Но теперь я спокоен. Настала полночь, мгновение — и она будет рядом! Терпение, сердце мое! Я слышу, как громко оно бьется, слишком громко. Надеюсь, никто не обвинит бедного синьора Асдрубале. Я напишу властям, дабы подтвердить его невиновность на случай, если со мной что-то произойдет… Час ночи! Только что пробили куранты на дворцовой башне. Я, Спиридон Трепка, подтверждаю: если этой ночью что-либо случится со мной, никто, кроме меня самого… Шаги на лестнице! Это она. Наконец-то, Медея, Медея! Amour Dure — Dure Amour!
Здесь обрывается дневник Спиридона Трепки. Газеты провинции Умбрия сообщили публике, что рождественским утром 1885 года бронзовая конная статуя Роберта II найдена изуродованной самым плачевным образом, а профессора Спиридона Трепку из Познани, гражданина Германской империи, обнаружили мертвым: он был заколот ударом в сердце, нанесенным неизвестной рукой.
Уильям Уаймарк ДжейкобсКОЛОДЕЦ
вое мужчин беседовали в биллиардной комнате старого загородного дома. Вялая игра подошла к концу, и они сидели возле открытого окна, глядя на раскинувшийся внизу парк, и обменивались праздными репликами.
— Твое время почти на исходе, Джим, — произнес один из них, помолчав. — Уже шесть недель ты ждешь не дождешься медового месяца и проклинаешь человека — женщину то есть, которая изобрела помолвки.
Джим Бенсон вытянул длинные ноги, устраиваясь в кресле, и что-то проворчал в качестве возражения.
— Никогда не понимал, к чему все это, — продолжал Уилфред Карр, зевая. — Такие вещи не по мне, на себя-то вечно денег не хватает, а на двоих — тем более. Будь я богачом вроде Креза, возможно, я придерживался бы иного мнения.
В последних словах заключался особый смысл, поэтому кузен предпочел воздержаться от ответа.
— Я не так богат, как Крез… или ты, — подытожил Карр, наблюдая за ним из-под прищуренных век, — я устремляю свой одинокий челн по реке Времени и, привязывая его у двери кого-нибудь из друзей, вкушаю их обеды.
— Точно в Венеции, — заметил Джим Бенсон, по-прежнему глядя в окно. — Вот и славно, Уилфред, что у тебя есть эти двери и обеды… и друзья.
Карр в свою очередь что-то пробурчал себе под нос.
— А все-таки, если серьезно, Джим, — сказал он медленно, — повезло тебе, очень повезло. Если есть на свете девушка лучше Олив, хотел бы я на нее посмотреть.
— Да, — тихо подтвердил его собеседник.
— Она необыкновенная, — продолжал Карр, уставившись в окно. — Добрая, нежная. Думает, ты совершенство.
Он засмеялся искренне и весело, но Бенсон не присоединился к нему.
— При этом она четко различает, что хорошо и что плохо, — снова начал Карр задумчиво. — Знаешь, я уверен, если бы она проведала, что ты совсем…
— Что совсем? — потребовал Карр, резко поворачиваясь к нему. — Что совсем?
— …не такой, каким кажешься, — договорил кузен, и улыбка его противоречила словам, — думаю, она бы тебя бросила.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложил Бенсон негромко. — Твои шуточки порой отличаются дурным вкусом.
Уилфред Карр поднялся и, взяв кий со стойки, опробовал несколько любимых ударов.
— В данный момент мне, кроме этого, на ум идут лишь мои финансовые дела, — заявил он, огибая стол.
— Давай поговорим о другом, — повторил Бенсон резко.
— А эти две темы связаны, — сказал Карр и, положив кий, присел на краешек стола и воззрился на кузена.
Последовала долгая тишина. Бенсон выбросил окурок сигары в окно и откинулся на спинку кресла, прикрыв веки.
— Ты меня понимаешь? — наконец поинтересовался Карр.
Бенсон открыл глаза и кивнул в сторону окна:
— Хочешь отправиться вслед за сигарой? — предложил он.
— Ради твоего же блага я бы предпочел уйти обычным путем, — невозмутимо отвечал Уилфред. — Если я выйду через окно, люди станут задавать разные вопросы, а ты ведь знаешь, я человек разговорчивый.
— Если речь не заходит о моих делах, — возразил Бенсон, с явным усилием взяв себя в руки, — болтай, пока голос не сядет.
— Я запутался, — продолжал Карр, медленно подбирая слова, — чертовски запутался. Если я не достану пятнадцать сотен через две недели, придется отчаливать из собственного дома и подыскивать другое жилье.
— И что изменится? — спросил Бенсон.
— Комфорт будет не тот, — пояснил кузен, — да и адрес похуже. А если серьезно, Джим, одолжишь мне пятнадцать сотен?
— Нет, — коротко сказал Бенсон.
Карр побледнел.
— Это спасло бы меня от разорения, — хрипло выдавил он.
— Я тебе так часто помогал, что мне надоело, — заявил Бенсон, поворачиваясь к нему лицом. — Все было без толку. Если запутался — сам и выбирайся. Не будешь в следующий раз направо и налево раздавать расписки.
— Глупо, признаю, — осторожно подтвердил Карр. — Больше не буду. Кстати, есть у меня кое-какие расписочки на продажу… Нечего усмехаться. Они не мои.
— И чьи же? — полюбопытствовал кузен.
— Твои.
Бенсон встал из кресла и подошел к нему.
