Я прекратила бестолковые расспросы, и после недолгого молчания Хопкинс грустно промолвила:
— Странно, что вы ее видели. Мне никогда не доводилось.
— Но вы, похоже, все знаете о ней.
— Знаю — и, в то же время, не знаю. Миссис Вандербридж иногда о чем-нибудь да обмолвится — она легко заболевает и в лихорадке порой забывается, но она никогда ничего не говорит мне напрямую. Не такой у нее нрав.
— А слуги разве не сплетничают о ней… о той, другой?
Эти слова, видимо, смутили ее.
— Да они толком не знают ничего, что могли бы обсудить. Просто чувствуют, что в доме что-то не так, вот почему никогда не задерживаются дольше, чем на одну-две недели: с осени у нас сменились восемь дворецких… Но они сами не понимают, в чем дело. — Хопкинс прервала рассказ, чтобы подобрать моток пряжи, укатившийся ко мне под кресло. — Если наступит время, когда вам придется встать между ними, вы сделаете это? — спросила она.
— Между миссис Вандербридж и той, другой?
Ее красноречивый взгляд подтвердил мою догадку.
— Так вы думаете, она хочет причинить вред миссис Вандербридж?
— Не могу сказать точно. Никто не может… И все-таки, мне кажется, присутствие этой женщины убивает ее.
Часы пробили десять, и я, зевнув, вернулась к чтению, а Хопкинс, подобрав свое вязание, вышла, чопорно пожелав мне спокойной ночи. Удивительно: едва наш тайный разговор завершился, как мы обе стали усиленно делать вид, что его и не было.
— Я передам миссис Вандербридж, что вас все устраивает, — сказала Хопкинс напоследок, прежде чем бочком скользнуть за дверь и оставить меня наедине с загадками этого дома. Это была одна из тех ситуаций — я вынуждена повторяться снова и снова, — которые слишком нелепы, чтобы поверить в их реальность, даже когда погружаешься в них с головой. Я страшилась своих догадок, не осмеливалась довериться собственным ощущениям, и меня била дрожь, хотя в комнате было тепло; и все-таки я легла спать, приняв твердое решение: если когда-либо представится случай, я готова заслонить миссис Вандербридж от безымянного зла, которое угрожает ей.
Утром миссис Вандербридж отправилась по магазинам, и я не видела ее до самого вечера, пока она не встретилась мне на лестнице, перед тем как уехать в оперу и на ужин к друзьям. Она была блистательна в одеянии из синего бархата, с бриллиантами в волосах и на шее, и я снова удивилась, как такое восхитительное создание может испытывать какие-либо горести.
— Надеюсь, вы хорошо провели день, мисс Ренн, — радушно молвила она. — Я была слишком занята, чтобы уделить внимание письмам, но завтра я займусь ими рано поутру, — затем, словно по размышлении, она обернулась и добавила: — В гостиной у меня лежит несколько новых романов. Взгляните, если вам захочется.
Когда она ушла, я поднялась в гостиную и стала листать эти книги, но даже ради спасения жизни мне сложно было бы после встречи с миссис Вандербридж, постоянно вспоминая о тайне, окружающей ее, сосредоточиться на какой-то выдуманной истории. Я гадала, живет ли «та, другая», как назвала ее горничная, где-то в доме, и была еще погружена в раздумья, когда явилась Хопкинс и принялась наводить порядок на столе.
— Часто ли хозяева ужинают в городе? — поинтересовалась я.
— Раньше такое нередко бывало, но мистеру Вандербриджу что-то нездоровится в последнее время, а миссис Вандербридж не хочется выезжать без него. Она и сегодня-то отправилась развлекаться только потому, что это он ее попросил.
Едва она договорила, как дверь распахнулась. Вошел мистер Вандербридж и занял одно из массивных, обитых бархатом кресел у камина. Пребывая в обычной задумчивости, он не заметил нашего присутствия, и я намеревалась было потихоньку выскользнуть из комнаты, как вдруг увидела «ту, другую»: она стояла в свете пламени на расстеленном перед камином ковре. Я не обратила внимания, как она вошла, а Хопкинс, очевидно, все еще не разглядела новой посетительницы, поскольку, пока я пока я стояла в замешательстве у дверей, двинулась прямо на нее, чтобы подложить новое полено в огонь. В тот момент мне пришло в голову, что Хопкинс, должно быть, подслеповата или пьяна, поскольку тяжелое полено должно было неминуемо задеть незнакомку. Но прежде чем я смогла выдавить из себя хоть звук или протянуть руку, чтобы остановить горничную, я увидела, как она прошла сквозь серую фигурку и осторожно водрузила свою ношу на кованую подставку для дров.
«Так она не настоящая — вот в чем дело! Это всего лишь привидение!» — думала я в смятении, торопливо покинув комнату и устремляясь через холл к лестнице. Эта женщина — призрак, не более, а никто нынче не верит в призраков. Я знаю, что подобных созданий не существует в природе, и все же, несмотря на это, готова поклясться, что видела ее. Я была так потрясена этим открытием, что, как только добралась до своей комнаты, упала на ковер как подкошенная — в таком состоянии и нашла меня Хопкинс чуть позже, когда принесла мне дополнительное одеяло.
— Вы казались такой смущенной, что я подумала, не случилось ли чего, — сказала она. — Вы что-то увидели в гостиной?
