сегодня одну из этих двух гипотез, то дело здесь как раз в том, что «The time is out of joint» это и есть изначальная извращенность сегодняшнего дня, но одновременно, это и проклятие поборника справедливости, мое, с того дня, когда я увидел свет. Можно ли собрать многозначность таких интерпретаций, очевидным образом разрозненных (эта многозначность сама «out of joint»), вокруг некого единого центра? Можно ли найти правило их сосуществования внутри этого единого пространства — фойе, если учесть, что изначальный смысл всегда будет скорее наваждать его, нежели обитать в нем? Вот она гениальность, вот это метка выдающегося духа, подпись Вещи по имени «Шекспир»: наделять всякий перевод его правотой, делая каждый из них возможным и понятным и, никогда к нему, однако, не сводясь. Их связанность сводится к тому, что всякая честь, достоинство, достойный вид, хорошая репутация, титул или имя, то, что порождает легитимность, уважаемое вообще, само справедливое, и само право, всегда предполагают связь, целое как единство складывающееся из артикуляции частей, связность как таковую, ответственность как таковую[21]. Но если связанность вообще, если стык «joint» предполагает, прежде всего, связанность, правильность или справедливость времени, бытие–с–собой или согласованность времени как такового, то что происходит, когда само время становится «out of joint», расчленненным, разлаженным, дисгармоничным, расстроенным, разобщенным или несправедливым? Анахроничным?
И что только не творится в этой анахронии! Возможно, «The time», — как раз само время, творящееся в качестве «нашего времени», эпохи и мира, сейчас и сегодня, как актуальное настоящее. И прежде всего, когда, между нами говоря, «дело не идет», когда «дело плохо», когда не «получается». Но что касается Другого, то не требуется ли эта разъятость, разлаженность этого «дело идет плохо», чтобы было возвещено благо, или по меньшей мере справедливость? И не является ли разъятость самой возможностью Другого? Как различить две разлаженности, разъятость несправедливого и ту разъятостью, что открывает бесконечную асимметрию отношения к Другому, т. е. место для справедливости? Но не для той справедливости, которую можно посчитать и распределить. Не для права, не для расчета возмещения, не для калькуляции мести или наказания (ибо если «Гамлет» представляет собой трагедию мести и наказания в треугольнике или в круге Эдипа, который и пошел в своем вытеснении еще дальше (Фрейд, Джоунз и т. д.), то следует подумать о том, чтобы выйти за пределы вытеснения; существует возможность преодолеть экономику вытеснения, закон которого подталкивает его к выходу за пределы самого себя в ходе своей, будьте история театра или политики «Царя Эдипа» и «Гамлета»), И не для арифметического равенства, и не для симметричной и синхроничной ответственности или вменения субъектов и объектов, не для того, чтобы осуществление справедливости сводилась к санкциям, искуплению и торжеству права, но для справедливости как непредсказуемости дара и уникальности вне–экономической открытости Другому. «Отношение с другим — это и есть справедливость», — пишетЛевинас[22]. Знаетли Гамлет об этом или нет, он говорит в присутствии этого вопроса — зона дара, зова уникальности, пришествия события, чрезмерного или превзойденного отношению к Другому — когда провозглашает «The time is out of joint» И вопрос этот уже нельзя отделить от тех, которые мыслит Гамлет — от вопроса о Вещи–призраке и о Короле (Thing King), о вопросе о событии, о присутствии–бытии и о том, что должно или что не должно быть, to he or not to be — что означает также мыслить, заставлять и позволять делать, способствовать приходу или позволять прийти, или даже давать, пусть речь идет и о смерти. Как забота о том, что должно быть, совпадает с логикой мести или права, даже если она шире этой логике?
Это неизбежно траектория без курса. Это траектория броска, от которого вибрирует, содрогается, находит и теряет ориентир вопрос — он обращающается здесь к нам под именем или во имя справедливости (разумеется, перевод слова Dike Проблематичен). Место, где уникальность этой топологии проявляется сегодня сильнее всего это, вероятно, Der Spruch des Anaximander [«Pечь Анаксимандра»]. Хайдеггер интерпретирует в нем Dike как стык, схождение, прилаживание, сочленение согласия или гармонии: Fug, Fuge (Die Fuge ist der Fug). В той мере, в какой мы мыслим Dike, исходя из бытия как присутствия (als Anwesen gedacht). Dike каким–то образом гармонически сочетает стык и связь. Напротив, Adikia — это то, что сразу и разъято, и вывихнуто, и скручено, и его кривизна вне права и справедливости, почти глупость[23].
