У душевой кабинки не было створки: до отъезда в столицу Олег разбил ее кулаком, поссорившись с папой. Повредил запястье, пришлось зашивать сухожилия в районной больнице.
«Псих», – подумал он, придирчиво осматривая себя в зеркале. Втянул живот, ущипнул за сало на боку.
Не жирный, но упитанный, что пока еще поправимо.
Он лег на кафель в ванной и двадцать раз отжался, а после снова принял душ.
Ему было приятно, что Надя тоже готовилась. Сделала прическу, надела праздничное бирюзовое платье с порхающим подолом. Аромат духов вдохновлял и пьянил. Беседа текла как ручей.
– Но у тебя должны были быть отношения к тридцати, – настаивала Надя.
– Ну что-то бывало в молодости.
– Старикашка! Разве в Москве мало девчонок?
– Угу. И они, конечно, мечтают о деревенщине.
– Не смей так говорить про Свяжено. Он был поселком городского типа. И вновь будет – я в это верю.
– За статус ПГТ!
– Мэйк Свяжено грэйт эгейн.
Он отхлебнул пепси. Надя прищурилась:
– Ты же не из-за меня алкоголь не пьешь?
– Нет. Но я что-то зачастил со спиртным. Пора сбавлять обороты.
Завибрировал телефон. Звонили по поводу жилья.
– Я не в Москве и не знаю, когда приеду.
Он перенаправил звонивших коллеге. Надя поглаживала бутоны подаренного им букета.
– Не заскучаешь у нас?
– Вряд ли, – честно сказал он. – А ты? – Олег уперся локтями в стол. – Твои отношения?
– Встречалась в универе с мальчиком. Баловство. А здесь все парни… как бы их не обидеть…
Олег вспомнил Глеба, стреляющего мелочь на трассе. Артура в тюрьме и покойных Мотю с Кузей. Но был и иной пример: сержант Самсонов, типаж русского богатыря.
– Гопники, – подсказал Олег, – но я и сам гопник.
– Нет! – запротестовала Надя.
– Да ты приглядись, – он оскалился, присвистнув в прореху между зубами.
– С гопниками не знакомишься в библиотеке.
– А в туалете? – улыбка увяла на его губах. – Блин, прости, вырвалось…
– О, не парься, – отмахнулась она, – я научилась воспринимать тот случай спокойно. Не возненавидела мужчин. Не замкнулась. Кажется, моя психика выстояла. Я была наивной дурочкой, которая считала, что все люди – мои друзья. И пошла за незнакомцем.
– Пошла?
– Родители работали допоздна, а я гуляла в парке. Этот мужик появился из ниоткуда и сказал, что моей маме нужна помощь, что она вывихнула ногу или что-то типа того. Классика. Возле туалета вообще не бывает людей. Как будто там сумеречная зона.
– Какая зона?
– Сериал есть такой. Гораздо любопытнее, как ты очутился в туалете.
– Что же… – он откинулся на спинку стула и рассказал ей про Игру. Заканчивал историю уже на улице – бар закрывался в девять. Темнело, и они шли по Гагарина, по Ленина и Зои Космодемьянской. Вечер был теплым, насыщенным смолянистыми ароматами, а сочная зелень не успела выгореть под палящим солнцем. В домах за штакетником ссорились герои телешоу. Олег опять защитил Надю: от озлобленного гуся, выскочившего на тропинку.
– Получается, это и Влада спасла меня?
– Именно.
– Я помню, как она пропала. Отец и другие соседи искали ее несколько недель. А на столбах висели фотографии.
– Ее исчезновение все изменило, – в прореженной фонарями темноте Олег позволил себе быть откровенным, – меня, родаков. Они сломались. И развелись.
– Не представляю, что ты пережил.
Он подал Наде руку, помогая перепрыгнуть канаву.
– К реке?
– Идем.
Полная луна куталась в облачные меха, а второе светило плавало на поверхности Мартовки, как подтаявшее масло. Рогоз жужжал насекомыми, приходилось аплодировать комариной скрипке и хлопать себя по шее и плечам.
– Ты обещал рассказать про книгу. Что в ней такого?
– Хорошо, – он помассировал переносицу, концентрируясь, – но я начну издалека.
– Некуда торопиться.
– Я учился в девятом классе. Владе, соответственно, исполнилось семь. Родители повезли нас на весенние каникулы в Москву. Макдоналдс, пиццерия, развлекательные комплексы… было круто. Иногда я приглядывал за сестрой. В доме, где мы гостили, была арка. И как-то мы возвращались с прогулки, я и малявка. В арке стоял грузовик, кабиной к проспекту. Нам надо было протиснуться между ним и стеной арки и свернуть налево, пройдя мимо кузова.
Влада шла, лепеча о своем, и вдруг, будто ее ударили, замерла и схватила меня за рукав. Она побледнела, глаза были такими испуганными. Просто вцепилась в меня и сказала жалобно: бам! А через секунду раздался жуткий грохот. Находившийся в кузове идиот, нарушая все нормы безопасности, опрокинул во двор груду листового железа. Килограммов двести, не меньше. Если бы я не замешкался, металлолом раскроил бы мне череп.
– То есть Влада заметила, как выкидывают листы?
– Нет, – невесело улыбнулся Олег, – кузов был выдвинут во двор. Из арки этого никак не заметишь.
– А шум?
