— Печь растопите, бестолочи! — орет Прошка.
В доме начинается суета.
— Живо! Простудите мне барина, убью!
Прошка местный, с Сеченя, но он хорошо говорит на унилингве. Вот он и повторяет для верности, чтобы барин слышал:
— Убью!
Не убьет, думает мальчик. Шутит.
— Останешься при мне, — велит он Прошке.
— Благодарствую за доверие!
— Переводить будешь. Научишь меня вашему языку.
— Все сделаю! В лучшем виде!
Мальчика вновь сотрясает кашель.
— Доктора вам надо, барин, — вздыхает Прошка. Чуб падает ниже, из-под русой пряди волос блестит синий глаз. — Велите, я распоряжусь? Из города вызовут, наилучшего!
Мальчик безучастно кивает.
— …это же ссылка…
— Изыди, бес!
— …нет, это хуже ссылки!..
— Изыди!
— Бронхитик у вас, Антон Францевич. Ничего страшного, дело поправимое. Я вам микстурку пропишу, и еще полоскания. Чаёк с малиной — непременно! Все как рукой снимет, голубчик вы мой. Через неделю здоровы будете.
Добрый доктор из сказки: уютный, домашний. Румянец с мороза, бородка клинышком, задорный блеск круглых очков-пенсне. Движения у доктора мягкие, округлые. Такой из гроба поднимет! Мальчику нравится доктор. Мальчик слабо улыбается. Тепло, покой, доктор из сказки…
Если бы доктор еще следил за тем, что говорит. Как рукой снимет…
— И вот еще, Антон Францевич. Меня, конечно, позвали не за этим. Прошу простить великодушно, но ваши руки… Думаю, вам можно помочь.
Мальчик напрягается всем телом:
— Вы…
— При нынешней медицине Ойкумены…
Отчаянно ноют мышцы спины. Мальчик до боли в пальцах сжимает кулаки… Кулаков нет!
— Вы!.. Не смейте!
Он заходится в приступе кашля.
— Да что вы, Антон Францевич! — доктор отшатывается, всплескивает руками. Руки доктора гладкие, женские. В таких шпагу не удержать. — Успокойтесь, ради бога! У меня и в мыслях не было издеваться над вами! Как вы могли подумать?! Я же врач!
— Врач?! — хрипит Фернан.
С трудом выпростав из-под одеяла уродливые культяпки, он демонстрирует их доктору.
— Биопротезы, — с твердостью, неожиданной при его внешности, произносит доктор. — Из вашего генетического материала. Они будут не хуже рук, данных вам при рождении. Может быть, даже лучше.
Волна накрывает Фернана с головой, швыряет к доктору. Мальчика выносит на гребень бурлящего кипятка, варит живьем в бешенстве седой пены.
— Это правда? Скажите: это правда?!
— Немедленно вернитесь в постель.
— Это правда?!
— Немедленно! Я запрещаю вам вставать.
Голос доктора толкает в грудь, возвращает под одеяло.
— Это правда, Антон Францевич. Но я — терапевт, это не моя, извините, епархия. На Сечене есть инопланетные врачи, есть и оборудование. Все, что я могу, это узнать, где согласятся сделать такую операцию, и сколько будут стоить услуги протезирования, включая реабилитацию.
Доктор из сказки одевается, берет стоящую в углу трость. Тень от трости превращается в тень клинка. Метнувшись по стене, она утыкается в изголовье кровати, на которой лежит мальчик. Доктор опирается на трость, и тень исчезает.
— Узнайте, — шепчет Фернан.
— Хорошо, — кивает доктор. — Выздоравливайте!
— Узнайте!
— Не извольте беспокоиться…
— Если ты меня обманул… — мальчик глядит на дверь, закрывшуюся за доктором. — Если ты солгал мне…
Увидь доктор его лицо — испугался бы насмерть.
— Он же похоронил вас! Похоронил заживо…
— Он не успел…
— Я…
Медцентр Лиги в Свято-Вознесенске. Отделение биопротезирования и нетипичной регенерации. Ларгитасское оборудование, вудуны-доктора. Реабилитация. Адрес. Контактные номера. Стоимость операции.
Ряд равнодушных цифр внизу распечатки окончательно убеждает мальчика: новые руки — реальность. Чудеса случаются на самом деле. Но чудеса стоят денег. Мысль связаться с отцом даже не приходит мальчику в голову. Сегодня дон Фернан окончательно превращается в Антона Пшедерецкого.
— Прошка! Зови управляющего!
Управляющий ломает шапку и бьет поклоны, демонстрируя младенчески розовую плешь. Полы стеганого кафтана на вате метут пол. Виновато скрипят половицы, им вторят сапоги «гармошкой», щедро смазанные дегтем. Круглое паучье брюшко на тоненьких ножках. Клочковатая пегая бороденка. Сальные глазки блестят хитрецой и опаской. Управляющий мальчику противен. Сейчас это не имеет значения.
— Барину деньги потребны! — толмачит Прошка.
Управляющий кланяется:
— А сколько потребно-то?
— Все, какие есть.
— Дык эта… — юлит мужичонка-паучонка. — Сена ить и половину не продали. На рожь цены упали, по оброку недоимки…
Прошка рявкает цепным псом:
— Сколько есть?!
Одобряю, думает мальчик. Прошка, он нюхом чует.
— Дык эта…
Управляющий, глядя в пол, называет сумму.
— Сколько?!
Антон все понимает и без перевода.
— Двадцать плетей на конюшне. После порки спрошу еще раз.
