– Эилоза.
Занавеска всколыхнулась от несуществующего ветра, девушка не спешила ни атаковать, ни материализоваться. Когда у нас с Гошем завязались отношения, призрак перестал приходить.
«Отношения», я фыркнула. Слово-то какое откопала.
Он подошёл ко мне на похоронах родителей, когда я затравленным зверьком металась от одного соболезнующего к другому, когда их круглые белые лица сливались в одно, когда больше всего хотелось закричать: «Почему вы здесь? Почему вы живете, а они нет?» А потом завыть от несправедливости. Гош единственный, кто ничего не сказал, ни единого слова. Он обнял меня и увёл оттуда, позволив вдоволь выплакаться вдали от чужих глаз.
У отца остановилось сердце. Через сутки ушла и мама, словно почувствовав, что где-то там она нужнее. Она перестала дышать. Тихо так, по-будничному. Совсем на неё не похоже. Так я осталась одна.
– Можно? – В дверь без стука протиснулась бабка. – Лена, деточка, не знаю, как и сказать, – соседка замялась.
– Что случилось?
– Ничего, ничего, – замахала она руками. – Ты чего парня прогнала?
– Я не прогоняла, – ответила я.
– Если из-за меня, то даже не думай, не пикну. Ты не Теська, той дай волю, ни запомнить, ни сосчитать всех не успеешь. Чего он у тебя каждый вечер домой рвётся? Женат?
Отношение старухи к Гошу было сложным. Сначала он был душегубом, которого она приласкала по голове бутылкой. Потом одним из псионников, на кой-то чёрт привязавшихся к девочке. Теперь – надо же – «парень». Не знаю, что он рассказал Вариссе, когда мы вернулись с похорон родителей, но за колюще-режущие предметы она больше не хваталась.
– Нет.
– Тогда нечего комедию ломать. Пусть остаётся, а я вам на завтрак оладушек приготовлю, – и, не видя воодушевления на моем лице, Варисса рявкнула. – А то я не знаю, чем ты тут одна по ночам занимаешься?
Честно говоря, она сумела меня озадачить. Чем?
– Тем, – она покачала головой. – Вчера ящик, – она кивнула на монитор, – до четырёх утра шуршал.
Какая точность.
– Хватит, девочка, засиделась в девках, – она погладила меня по руке. – Я тебя понимаю, тот повиднее был, должностью повыше, но что делать.
Она продолжала увещевать, но я уже не слушала. О Станине мы тоже не говорим.
Своей бессонницей я обязана Демону. Один и тот же повторяющийся кошмар заставляет меня до утра засиживаться за компьютером. Мне страшно засыпать. Я не хочу снова видеть глаза, из которых вместе с кровью выплёскивается боль. Боюсь услышать его слова. Крики перемешиваются и уносятся в хмурое осеннее небо. Его. Мой. А потом искажённое от злости лицо Эми, хлещущей меня по щекам, сменяется до приторности участливым голосом доктора. «Он умер?» – спрашивает он, и я не знаю о ком. Об отце? Демоне? Илье?
– Подумай, деточка, крепко подумай, – бабка встала. – Как бы одной не остаться.
Некоторое время после ухода соседки я пялилась в потолок. Быть одной – это хорошо или плохо? По всему выходит, что плохо. Но оставлять Гоша на ночь по-прежнему не тянуло.
Я села за стол и выдвинула клавиатуру. Там, поди, заждались меня в Интернете. Ага, собак розыскных вызвали.
В субботу я прыгала на остановке и мёрзла. Гош опаздывал. Телефон зазвонил в тот момент, когда поездка на общественном транспорте перестала казаться чем-то обременительным.
– Лена, ты где? – спросил Влад.
Я объяснила и, не удержавшись, пожаловалась:
– Гош что-то задерживается.
– Могу быть через полчаса, – сразу предложил друг, – отвезу в лучшем виде.
– У тебя же занятия.
– Перенесём. Тебе давно пора развеяться.
Вот поэтому я предпочитаю Гоша всем остальным, он не старается меня развлечь.
– Спасибо, доберусь сама. Поезда в столицу каждый час ходят.
– Ага. Если что, звони.
– Ладно, – я захлопнула телефон.
Довела своей хандрой, друзья уже считают, что меня ни на шаг без присмотра отпустить нельзя.
Гош приехал, когда я, потеряв терпение, ловила маршрутку в надежде поскорей оказаться на вокзале.
– Извини, – улыбнулся парень, – еле вырвался. На работе все словно с ума посходили.
Об «историческом» открытии мемориальной таблички Нирры Артаховой псионники были оповещены в первую очередь. Но Гош в роли официального представителя, видимо, устроил не всех.
Заславль встретил нас изморозью и колючим ветром. Судя по размерам скрытого под сырой тряпкой прямоугольника, мрамора «на вечную память» не пожалели. У дома крутились два десятка неопределяемых лиц, в новеньких костюмах, с десяток журналистов устанавливали и проверяли аппаратуру. Нам досталась пара фотовспышек и одна блондинистая особа с ногами «от ушей», удлинёнными грандиозными шпильками. Без преувеличения скажу, что я дышала девушке в пупок.
– Это ваш друг? – сунула она мне микрофон.
– Табличка там, – указал Гош.
– Точно. И она никуда не убежит, – сходить с заданного курса блондинка не собиралась. – Так это ваш друг?
Я посмотрела на парня, любой ответ может обидеть.
