Он затряс головой, невзирая на сопротивление и тяжесть.
«Нет власти большей, чем мы даём над собой сами».
Он попытался двинуться, но туман опутал его со всех сторон. Это была безнадёжная череда рывков, беззвучных криков, выгибающихся до костей мышц и боли. Он не понимал, где верх, где низ, стоит он или лежит. Сколько это продолжалось, неизвестно, времени в «нигде» тоже не существовало.
Но он встал, поднялся из-под толщи воды, заменявшей здесь воздух. Тело подёргивалось, словно кто-то тюкал железным молоточком. Удар – нога, удар – рука, удар – живот. Последнее повторялось чаще всего, едва не заставляя сгибаться пополам. Шумное дыхание выровнялось, дрожь улеглась. Он стоял.
Голос не соврал. Чей?
«Какая разница, – отозвалось «нечто», – главное, я хочу того же, чего и ты».
«Чего?» – мысленный вопрос, мысленный ответ, он не мог поручиться, что разговаривает не сам с собой.
«Чтобы ЭТО не повторилось!»
«Да», – он выдохнул, облегчение стало почти осязаемым. В «нигде» он был не один. Было ещё и «нечто».
«Жди!» – приказал голос.
«Чего?»
«Её возвращения».
«Нет!» – он словно снова получил удар в грудь, возвративший отголосок боли.
«Они всегда ходят по кругу».
«Всегда?»
«Вечно. Пока есть туман», – голос запнулся, будто тоже подбирал нужное слово.
«Пока есть туман, будут и тени, – повторил он. Мысль-искорка пробежала по уставшему разуму. – Пока есть тени, будет и туман».
«Протяни руку».
Он послушался. Знакомое ощущение надежды вернуло готовность действовать. Пальцы сомкнулись на шершавой веточке – тени.
«Сожми!» – скомандовал голос.
Он скорее почувствовал, чем услышал хруст. Вспомнил, с каким звуком ломаются тонкие сухие прутики. На ладони остался обломок тени.
«Их тоже можно сломать», – подсказало «нечто».
«А боль?» – ему не хотелось задавать этот вопрос, выдавший его слабость, но, когда ведёшь разговор в собственной голове, секретов от собеседника не остаётся.
«Помогу. Возьму себе. Не всю. Ненадолго».
«Почему?»
«Потому что я устала. Очень устала от боли», – впервые голос окрасился в какое-то подобие чувств.
Причина была существенная, как и предлагаемая помощь. Он бросил ветку под ноги, где она затерялась среди других таких же.
«Куда?» – он сделал первый шаг и остановился.
«Всё равно. Это же круг».
И он пошёл, полностью сосредоточившись на движении тела. Он не думал о времени или расстоянии, которое прошёл, не знал направления. Движение ради движения. Он многое узнал о тумане, просто пройдя по нему. Научился различать тени и использовать их. Забор. Дерево. Дом. Память, как заржавевший механизм то выдавала картинки, то пугала пустотой. Такие тени он обходил. Он знал, что если не видишь сквозь тень, значит, сквозь неё не видят и тебя.
В нем то и дело просыпалась злость. На тень, на себя, на этот туман, где каждое движение превращалось в пытку. Конечно, он мог сидеть и ждать, когда она сама придёт к нему, но бездействие угнетало ещё больше. Стоило остановиться передохнуть, как накатывала противная слабость и неудержимо клонило к земле, так что отдых превращался в борьбу.
«Что будет, когда её не станет?» – спросил он, желая услышать голос, подтверждающий, что «нечто» ещё здесь.
«Будет правильно».
«Правильно» – какое хорошее слово.
Когда он увидел тень-источник второй раз, она сидела на каком-то странном низком предмете. Постоянное движение привело его к ней раньше, чем её к нему. Круг будет замкнут по его инициативе. Здесь и сейчас.
«Нечто» не соврало, боль усиливалась с каждым шагом, но это была малая часть прежних ощущений. Он мог стоять, идти, поднять руку, а не корчился, лежа на земле. Удары по телу ощущались слабо, словно он принял болеутоляющее. Таблетку? Наркотик? Образы менялись так быстро, что он не успевал ни разглядеть, ни осмыслить.
«Давай!» – скомандовал голос, как только он подошёл на расстояние удара, – долго я не выдержу».
Чем он себя выдал, неизвестно, случайным шорохом или громким вдохом, но тень, оставаясь на месте, обернулась. Крутанулась? Волна даже от такого лёгкого движения заставила его качнуться.
«Стоять!» – закричало в голове.
И он сделал то единственное, что позволило не упасть. Схватился за тень. Руку свело до локтя. Он не мог понять, за что схватился, не мог почувствовать. Тень не стала вырываться, не стала дёргаться, она вскинула свои руки-отростки-щупальца и неожиданно кинулась ему на грудь.
Решила атаковать сама? Атака! Давно забытое слово, воспоминание всколыхнулось, пришла уверенность – он знает, что надо делать.
Тень была сильна, и на землю они упали вместе. От удара мысли разлетелись, от едва наметившегося воспоминания не осталось и следа, но его сменило новое. Тяжесть тени тоже была знакомой, словно он уже держал её вот так, и это не было неприятно.