— Она была там все это время — каждую минуту! Вы прошли сквозь нее, когда подкладывали полено в огонь. Возможно ли, что вы не видели ее?
— Нет, я ничего не заметила, — испуганно созналась горничная. — Где же она стояла?
— На ковре перед камином, подле мистера Вандербриджа. Чтобы подойти к огню, вам пришлось пройти прямо сквозь нее, но она даже не шевельнулась. Не сдвинулась с места ни на дюйм, чтобы уступить дорогу.
— О, она никогда не уступает дорогу. Ни живым, ни мертвым.
Есть предел человеческому терпению.
— Господи! — вскричала я раздосадовано. — Да кто же она?!
— Разве вы не поняли? — казалось, Хопкинс искренне удивлена. — Кто же еще, как не первая миссис Вандербридж! Она умерла пятнадцать лет назад, всего лишь год спустя после свадьбы. Поговаривали, будто с ее именем был связан какой-то скандал, но все удалось замять, и мистер Вандербридж так ни о чем и не узнал. Она не отличалась добрым нравом, вот что я вам скажу, хотя, по слухам, он души в ней не чаял.
— И она все еще держит его в своей власти?
— Он не может позабыть прошлое, вот что с ним такое, и если будет продолжать в том же духе, то закончит дни в сумасшедшем доме. Видите ли, она была очень молода, еще совсем дитя, и он вбил себе в голову, что виновен в ее смерти. Если хотите знать мое мнение — думаю, это она внушила ему такую мысль.
— Вы имеете в виду?.. — Я была так взволнована, что не могла толком сформулировать вопрос.
— Я имею в виду, что она преднамеренно преследует его, намереваясь свести с ума. Она всегда была такой: ревнивой и придирчивой, из тех женщин, что подчиняют и подавляют своих мужчин, а я частенько размышляла — хотя какой из меня философ! — не уносим ли мы с собой в иной мир все эмоции и слабости, которые найдутся даже у лучших из нас. И вера в то, что мы обязаны будем в загробной жизни работать над собой, пока не освободимся от них, кажется мне вполне обоснованной. Во всяком случае, так говорила моя первая госпожа, и более здравой идеи я не слышала.
— Но разве нет способа прекратить все это? Что предпринимает миссис Вандербридж?
— Ах, сейчас она не в состоянии что-либо исправить. Это свыше ее сил, хотя она обращалась к одному врачу за другим, и испробовала все средства, какие только могла придумать. Но, понимаете ли, у нее связаны руки, потому что она не может говорить об этом с мужем. Он не знает, что ей все известно.
— И она ничего не скажет ему?
— Скорее умрет… В противоположность той, другой, она предоставляет ему свободу, не желает подчинять и подавлять. Такова уж ее натура, — на мгновение она промедлила и затем добавила уныло: — Я-то думала, может, у вас получится хоть что-то изменить?
— У меня? Но я для них совсем чужая!
— В этом-то все и дело. Возможно, именно вы сумеете прижать эту особу к стенке… да и отчитать как следует!
Идея была столь смехотворной, что я невольно расхохоталась, несмотря на взвинченные нервы:
— Да ведь все подумают, что я сошла с ума! Представьте только, как я останавливаю призрак посреди комнаты и выкладываю все, что думаю о нем!
— Тогда попробуйте хотя бы поговорить с миссис Вандербридж. Для нее будет большим облегчением узнать, что вы тоже видите эту женщину.
Но на следующее утро, когда я спустилась к миссис Вандербридж, то обнаружила, что она слишком больна, чтобы увидеться со мной. В полдень к ней вызвали сиделку, и целую неделю мы трапезничали вместе в маленькой буфетной наверху. Эта дама оказалась вполне сведущей в своем деле, но я уверена: она даже не заподозрила, что в доме есть какая-то иная опасность, кроме гриппа, который подхватила миссис Вандербридж в тот вечер в опере. Ни разу в течение этого времени я не видела той, другой, хотя бы мельком, но чувствовала ее присутствие всякий раз, когда покидала свою комнату и проходила по холлу внизу. И сознавала так же ясно, как если бы лицезрела ее воочию, что она где-то затаилась и наблюдает, наблюдает за нами…
В конце недели миссис Вандербридж послала за мной, чтобы продиктовать несколько писем, и когда я вошла в ее комнату, то нашла ее лежащей на кушетке, а рядом стоял чайный столик. Она попросила меня налить чаю, поскольку сама была очень слаба, и я заметила, что на ее щеках по-прежнему играет лихорадочный румянец, а огромные глаза неестественно блестят. Я надеялась, что она не станет затевать разговор, потому что люди в таком состоянии могут наболтать лишнего, а затем винят во всем собеседника; но едва я заняла свое место у чайного столика, как она сказала хриплым, все еще простуженным голосом:
— Мисс Ренн, с того самого вечера я хотела спросить вас… вы… вы не заметили за ужином ничего необычного? Вы ушли с таким выражением лица, что я подумала… подумала…
— …будто я могла что-то заметить? Да, это правда, — решила сознаться я.
— Вы видели ее?
— Я видела, как в столовую вошла женщина и села за стол. И удивилась еще, почему слуги обходят ее стороной. Я разглядела эту гостью вполне отчетливо.