подола крапчатого платья лилось. Короткие стриженные в скобку волосы напоминали воробьиные перышки. И личико опухло от слез.
– Иди к бабушке, – велела она спутнику.
«Бабушка?» – насупилась Полина, но вслух сказала:
– Давайте-ка вы просохнете.
Она завозилась с ключами; брюнетка вертелась и тревожно всматривалась в дождь. Замок щелкнул, девушка буквально впихнула мальчика за дверь и забежала сама, пачкая пол грязными кедами.
«Хрен с ним, помою».
Гости стояли столбом посреди гостиной, но, когда зажглась люстра, брюнетка рванулась к окнам и задернула гардины.
– Вас кто-то преследует?
– М-м-м, – брюнетка замялась, – какой-то дядька шел за нами по поселку. Я испугалась, что это насильник.
– Дядька? – Полина скрестила руки на груди. – Никого здесь после семи не встречала. Огородники южнее ходят. Может, из горстроя спецы?
Мальчик топтался в натекшей луже, и Полина охнула:
– Так, что это я… Сейчас кипяток поставлю. Вы на диван присаживайтесь.
Она засуетилась, зазвенела чайником.
– Не знала, что в поселке люди живут, – сказала брюнетка.
– Я одна и живу. Временно, надеюсь.
Девушка появилась в дверном проеме. Худенькая и бледная. Сердце Полины растаяло.
– Голодные?
Виноватый кивок.
Полина намазала хлеб маслом, снабдила докторской колбасой. Вручила тарелку гостье, присовокупив овсяное печенье и конфеты.
– Спасибо. Я – Диана. А это – Назар.
– Полина. Юрьевна.
Мальчик замотал головой, отказываясь от еды, но девушка скомандовала:
– Ешь!
Он всхлипнул и вцепился чумазыми лапками в бутерброд.
– Ваш братик?
– Сын, – сказала Диана, прожевывая.
– Хорошенький.
Воцарилось молчание. Полина наблюдала, как гости едят: Диана – с аппетитом, Назар – через силу, тяжело сглатывая и потирая глаза.
– Так куда, вы говорите, вы шли?
– К тете моей, – сказала брюнетка, не глядя на Полину, – у нас ее адрес был, мы думали, она в Весеннем живет. А она съехала.
«Врешь как дышишь, – подумала Полина, – минуту назад считала, что поселок пуст».
– А как тетю зовут?
– Да вы не знаете ее, – стушевалась девушка.
– Я всех соседей знала.
– М-м-м… Мария. Тетя Мария.
– Ясно. – Полина посмотрела на висящий в углу портрет Богородицы. В Бога она перестала верить тогда же, когда и в Деда Мороза, но икона напоминала о матери. Мама была набожной, в юности хотела постричься в монахини.
– Мы собирались такси вызвать, но связи нет. У вас телефон работает?
– В поселке телефоны не фурычат. Вам надо…
Треньканье звонка прервало на полуслове. Полина удивленно подняла брови.
– Это они, – прошептал Назар. Недетский ужас запечатлелся на его лице.
– Они? – переспросила Полина.
И вздрогнула: девушка бросилась к ней, схватила за халат и зашипела:
– Не сдавайте нас, бабулечка, не сдавайте. Они лгут все, они Назару зла желают. Я вас умоляю, скажите, что нас нет.
– Кто желает зла?
В дверь снова позвонили.
– Сюда! – Диана сгребла Назара и ввалилась в ванну.
«Что за манеры», – подумала ошарашенная Полина.
Настойчивое треньканье не прекращалось: визитер вдавил палец в кнопку звонка.
– Слышу! – крикнула озадаченная хозяйка и крутнула цилиндр замка. Она ожидала увидеть родителей беглянки Дианы. Но на крыльце стояли двое парней. Младшему, конопатому, было не больше восемнадцати. Мокрые пиджаки сидели на них как на пугалах. Галстуки примялись.
– Добрый вечер, – сказал парнишка постарше. Прыщавый очкарик с оттопыренными ушами. – Благословен будь ваш дом.
– И вам не хворать, – Полина запахнула халат, прислонилась к дверному косяку.
Всего-то задохлики богомольцы пришли полюбопытствовать, обрела ли она Христа.