Мимоходом заметим, что mil Fugund Recht обычно принято понимать: «по праву», или «на должном основании», «по справедливости», versus «ошибочно». Немецким эквивалентом «out of joint» к смысле «разлаженный, вывихнутый, свихнувшийся, вне себя, расстроенный, сорванный с петель, вышедший из пазов, разъятый» служит «aus den Fugen», «aus den Fugen gehen». И когда Хайдеггер настаивает на необходимости мыслить Dike но или вне всяких морально–юридических определений справедливости, то вслед за aus den Fugen он обнаруживает в своем языке сосредоточие множественных и неопредленных потенциальных «The time is out of joint»: что–то сейчас не так, все идет не так как должно. Итак: «Слово a–dikia, прежде всего, говорит, что dike отсутствует (wegbleibt). Существует обычай переводить dike словом «право» (Rechi). В переводах речи (des Spruches) [Анаксимандра| это слово переводится даже как «наказание». Если мы отвлечемся от наших морально–юридических представлений (juristisch–mondischen Vorstellungen). если мы будем придерживаться того, что говорит язык, то тогда присутствие adikia сообщает, что там, где она царит, все идет не как должно (daft es, wo sie waltet, nicht mit reebten Dingen zugehl). Это означает: нечто сорвалось с петель, разъято (etwas ist aus den Fugen). О чем же здесь речь? О настоящем в его преходящем пребывании (Vom je–weilig Anwesenden) [о ежемгновенно присутствующем]»[24]. Здесь в связи с опубликованным переводом слова «je–weilig»(«в его преходящем пребывании»), важно напомнить, что медитативное письмо Хайдеггера, несомненно, затрагивает определение настоящего (Anwesend) как je–weilig (имеющее отношение к текущему моменту, к эпохе; каждый раз и т. д.); затем затрагивать неизбежную связь Weile (момента, текущего момента, промежутка времени) с weilen (оставаться, пребывать, продолжать быть). Но еще важнее представляется здесь интерпретация слова Weilen: разумеется, это «переход», а значит —нечто по определению преходяще, но его преходящесть — если можно сказать — исходит из будущего. Оно возникает из того, что, по сути, еще не произошло, тем более — не пришло, а значит — что должно прийти. Движение этого настоящего времени происходит из будущего, чтобы отправиться дальше к прошлому, к тому, что исчезло. (Das Weilen ist dec Ubergang aus Kim ft zu Gang. Das Anwesende ist das Je–weilige, s. 323). «Но тогда, — продолжает Хайдеггер, — где же в присутствующем сущем места соединений? Где хотя бы один стык (nur eine Fuge)! Как настоящее (das Anwesende) может не иметь соединений, adikon, т. е. Быть разъятым (aus der Fuge)! Т. е. «out of joint»! Ибо Хайдеггера — читателя Анаксимандра — можно перевести на язык Гамлета: как возможно, чтобы сущее, то есть — настоящее, то есть — время, было out of joint! Здесь не может быть восстановлена вся последовательность интерпретации. Она заслуживает подробного и тщательного подхода. Выделим одну гипотезу прочтения и попробуем задать один вопрос. Имеется ли в виду в «Речи» Анаксимандра, что к присутствию настоящего, к eon'y eonta, принадлежит adikia разъединеность, то, что чаще всего переводят словом «несправедливость» (Unge–rechtigkeit), как в данном случае сделал Ницше? Можно ли отсюда сделать вывод о каком–нибудь «пессимизме» или «нигилизме» в греческом опыте бытия? Хайдеггер в этом сомневается. Нигилистическому пессимизму, как и оптимизму, он противопоставляет «след» «трагического», след сущности трагического (мы не покидаем Эдипа и Гамлета); трагические невозможно объяснить «эстетически» или «психологически»[25], что для Хайдеггера означает еще и психоаналитически. Превосходя всякое эстетическое и психоаналитическое — этот след трагического зовет нас мыслить интерпретируя бытию сущего, didonai diken […] tes adikias (S. 330). В чем же этот дар Дикс? Что же это за справедливость превосходящая право? Для того ли она только, чтобы исправит ошику, воздать должное, воздать по праву или воздать по справедливости? Для того ли она только, чтобы восстановить справедливость, или, наоборот, воздать вне обязанностей, долга, преступления или вины? Для того ли она только, чтобы устранить несправедливость (cidikia), или, чтобы, восстановить как положено распавшуюся связь времен (to set it right, как говорил Гамлет)?
Об этом сочленении самого присутствия настоящего, об этой своего рода несовременности настоящего самому себе (это та самая радикальная несвоевременность, или анахрония, исходя из которой мы и попытаемся здесь помыслить призрак): по Хайдеггеру «и говорится и не говорится[26]