– Послушайте, я ж не императорские тайны выпытываю, – с улыбкой сказала девушка. – Давайте договоримся, одно интервью, и только то, что вы сами захотите сказать, – доброжелательные нотки в её голосе заставили меня заколебаться, она это уловила мгновенно, как охотничья собака, – либо так, либо придётся мусолить слухи «из источников, близких семье Артаховых». Репортаж будет в любом случае.
От дальнейших уговоров меня спасли прибывшие высокие чины.
– После, – шепнула блондинка и унеслась.
Вслед за машинами чиновников к дому подкатил микроавтобус, из которого деятельные ребята вытащили складные столики, скатерти, бокалы, тарелки и всё, что полагается для нормального фуршета на свежем воздухе. Мэр и ректор давали интервью, в основном, разглагольствуя о роли бабушки в становлении пси-науки и службы контроля. И то, и другое стояло задолго до вступления Нирры в должность и, дай бог, простоит ещё дольше. Послушать обоих, они были ей чуть ли не лучшими друзьями и наставниками. Притом что бабушка была старше и терпеть не могла обоих.
Илья, к сожалению, так и не появился. В последнее время он меня чуть ли не избегал. Сменил сотовый, а дома отвечала тётя Сима. Он даже на похороны родителей не приехал.
Обо мне вспомнили в момент торжественного открытия доски, то есть сдёргивания тряпки. Вместе с мэром мы потянули за уголки, явив наконец миру мраморного монстра с полметра длиной. Табличку украшала красная розетка, имитирующая орден за заслуги перед империей. Кружок напоминал значок победителя на собачьей выставке.
Открыли табличку и шампанское, неизвестно, что вызвало больше воодушевления. Ребята, что накрывали на стол, разнесли напитки гостям, высоким чинам – в высоких бокалах, тем, кто попроще, – в пластиковых стаканчиках.
О журналистке я как-то забыла, но не она обо мне.
– Алленария, – крикнула девушка, оператор лихо, как водку, опрокинул в себя шампанское и поспешил за ней, на ходу вскидывая камеру. – Три минуты, – попросила журналистка, состроив жалобную физиономию, – и личной жизни не касаемся. А?
– Давайте, – согласилась я.
Тут же, повинуясь жесту блондинки, появились ещё девушки, одна припудрила мне лицо, вторая всучила бокал.
– Каково это – быть внучкой Нирры Артаховой?
– Каково вам быть внучкой своей бабушки? – я постаралась улыбнуться.
– Она была не из тех, кто печёт пироги и встречает внуков после школы?
– Мы жили в разных городах, тяжеловато каждый день ездить в школу, – попыталась пошутить я.
– Хм, – журналистка сделала вид, что задумалась. – Неужели вы пытаетесь нас убедить, что Нирра Артахова была обыкновенной женщиной?
– Не пытаюсь, – я повертела бокал, – для меня бабушка всегда была необыкновенной.
– Ну, конечно, – в голосе девушки прозвучало удовлетворение. – Вы гордитесь её заслугами, которые так высоко оценили? – повинуясь жесту, оператор повернулся и ещё раз снял табличку.
– Если люди так решили… – я не стала продолжать. Мы обе прекрасно знаем, что оценивает службу в империи только один человек – император.
– И последний вопрос, – девушка выдала широкую улыбку. – Имея столь необыкновенную бабушку, вы, наверное, надеетесь на появление в семье ещё одной женщины выдающихся пси-способностей?
На ум ничего стоящего не приходило, разве что повторить слова настоятельницы: «На всё воля Божья», мол, снимаю с себя всякую ответственность.
– В империи много талантливых женщин, – ушла от ответа я. – Уверена, вдохновлённые примером, – я кивнула на табличку, но оператор не пошевелился, – они превзойдут нас.
Иными словами, свято место пусто не бывает. И три минуты, по моим часам, истекли. Я невежливо отвернулась и пошла к накрытым столам. Путь лучше скажут, что внучка Нирры Артаховой приехала сюда поесть на халяву.
Рядом тут же появился Гош и, невзирая на взгляды, обнял за плечи.
– Домой?
– Да.
Поняв, что ничего более пикантного не предвидится, оператор отключил камеру, тут же соорудил двухэтажный бутерброд, огляделся в поисках выпивки, я с облегчением отдала бокал. Он отсалютовал и одним глотком ополовинил.
Сбросить с лица резиновую улыбку удалось, лишь когда мы выехали из города. Ещё один день прошёл.
– Ты так смутилась из-за предполагаемых потомков, – Гош вглядывался в тёмную ленту дороги, словно разговаривал с ней, а не со мной. – Могла бы с полным правом ответить «да».
Я нахмурилась.
– Ты не дочь Сергия, но Павел, ну, пусть остаётся Бесфамильным, твой биологический отец. Ты носитель неактивного гена.
– И психического заболевания в комплекте.
– Не факт.
– Не факт? Какое тебе дело до моих потомков? – я знала, что он не заслуживал грубости, но фраза вылетела, прежде чем я успела подумать. – Желаешь поучаствовать в создании?
Мы замолчали. Первый раз на моей памяти тишина была неловкой. Черт бы побрал Вариссу с её душеспасительными разговорами.
Фары встречной машины на мгновенье ослепили, и я закрыла глаза. Попыталась представить, какой станет моя жизнь без Гоша. Ничего не получалось, даже сейчас он был там, в каждом дне, всегда готовый помочь.