— Это что? — тихо спросил он. — Шантаж?
— Называй, как хочешь, — сказал Карр. — Я собираюсь продать несколько писем, цена — пятнадцать сотен. И я знаю, что один человек выложит за них эти денежки, лишь бы получить хоть какой-то шанс увести у тебя Олив. Но тебе — первое предложение.
— Если у тебя есть письма, мною подписанные, будь любезен их вернуть, — очень медленно произнес Бенсон.
— Они принадлежат мне, — беспечно возразил Карр. — Получил их от леди, которой ты писал. Должен сказать, что они не самого приличного свойства.
Кузен неожиданно рванулся вперед и, схватив его за воротничок, прижал к столу.
— Отдай письма! — выдохнул он, лицом к лицу с Карром.
— Их нет со мной! — Карр попытался высвободиться. — Я же не дурак. Пусти — или я подниму цену.
Бенсон сильными руками приподнял его над столом, намереваясь, по всей видимости, размозжить Карру голову. Потом его хватка вдруг ослабла, поскольку в комнату вошла служанка с письмами, и вид у нее был удивленный. Карр поспешно сел.
— Вот как это произошло, — проглядывая письма, сказал Бенсон, чтобы успокоить девушку.
— Теперь меня не удивляет, что за такой поступок пришлось заплатить, — проворковал Карр.
— Отдашь письма? — предложил Бенсон, едва девушка покинула комнату.
— Да, по названной цене, — подтвердил Карр, — но я живой человек, и если еще раз сграбастаешь меня вот так своими ручищами, я, может, и передумаю. Что ж, оставляю тебя на время, обдумай все хорошенько.
Он взял из коробки сигару и, неторопливо прикурив ее, вышел. Кузен дождался, пока за ним закрылась дверь, и в приступе тихой и оттого еще более ужасной ярости сел у окна.
Воздух из парка, напоенный ароматом свежескошенной травы, был свеж и нежен. Теперь к нему добавился дымок сигары, и, глядя вниз, Бенсон увидел, как кузен не спеша уходит прочь. Он встал и подошел к двери, а затем, будто передумав, вернулся к окну, наблюдая, как Уилфред медленно удаляется в лунном свете. Потом он снова поднялся, и комната надолго опустела.
Там никого не было, когда миссис Бенсон через некоторое время вошла, чтобы пожелать сыну спокойной ночи, отправляясь ко сну. Она неторопливо обошла вокруг стола и замерла возле окна, предаваясь праздным мыслям, как вдруг заметила, как сын быстрым шагом возвращается к дому. Он взглянул на окно.
— Спокойной ночи, — произнесла миссис Бенсон.
— Спокойной ночи, — глухо отозвался Джим.
— А где Уилфред?
— О, он ушел, — сказал Бенсон.
— Ушел?
— Мы перемолвились парой слов, он снова хотел денег, а я выложил все, что думаю по этому поводу. Не думаю, что мы снова его увидим.
— Бедный Уилфред! — вздохнула миссис Бенсон. — Вечно с ним подобные неприятности. Надеюсь, ты не был слишком резок с ним.
— Не больше, чем он заслуживал, — ответил ей сын строго. — Доброй ночи.
Давно заброшенный колодец, наполовину прикрытый разломанной крышкой, прятался в густом подлеске, буйно разросшемся в уголке старого парка. Ржавый ворот над ним поскрипывал в такт музыке сосен, когда налетал сильный ветер. Яркий солнечный свет никогда не достигал колодца, и земля вокруг была влажной и замшелой, хотя вся усадьба томилась от жары.
Два человека не спеша шли через парк в хрупкой тишине летнего вечера, направляясь в сторону колодца.
— Незачем продираться через эти заросли, Олив, — сказал Бенсон, останавливаясь у кромки сосновой рощицы и с некоторым недовольством глядя во мрак.
— Это лучшее место в парке, — воскликнула девушка. — Ты знаешь, как я люблю его.
— Я знаю, тебе нравится сидеть там на самом краю, — промолвил он, — и не одобряю этого. Однажды ты наклонишься слишком низко и упадешь.
— И познаю Вечность, — перебила Олив легкомысленно. — Идем!
И она убежала от него в тень под соснами, приминая ножками заросли папоротника. Ее спутник медленно пошел следом и, выйдя из темноты, увидел изящную фигурку на самом краю колодца, по колено в роскошных травах и крапиве. Олив знаком приказала своему жениху сесть рядом и ласково улыбнулась, почувствовав, как сильная рука обнимает ее за талию.
— Обожаю это место, — прервала она долгое молчание, — оно такое мрачное… и жуткое. Знаешь, я бы не отважилась сидеть здесь в одиночестве, Джим. Я бы воображала, что за этими кустами и деревьями прячутся разные ужасы — и вот-вот кто-нибудь бросится на меня. Бр-р!
— Лучше позволь проводить тебя домой, — мягко сказал Бенсон. — У колодца не всегда здоровый воздух, особенно в жаркую погоду. Давай уйдем отсюда.
Девушка упрямо покачала головой и устроилась поудобнее.
— Кури спокойно свою сигару, — примирительно велела она. — Здесь самое место для неторопливой беседы. О Уилфреде что-нибудь слышно?
— Ничего.
— Какое волнующее исчезновение, правда? — продолжала она. — Очередная неприятность, я полагаю, и скоро ты получишь новое письмо от него все в том же духе: «Дорогой Джим, помоги мне выбраться».