Голос мальчика звучит сухо, по-взрослому. Он не кричит, не ругается. Ему нужны деньги на новые руки. Если понадобится, он запорет вора-управляющего до смерти. Управляющий бухается на колени, бьется лбом об пол.
— Божится, что больше нет, — разъясняет Прошка. И добавляет от себя:
— Врет, сукин сын!
Два крепких парня утаскивают «сукина сына» прочь. Тот отчаянно верещит. Антон в сопровождении верного Прошки выходит на двор, идет к конюшне. Смотрит, как на рыхлой спине и жирных ягодицах возникают кровавые полосы. Конюх лупит от души, с нескрываемым удовольствием. У конюха с управляющим свои счеты.
Дворня гогочет.
— Так сколько есть денег? — спрашивает Прошка.
Управляющий, всхлипывая, называет сумму — вдвое большую, чем в первый раз.
— Еще двадцать плетей, — велит Антон Пшедерецкий.
— Пощади, отец родной!
— И пороть до тех пор, пока…
Мальчик озвучивает необходимую сумму и оставляет конюшню.
Вслед ему летят крики.
— …и ты не успеешь, бес!..
Тень рапиры скрещивается с тенью-близнецом: дон Фернан обнажил шпагу.
Небесные дворники вымели небо и надраили до сверкающей голубизны. У горизонта тают под метлой хрупкие пушинки облаков. Пахнет весной. Первая клейкая зелень вот-вот проклюнется. В сопровождении доктора Антон гуляет по дорожкам сада — голого, но уже не по-зимнему, замершего в сладостном ожидании. Позавчера мальчик вернулся из реабилитации. Время от времени он, как верующий на икону, смотрит на свои новые руки — сжимает и разжимает кулаки, пытается щелкать пальцами на манер кастаньет, крутит разнообразные кукиши. Гимнастику ему прописали врачи-инопланетники. Поначалу руки слушались плохо; чтобы оплатить дополнительные процедуры, пришлось заложить заливной луг и березовую рощу над рекой. Мальчик подписал бумаги без колебаний. Подписал — это громко сказано. Пальцы едва шевелились, так что Антон приложил ладонь к папиллярному идентификатору, где уже была зафиксирована дактилоскопическая карта протезов. Увидев зеленый огонек, он озвучил на камеру официальное подтверждение подлинности документа. Чип с данными присовокупили к закладной, как неотъемлемое приложение.
Сейчас он, пожалуй, сумел бы поставить подпись собственноручно. Утром он сам завязал шнурки на ботинках. Бантики вышли — загляденье.
— Вам нужно разрабатывать свои руки, — доктор словно подслушал его мысли. К слову «руки», говоря о мальчике, доктор неизменно добавляет слово «свои». Такое впечатление, что доктор боится: однажды пациент подумает о руках, как о чужих, и все пойдет насмарку. — Антон Францевич, голубчик! Вот, я привез вам кистевой эспандер. Гимнастика — это хорошо, это очень хорошо. Но я бы рекомендовал вам заняться спортом. Каким-нибудь подходящим видом, который развивает необходимые группы мышц, связки, ускоряет обмен веществ… Например… э-э-э…
Доктор в затруднении. Доктор в спорте не силен.
— Вчера заезжали граф Мальцов с сыном, мои соседи, — Антон приходит доктору на помощь. — Визит вежливости. Сын графа, Владимир Аркадьевич, — мальчик старательно выговаривает имя и отчество Мальцова-младшего, — был так любезен, что дал мне урок фехтования. Мы договорились еще о паре уроков. Владимир Аркадьевич сказал, что если у меня будет получаться, он порекомендует мне опытного учителя.
Вчера мальчик впервые взял в руки шпагу. Впервые — в новые руки. Блик солнца на полированном клинке. Узкая тень на дорожке. Звон стали о сталь — музыка, которую Антон Пшедерецкий готов слушать вечно. Учитель, думает он. Учитель фехтования. Где-то далеко хрипловатый голос произносит: «маэстро». Нет, Антону неизвестно, что значит «маэстро».
Антону — нет.
— О, фехтование! Превосходно! — доктор рад, что пациент помог ему выйти из затруднительного положения. — Но обязательно соблюдайте все меры предосторожности!
— Я буду осторожен, — соглашается Антон.
Когда доктор, откланявшись, убывает в двуколке, Антон Пшедерецкий возвращается в дом. Достает из ясеневого комода серебристую коробочку коммуникатора. В реабилитационном центре у него было достаточно свободного времени, чтобы ознакомиться с кое-какими преимуществами цивилизованной Ойкумены. Денег от заложенных земель хватило не только на оплату процедур, но и на ряд покупок. Мальчик набирает текст сообщения. Пальцы слушаются, да и текст краток. Антон Пшедерецкий исчезает, на его месте сидит дон Фернан, граф Эль-Карракес, достойный наследник длинной вереницы предков, чья гордыня сотрясала троны и вела на эшафот. Дон Фернан выходит на планетарный узел гиперсвязи, делает заказ: передача сообщения адресату с Террафимы.
«Не спеши меня хоронить, отец».
Это не просьба. Это угроза. Маркиз де Кастельбро должен гордиться сыном: мальчик быстро взрослеет.
— …не спеши меня хоронить…
— Будь ты проклят!..
— Приветствую вас, отец мой.
Дон Фернан кланяется — живое воплощение этикета. Его движения точны и элегантны. При церемонной отмашке белое перо на шляпе проносится на волос от навощенного паркета, но пола не касается.