На боль он не обратил внимания, «нечто» пока держалось. Силы быстро уходили в туман. Он зарычал, перевернулся, сбрасывая тень, подминая её под себя. Как он ни старался, движения были медленными и неуклюжими. Она могла бы уже встать, убежать, ударить, но продолжала цепляться за него. Каждое прикосновение отзывалось спазмом. Он навис над тенью, силясь оторвать от себя её туманные отростки. Тело переставало слушаться, боль усиливалась. Отпущенное голосом «недолго» истекало.
Руки вслепую шарили по земле, то и дело проваливаясь между отростков. Она не сдавалась. Пальцы ухватили одну из неподвижных безопасных теней, твёрдую и длинную. Он замахнулся со всей доступной силой и воткнул палку в одно из щупалец, прибивая к земле. Отросток опал.
Тень задрожала. Оружие застряло в туманном щупальце. Второй отросток, словно желая возместить потерю, потянулся к его лицу для решающего удара. Он знал, что не успеет ни отпрянуть, ни закрыться рукой. Отросток, не дойдя до глаза, сместился в сторону и коснулся щеки. Боль прострелила до затылка, ослепляя. Неспособные больше на сопротивление руки, как чужие, обхватили голову.
«Прости», – мысленно сказал он нечаянному союзнику, но ответа не дождался.
Боль накатила, как прилив, большой, глубокий и неотвратимый. Выкручивались мышцы, гудели суставы, заставляя тело содрогаться. Словно кто-то обрывал, вынимал что-то внутри, уничтожая основу, то, что раньше было им. В последнее усилие он вложил всё, что осталось. Он обратился к тени.
– Убей меня, – попросил он и закричал.
Глава 20Завтра
Я стянула туфли и бросила на пол. Занятия закончились. Влад, тихонько напевая, чем-то гремел в своём шкафчике. В тренерскую то и дело заглядывали родители, разбирающие своих чад из последней на сегодня вечерней группы.
– Не нравится мне твоё настроение. Хватит киснуть. Жизнь продолжается.
Лицо словно свело, только бы не превратить лёгкую улыбку в оскал. Кто бы знал, как мне надоела эта фраза.
– Пока! – Я подхватила сумку и пошла к выходу.
– До завтра! – крикнул вдогонку Влад.
Еще один из тех, кто не знает, что завтра мало чем будет отличаться от сегодня. Накинув капюшон, я вышла на улицу. Вчера выпал снег и тут же растаял. Ночью улицы и дороги покрылись коркой льда. Снег превращался в дождь, дождь опять в снег.
Задержавшись на ступеньках Дома культуры, я огляделась. На стоянке приветливо моргнул фарами автомобиль. Не было ни дня, чтобы он не встретил меня после работы. Я юркнула в салон, и машина тронулась и покатилась по вечерним улицам.
– Как день? – спросил Гош, не отрывая взгляда от дороги.
– Как всегда.
За последние дни эти фразы стали для нас ритуальными.
Есть места, где никогда ничего не меняется. Исчезни я из родной коммуналки на несколько лет, вернулась бы к тому, что оставила.
На кухне слышалось слабое переругивание Вариссы и Теськи. Пик уже прошёл, и стороны взяли тайм-аут перед заходом на новый круг. Из комнаты Семафора с предусмотрительно распахнутой дверью (такое препятствие не всегда безболезненно преодолевалось) доносился храп. Ничего не изменилось. В последнее время я научилась дорожить этим.
– Привет, – первой выглянула Теська и стрельнула глазками в Гоша. – Ленка, к тебе снова покупатели приходили. Я показала.
– Ну и дура, – влезла вышедшая в коридор Варисса, – кто ж чужих людей впускает? Обнесут, прости господи, тогда, может, ума прибавится.
– Сама такая, – вяло огрызнулась девушка и пояснила: – Я ж с понятием, проводила, ни на шаг не отходила. Они ничего не трогали. Правда, сказали, что комнатка маленькая больно.
Я кивнула. Комната продавалась с тех пор, как начался ремонт в купленной однушке, но потом стало не до этого.
– Я, может, и старуха, да поумнее многих молодых буду, – бабка сощурила глаза. – Приходила какая-то ближе к вечеру. Расфуфыренная, на копытах, духами облилась. Прям на пороге сказала: хозяйки – нет, вернётся – милости просим.
– Всё хорошо, – поспешила успокоить я соседок.
Мы с Гошем прошли в мою комнату.
– Если хочешь, я могу комнату показывать, – предложил парень, усаживаясь на диван.
– Тебя что, на работе совсем видеть не хотят? – хотела пошутить я. Получилось всерьёз. Ещё одна тема, которой мы не касались, – его работа. Кто и когда установил эти правила, мы не знали, но жить по ним было гораздо легче. Правда, иногда у меня прорывалось. Как сейчас.
– В субботу открытие памятной таблички. Получила приглашение?
– Неделю назад, – я села рядом и положила голову ему на плечо.
– Хочешь отвезу?
– Хочу.
Высочайшим императорским указом было велено увековечить память о бабушке. На деле это означало, что на дом, где она жила, установят мемориальную табличку: «Жила и работала Нирра Артахова».
– Ну, я пошёл, – парень неловко поцеловал меня в висок.
Всё у нас так – неловко. Он никогда не оставался у меня. Как и я у него. Он никогда не просил. Я не настаивала. Интересно, зачем мы друг другу?
Дождавшись щелчка закрывающейся двери, я закинула руки за голову и позвала: