«наверняка» — три дня бегом по пересеченной местности.
— Прекратить истерику!
Крисп прижал подбородок к груди и напряг шею, мешая женщине душить его в свое удовольствие. Подозрительный щелчок, раздавшийся в мозгу, открыл некие шлюзы — убийственное, если не самоубийственное веселье охватило Криспа. Мне никогда не везло с женщинами, хихикнул он. Они вечно засыпают в самый неподходящий момент. А если не засыпают, то ведут себя по-скотски. Что ты мне сделаешь, детка? Убьешь? Да на здоровье. Напишешь рапорт? Сколько угодно. Бросишь гнить в архивах аналитики на веки вечные? Я буду гнить и радоваться, вспоминая, какие у тебя тонкие запястья, как потешно хрустели косточки в моих кулаках…
Еще шаг, один-единственный шаг к пропасти — и Крисп Вибий, обезумев, вцепился бы в прямое начальство не только руками, но и всей силой клейма. Дуэль? Отлично! Дуэли по-помпилиански, под шелухой, на арене, с трибунами, полными рабов, он не боялся. Во-первых, молодой человек родился с сильным клеймом, о чем была сделана соответствующая отметка в личном деле Криспа. А во-вторых, граждане Великой Помпилии вообще не боялись поединков с сорасцами — это диктовалось инстинктом хищника и нюансами помпилианской психики. Таких дуэлей могли опасаться лишь помпилианцы-коллантарии — обезрабленные хлюпики, обладатели клейма-мутанта, неспособные оказать достойное сопротивление. Впрочем, еще никто не пытался брать в рабы коллантария. Помпилианец, способный работать координатором коллективного антиса — слишком редкое явление, чтобы безрассудно уничтожить его на дуэли.
Беседка, подумал Крисп-прежний, который прятался за спиной Криспа-нового. Это беседка виновата. Здесь что-то случилось, здесь до сих пор воняет насилием. Знакомая вонь, жаль, мне некогда разбираться…
— Обер-манипулярий Ульпия! Вы слышите меня?
— Есть…
— Что — есть?!
— Есть прекратить истерику…
Сперва он не поверил услышанному. Потом оторвал пальцы женщины от своего горла, выждал с минуту — и вернулся на скамейку. Они сидели близко-близко, едва не соприкасаясь коленями. Крисп слышал, как дышит Эрлия: будто после марш-броска. Он чувствовал резкий упадок сил, всерьез опасаясь хлопнуться в обморок. Трель уникома явилась спасением. Выхватив коммуникатор, Крисп притворился, что сверх меры занят пришедшим сообщением. На самом деле ему понадобилось раз десять перечесть три жалких слова, чтобы сообразить, о чем речь.
— Я посылал запрос, — еле слышно сказал он. Впору было поверить, что молодой человек сидит в засаде, опасаясь шумом спугнуть добычу, спустившуюся к водопою. — На поиск гражданина империи — владельца тузика, астланина на поводке. Ключевой параметр поиска: широкий разброс рабов по станциям и предварительные распоряжения о продаже в случае спонтанного освобождения. Ты помнишь? Выход в коллант, и рабы коллантария освобождаются. Рабы коллантария с тузиком…
— Я помню.
Эрлия говорила, как говорят глухие: плохо артикулируя звуки.
— Его нашли.
— Кого?
— Коллантария с тузиком. Я знаю его имя.
И Крисп прочел вслух:
— Спурий Децим Пробус.
КонтрапунктИз пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»
Герцог:
Друг мой, вы можете что-нибудь молвить всерьез?
Так, чтобы мне, старику, не гадать: это шутка
Или намек?
Федерико:
О, мой принц, мне становится жутко
При виде крови, но трижды мне хуже от слез!
Плачете вы, плачу я, возле церкви рыдает
Нищий, а рядом рыдает влюбленный барон —
Всхлипы растрогают даже голодных ворон,
А у меня от тех слез аппетит пропадает!
Мне самому шутовство — честно-честно! — претит,
Но аппетит? Этот злобный тиран-аппетит?!
Герцог:
Друг мой, оставьте гаерство! Вы — жертва врага,
Тело в бинтах, а душа, вне сомнения, в шрамах…
Федерико:
Это трагедия?
Герцог:
Пусть не трагедия — драма!
Муза театра в таких постановках строга
К глупым ухмылкам…
Федерико:
Мой принц, эта знатная дама
Пафосу-мужу в кулисах подарит рога —
Мне ли не знать? — если к ней обозначить подходцы,
Скорчить гримасу, шепнуть: «Ах, как сильно мне хоцца,
Прямо нет удержу, все аж замлело в штанах!» —
Глядь, а она уже вам целиком отдана
И намекает на самое подлое скотство!
Пусть в монологах трагических царствует муж,
Клоун добьется иного признанья от муз!
Глава восьмаяВопросы без ответов
— Черт, черт, черт!
Рыжий невропаст грохнул кулаком по столу. Жалобно задребезжали чашки и блюдца. Пшедерецкий с любопытством взглянул на рыжего, но промолчал: ждал продолжения.
Начинался завтрак безрадостно. Помятые, осунувшиеся коллантарии объявлялись в дверях восставшими из гроба мертвецами. Хмуро здоровались, если здоровались; усаживались за стол. Слуги, разливая чай в чашки из пузатого медного устройства, именуемого «самоваром», мечтали стать невидимками.
Кое-кому удавалось.