– Не было шума.
– Но тогда…
Олег мягко перебил:
– Я назвал это первым чудом. Было еще три. А может, больше. Я не беру во внимание те моменты, когда Влада анестезировала. Если у меня или у мамы что-то болело, она просто смотрела на нас, и боль утихала.
– Невероятно.
– Да.
Он поведал Наде про спасение будущего сержанта Самсонова, про то, как едва не укололся героином, и, наконец, про апрельскую Игру, которая привела его в подвальный туалет.
– Она была ясновидящей? Ты на это намекаешь?
– А как считаешь ты?
– Блин, – восхищенно сказала Надя, – по-моему, твоя сестра была святой.
– Постой с выводами. Теперь о книге…
Они поднялись на холм. Мартовка извивалась внизу, ее гладкое длинное тело скользило перекатами. По бережку петляли мостки, сооруженные из сгнивших дверных полотен. Грязь растрескалась, как крокодилья шкура.
– О черт, – прошептала Надя, – ты играешь в ее игру десять лет спустя.
– Да, и прошел два задания. Мэри Поппинс – прозвище, придуманное сестрой для санитарки на барельефе. «ТО 118» – сто восемнадцатая страница «Таинственного острова».
– И что было на этой странице?
– Надпись: «Храм тридцати трех чихов».
– Что-то китайское? – глаза Нади загорелись азартом.
– Нет, – засмеялся Олег, – папа, перебрав с выпивкой, всегда чихает, как аллергик. Родители отмечали в шашлычной юбилей свадьбы, из-за чихания он не мог произнести тост. Мы с Владой хохотали как сумасшедшие. И кто-то из нас придумал шутку про «Храм тридцати трех чихов». Храм – «Ивушка» в парке.
– Там давно ничего нет.
– Знаю.
– Так ты не пошел туда?
– Не стал торопиться. Я боюсь, что цепочка порвется. И… как бы выразиться? У меня такое ощущение, будто я разговариваю с сестрой. Играю вместе с ней.
– Ты хочешь растянуть удовольствие.
В свете луны зрачки Нади блестели как монетки.
«Влада была бы на год старше ее», – подумал Олег, и сердце защемило.
– А в эту игру, – спросила Надя, глядя на плес, – можно играть втроем?
– Мне кажется, сестра была бы не против.
– Тогда посетим «Ивушку» завтра?
Выяснялось, что как раз об этом он и мечтал – о напарнице.
– Я чертовски азартная, – призналась Надя.
– И потому ты стала библиотекарем?
Она шутливо толкнула его.
– Завтра вечером, – сказал Олег, – как стемнеет, чтобы в парке не было людей.
– Не смей идти без меня.
11. Начало
Ночью Веретенникову снились голые женщины, пауки и пауки в обличии голых женщин. Они кишели в багровом свете, рисуя на замызганном кафеле угловатые тени, а учитель восседал на унитазе со спущенными штанами и молился о пощаде. Под потолком пульсировали гроздья икринок и луковиц – паучья кладка. У раковины скорчилась мать, она перебирала педипальпами, из трех пар молочных желез сочилась слизь, похожая на сперму. Многоглазое чудище захрипело, распахнулись обрамляющие рот хелицеры, мать промурлыкала:
– Приди ко мне.
Утром саднили икры, как бы говоря: «Моторевич не был сном, ты взаправду улепетывал от призрака. Среди бела дня. И единственная причина, по которой туалет не сожрал тебя, это недостаточно твердые зубы».
Что-то подсказывало: они затвердеют – не успеешь пискнуть.
Наглотавшись таблеток и кофе, Веретенников сел за стол.
Где-то здесь, в хаосе макулатуры, в прошлом Свяжено, таился ответ.
Он помнил, почему заглохла идея с книгой о поселке. Некоторые документы, предоставленные московскими коллегами, содержали информацию странную и мрачную. Даже если какой-нибудь местный бизнесмен согласился бы проспонсировать издание, он был бы недоволен тоном книжки.
Веретенников послюнил пальцы, отсортировывая бумаги.
Наиболее древнее упоминание о поселке датировалось тысяча четыреста девяностым годом. В Духовной грамоте князя Николая Ивановича Дубнина владения, включавшие и село Свяжено, переходили по наследству детям князя. Чуть позже на берегу Мартовки возвели женский монастырь. Хроники изображали каменное однокупольное здание с апсидальным алтарем в храме и деревянными пристройками. Основан монастырь был постриженником родом из ржевских бояр, на пожертвования аристократов и быстро снискал недобрую славу: в нем пропадали без вести послушницы, а сельские жители относились к членам общины откровенно враждебно. Истоки свар туманны: обитель просуществовала недолго. Слабой зацепкой был абзац из труда «Долой идолов»: свяженский монастырь упоминался в перечне обителей, построенных на месте языческих капищ, своего рода очищение земли.
«Гиблой земли»…
Веретенников неуютно сжался.
В Смутное время село и монастырь вымерли. Каменный храм разрушился до фундамента за считаные годы. Вновь заселили территорию в начале семнадцатого столетия, когда боярин Неумов получил ее в подарок от царя Михаила Романова. Село благоустроили, Неумов попытался воскресить обитель, приписав ее к Коломенскому архиерейскому дому. Но планы не были реализованы. Свяжено опустело во второй раз. Причем три источника говорили о «проп