Ели молча. Призрак безумного голода витал над столом. Шкворчала яичница с ветчиной, громоздились в три яруса блины с семгой, булочки с корицей просто напрашивались, чтобы их разрезали пополам и намазали маслом… Насытились все быстро, не в пример вчерашнему, но расходиться не спешили. Пили чай, косились друг на друга…
Рыжего прорвало первым.
— Всё из-за тебя!
Невропаст ткнул пальцем в сторону Диего:
— Из-за тебя и из-за твоей…
С вызовом рыжий уставился на эскалонца — и подавился финалом оскорбительной реплики. На лице сеньора Пераля, обычно выразительном не более, чем подошва сапога, ясно читалось будущее рыжего. Будущее скорое, печальное, а главное — короткое.
Увы, разгон был взят:
— Лучше б мы тебя там оставили!
Для наглядности рыжий ткнул пальцем в потолок.
— Допустим, оставили бы, — вмешался мар Фриш. — Что дальше?
Диего почудились нотки сарказма в голосе гематра. Сарказм? У гематра? Дожили! Маэстро полагал, что его мало чем можно удивить.
— Как — что? Избавились бы…
— Избавился бы он! Избавился! — Пробус взвизгнул так, словно вернулся на поле боя, зовя отряд на прорыв. — Кретин! Тебе мало одного призрака?
— Мне?
— Мало?! Хочешь два?!
Рыжий невропаст хлебнул чая с таким видом, будто пил кровь врага — и долго, натужно кашлял, багровея лицом. В двери сунулся Прохор — не нужно ли чего? — но Пшедерецкий взмахом руки отослал его прочь.
— Не хочу, — выдавил наконец рыжий.
— Ну и хватит гнать на пассажира! — рявкнул Джитуку.
Вудун не мог согреться. Его знобило, даже в протопленной зале он кутался в полушубок из черного каракуля, выданный сердобольным Прошкой. Полушубок вудуну шёл: как говорится, в масть.
— Делать-то что теперь будем? — взмолился невропаст. — Что?
Все балансировали на грани истерики; все, кроме татуированного дикаря. Яйцеголовый, облаченный в шорты и меховую безрукавку на голое тело, притулился с краешку. Он ухмылялся, кивал невпопад — и приканчивал который по счету эклер с заварным кремом. У Якатля всё было хорошо. И это тоже всех раздражало.
— Из-за него маемся! — рыжего несло. Теперь целью невропаста стал Фриш. — Кто левый заказ взял? Кто нас в гнильё втравил? Счетчик, фаг тебя в душу! Ты бы посчитал, какая вселенская жопа нас ждет! Или ты посчитал?
Плохо соображая, что творит, рыжий взялся за столовый нож. Тупым серебром нельзя было зарезать и щенка, но сейчас невропаст нуждался в оружии, как утопающий — в спасательном круге.
— Посчитал, да?! Свою выгоду прикинул, а нас…
— Тише, тише!
Анджали вцепилась в рыжего, отобрала нож. Невропаст обмяк, ссутулился — вспышка гнева отняла у него последние силы.
— Да, я настоял на заказе, — сообщил Гиль Фриш тоном, ровным как кардиограмма мертвеца. Похоже, гематр прикладывал большие усилия, чтобы мертвец не ожил. — Нет, я не просчитал последствия в полном объеме. По ходу дела возникло множество факторов, не поддающихся учету.
— А сейчас ты в состоянии… — начала Магда.
Ее перебил Пробус:
— Друзья мои! Не кажется ли вам, что нашему драгоценному, нашему гостеприимному, нашему несравненному хозяину, — широким жестом помпилианец указал на Пшедерецкого, — категорическим образом безразличны мелкие внутренние распри нашего спаянного коллектива? Он не имеет к ним ровно никакого отношения…
— Не имеет?! Это он-то не имеет?!
Когда все уставились на Диего, маэстро понял, что брякнул лишнего. Отступать было некуда: сказавший «а» да скажет «б».
— Он — родной брат Карни!
— Он убил Энкарну де Кастельбро.
Диего Пераль с Гилем Фришем произнесли это в унисон: плохо сыгранные актеры в скверной постановке. Над столом тучей, готовой в любой момент полыхнуть молнией, сгустилась гнетущая тишина. Громоотводом, сам того не желая, послужил рыжий невропаст:
— Девушка из кошмара? Вы ее брат?
— Вы ее убили?! — охнула Анджали.
— Если вы еще раз…
— Назовете…
— …донью Энкарну…
— …мою сестру…
— Девушкой из кошмара…
Встав, как по команде, Диего Пераль и дон Фернан с яростью объявили:
— Пеняйте на себя!
— Да, конечно, — рыжие плохо умеют бледнеть, но у невропаста получилось. — Простите!.. простите меня…
Фриш назвал дона Фернана убийцей, думал Диего, остывая. Зачем? Обвинил прилюдно, во всеуслышанье… Откуда он знает? Впрочем, откуда — не важно. Вычислил, гематры это умеют. Ну да, обвинение — оружие. Теперь дон Фернан даже в ипостаси Пшедерецкого ясно понимает: в случае серьезного конфликта у коллантариев есть, чем его прижать. Заодно хитроумный мар Фриш обезопасил себя: про убийство известно всему колланту. Реши мстительный дон Фернан избавиться от гематра, это ничего не изменит. Но чего мар Фриш хочет от Фернана-Пшедерецкого? Что гематр еще успел рассчитать?